Что лучше егэ или традиционный экзамен в ссср

Тут попалось на глаза интервью с Александром Ивановым, профессором, доктором физматнаук. Тема интервью, которые берут товарищи левой направленности (в данном случае — Константин Сёмин) по поводу образования, неизменна: как оно, образование, разрушается враждебными силами, как низко мы пали по сравнению с образованием в СССР и сколько вреда приносит навязший в зубах ЕГЭ.

Прежде всего, мне до сих пор непонятен момент, почему очень многие люди, причисляющие себя к левым, так ненавидят этот пресловутый Единый экзамен. Почему именно он явился якобы корнем всех бед современного образования.

Вообще идея независимой оценки знаний школьника весьма здравая. Мало того, те же левые часто ужасаются, как это в школах внедряются разные образовательные программы, выбираются разные учебники. Ну вот ЕГЭ как-раз и делает замер единого для всех уровня знаний. Учись по какому хочешь учебнику, но спрашивать тебя всё-равно будут то, что ты, как гражданин России, должен знать. Это раз.

Потом, тема коррупции. Конечно, и при системе ЕГЭ некоторые особо ушлые ухитряются пробить себе место наверху нечестным путём. Вот в интервью есть рассказ про слив заданий по математике и химии накануне экзамена. Возможно, слив и был. Но надо признать, что абсолютное большинство школьников не пользовалось кем-то прорешёнными примерами из этого слива. Большинство школьников готовилось и сдавало экзамен самостоятельно, с тем багажом знаний, которые успели накопить.

Позволю себе привести пример из жизни. Я выпускался из школы в 1999 году. Ни о каком ЕГЭ речи ещё не было. Даже учебники были либо советские, либо новые, но изданные по старым программам. Учителя были в-основном с большим педагогическим стажем, заканчивали педвузы ещё до развала СССР, начали карьеру тогда же. Даже репетирство, такое модное сейчас, было в то время скорее редким случаем. Ну, отдельных детишек натаскивали к вузу, но в целом все учились сами. То есть я определённо могу судить, что было до ЕГЭ, в системе, которая по своей сути ещё была позднесоветская. Та система, которую нам обычно ставят в пример.

Так вот. На что упирают противники ЕГЭ, в том числе из левых. Первое. Система настолько несовершенна, настолько оторвана от реальности, что баллы, полученные на ЕГЭ, мало что значат в плане реальных знаний школьника.

Ну смотрите. У нас был выпускной экзамен по литературе. Совершенно никого не стесняясь, к нескольким девочкам прямо на экзамене, в присутствии других детей, подходили учительницы и, так скажем, помогали получить нужную им пятёрку. Почему? – Девочки “шли на золотые и серебряные медали” (помните, была такая категория – “идущие на медаль”, оформлялась она ещё классе в 9). Школа тащила этих девочек, потому что школе тоже нужно было чем-то хвалиться перед вышестоящими органами, показывать, что она регулярно выпускает медалистов. При всём уважении к погодкам, никто из них потом гениальным профессионалом не стал, золотая медаль являлась скорее показателем вложенного труда, как со стороны ученика, так и со стороны опекающих его учителей. Золотой медалист не означало действительно самый умный и даже самый образованный ученик. Умный, образованный, но не самый. Однако именно его имя красовалось на школьном иконостасе, он без экзаменов уходил в вуз.

Справедливости ради, тянули ещё одного мальчика, моего друга, очень смышлёного, но ленивого парня. Уровень его знаний совершенно точно не соответствовал врученной ему серебряной медали (хотя у него был потенциал получить медаль честно). Мой друг брал обаянием, общей внешкольной эрудицией, а то и просто наглостью и лестью.

Исходя из этого, можем ли мы сказать, что школы старой формации, до ЕГЭ, честно оценивали уровень своих выпускников? – Думаю, вряд ли. И это ладно у нас, в Подмосковье, мелкие шалости. А в национальных республиках? В местах, где клановость и кумовство давно является нормой? – Ответ понятен. При всём несовершенстве Единого экзамена, на уровне идеи он однозначно более объективен.

Второе: мол, сейчас школа не учит, а только натаскивает на выпускной экзамен. Из-за этого качество образования падает.

Позвольте, но и раньше школа не обязана была учить. Сейчас я в первую очередь говорю о уже постсоветской России, с её проблемами, прежде всего с наличием нищеты в учительской среде, их моральным падением. Тем не менее, безо всякого ЕГЭ одна учительница вкладывала в нас душу, старалась действительно выучить. Другая гадала сканворды во время урока. Одна орала на меня при всех, натурально унижая, используя слова, которые ни при каких обстоятельствах не должны были быть использованы в школе. Другая, видя, что я стараюсь и у меня есть желание выучиться, закрывала глаза на мелкие огрехи и ставила пятёрки.

В школе учительница по информатике сказала мне, что мне с моим недалёким умом (опять унижение перед всем классом) не стоит даже подходить к компьютерам. Во взрослой жизни я работаю программистом уже 9-й год, мне платят хорошую зарплату, меня порой пытаются перекупить. В школе я выдавливал из себя сочинения на заданную тему по 3-4 часа. Жутко мучился, стыдился того, что я написал. Получал свои заслуженные трояки или трудовые, натянутые из последних сил четвёрки. Сейчас я могу сесть и быстро написать сочинение свободного характера на любую тему, у меня этот навык уже стал переходить в автоматические. Конечно, не шедевры, но люди читают и даже иногда понимают, что я хочу донести.

Таким образом, та система, к которой нас часто призывают вернуться – “давайте вернём советскую школу!” – совершенно так же не гарантирует получение настоящих, твёрдых знаний, как и современная система, в которой весь процесс обучения завершает Единый экзамен.

Мои коллеги много писали про настоящую коммунистическую систему образования, по Макаренко, Крупской. Всех интересующихся могу отослать к статьям Сергея Плетнёва. Позднесоветская система совершенно точно не была передовой, лучшей по всем параметрами. Поэтому ностальгирующие по прежним временам профессионалы, мечтая о её возврате, неосознанно предлагают сменить шило на мыло.

Почему неосознанно? В интервью есть интересный момент. Константин, хотя сам и явно симпатизирующий идее возвращения к советской школе (посмотрите его фильм “Последний звонок”), тем не менее, профессионально дожал своего собеседника, который постоянно намекал на какие-то “силы”, которые стоят за “массовым отуплением школьника”. В итоге дедушке пришлось выдавить: олигархи! олигархи заинтересованы, чтобы школьник стал тупой.

Что это, как не банальное конспироложство? Конечно же, правящему классу буржуазии не выгодно, когда массовый школьник, будучи воспитанным, допустим, в коммуне макаренковского типа, вдруг осознает себя, свой классовый интерес, и начнёт задавать олигархам разные неудобные вопросы. Поэтому, собственно, никакого массового воспитания макаренковского типа нет и не предвидится.

Но в рамках тех имеющихся производственных ресурсов, которыми владеют олигархи, им то как-раз нужны относительно неплохо образованные люди! Заслуженный деятель, забывая об основном, ударяется в конспиративные дебри. Основное в системе образования – это система производства, для которой нужно это образование! Именно поэтому российский школьник с малых лет учит языки: ему нужно будет читать иностранную документацию. Именно поэтому первоклашек грузят презентациями и проектами: им нужно будет выгрызать себе место на рынке труда, завоёвывать его в конкурентной борьбе со своими же сверстниками. Поэтому им и прививают навык составления красивых слайдов.

Мне кажется, интервьюируемый заслуженный специалист, как и многие заслуженные специалисты старшего возраста, просто не совсем понимают реальность. От того у них какая-то запредельная фиксация на ЕГЭ (который всего лишь инструмент), но мало слов о самой производственной системе, о производственных отношениях.

Образование, как и всё теперь в России, прочно встало на капиталистические рельсы. Замена ЕГЭ на устные экзамены ничего не решит. Сам характер отношений действует так, что дети более богатых родителей будут получать более хорошее образование. Массовая система образования будет деградировать настолько, чтобы обеспечить минимально достаточный уровень воспроизведения знаний для существующих в экономике технологий. Размер её государственной поддержки, финансирования, всегда будет колебаться у этой точки равновесия. Для прорывных секторов экономики, там, где не теперь не требуется большое количество специалистов, будут готовиться эти самые специалисты с углублённым изучением отдельных предметов. Школьникам приоткрываются дверки, чтобы попасть в эти сектора. Конечно, первыми в очереди туда снова детишки богачей.

Но в любом случае, в этой системе производства массового высококачественного образования не нужно в принципе! Ни с ЕГЭ, ни без него. Заказчику это не нужно, он не будет оплачивать ваши хотелки. Вернёте “советскую школу” – это будет плохая, хроническая недофинансированная советская школа со всеми её изъянами, плюс ещё привнесёнными из экономики конкурентными отношениями.

В интервью профессор говорит про кадетские школы (тоже ещё один пример конспиративного мышления: мол, Шойгу таки пробил “для своих” хорошее образование, а то в армии будет коллапс). Не знаю, как у других, а у меня есть знакомая семья, которая отдала сына в кадетскую школу в подмосковном Монино. Там готовят ребят для поступления в учебные заведения ВВС: будущие лётчики, командиры, специалисты. Так вот, парня забрали оттуда на первом же году обучения и отдали в обычную гражданскую школу. Потому что уровень преподавания в школе низкий. Муштра – да. Дисциплина – да. Образование – так себе.

Кадетские учебные заведения прежде всего готовят будущих военных: людей, привыкших жить по расписанию, по команде, по уставу. Их выучат там до того уровня, чтобы они смогли управлять танком или сесть за пульт системы ПВО. Таким образом, система закрытых училищ, “заведения офицерской преемственности” тоже не являются никаким оплотом “настоящего”, “советского” образования, не надо тешить себя иллюзиями.

Размышления о системе образования в отрыве от размышлений об устройстве общества в целом приносят мало пользы. Система образования нужна обществу, чтобы воспроизводить требуемый ему на данном этапе уровень знаний. Сначала ставится цель, потом под неё верстаются необходимые ресурсы. Никакая “советская” школа не вернёт страну в “счастливое” советское время. Мало того, она только дезориентирует современных учеников, породит иллюзии относительно своего места в мире. И то, если сможет остаться советской внутри несоветской страны, а не банально подстроиться под текущий буржуазный курс. Социальные революции не начинаются со школьных парт. Товарищам взрослым и на этот раз придётся всё сделать самим.

Поэтому, моё мнение: такие вот старые заслуженные товарищи от образования только утверждают большинство народа в мнении, что современный ЕГЭ всё-таки лучше, чем школа, в которой правят мало адекватные люди. Может быть, имеющие заслуги в какой-то предметной области, но уже давно ударившиеся в конспирологию и кликушество.

Оригинал статьи на сайте Коммунистического Движения имени «Антипартийной группы 1957 года»: http://1957anti.ru/publications/item/732-maoizm-i-nashe-dvizhenie

Начало июня — особое время. Выпускные школьные экзамены. На днях старшеклассники спросили меня, как были организованы экзамены в моё время — в 70-е годы. Я вообще заметила, что сегодня молодые всё больше интересуются этой затонувшей Атлантидой — Советским Союзом. Во всех проявлениях.

Я стала вспоминать, рассказывать. Стали наплывать видения прошедшей жизни. Увидела: девочки, большие уже, барышни — но в белых фартуках, как первоклашки. Все тащат сирень. Сирень — цветок экзаменов. Недаром сложилось школьное суеверие: съешь сиреневый пятилистник — сдашь на пятёрку; потому все ищут пятилистники. В моё время сирень ещё тащили, а вот фартуков было мало: разрешили приходить в «пионерской форме» — белая блузка и тёмная юбка.

Но затеяла я этот рассказ не просто ради воспоминаний о давно прошедшем. Мне хочется сравнить два принципиально разных способа оценки знаний — неформальный, как это было у нас, и формальный — с помощью тестов. Что выявляет тот и другой? Какой объективнее? И что такое в данном случае объективность? Цель они или средство? И средство чего? Когда начинаешь задумываться на эти темы — всё оказывается далеко не так очевидно и однозначно, как кажется тем, кто привык мыслить слоганами.

Для начала — что было «в наше время». В старые добрые времена, когда, как гласит молва, сметана была гуще, а молодёжь почтительнее. Расскажу лично о себе.

По-настоящему выпускных экзаменов в моё время никто особо не боялся: кто в вуз не идёт — тому всё равно, а кто идёт — тому сдавать вступительные, в них вся сила. Дело доходило до того, что некоторые передовые представители столичной школоты на школьные занятия «забивали»: положительные оценки гарантированы всем, а энергию лучше направить на подготовку с репетиторами к вступительным экзаменам в престижные вузы. Но такой прямой взгляд на вещи был не очень распространён: жил в народе некий «страх божий», побуждающий учиться более-менее старательно.

Что внимание к учёбе у школьников снижается — это не прошло мимо начальства. Пытались как-то повысить роль школьных отметок при поступлении в вузы: например, в 70-е годы средний балл школьного аттестата суммировался с баллами, полученными на вступительных экзаменах. Но всё-таки важнейшее значение имели именно вступительные экзамены. Их боялись, к ним готовились, а выпускные — ну, полагается так полагается.

Прежде всего, в каких классах и по каким предметам были экзамены? В наши дни первые экзамены сдавали в 8-м классе. Раньше, когда учились родители, первые экзамены были в 4-м, по окончании начальной школы, а потом переводные в каждом классе. Притом, похоже, по всеем основным предметам. Помните, в «Старике Хоттабыче» Волька сдаёт экзамен по географии, то ли в 6-м, то ли в 7-м классе. Наша учительница по русскому рассказывала, что экзамены в каждом классе — это было замечательно: ученики подтягивались, повторяли материал, как-то укладывали и утрамбовывали в своей голове полученные за год знания. А без экзаменов — просто выбрасывали этот мусор из головы, да и дело с концом. Но в мои годы переводные экзамены отошли в область предания. Когда их отменили — не знаю. Думаю, в процессе демонтажа сталинизма и уничтожения того тона серьёзности и ответственности, которым была пронизана вся жизнь. Мне кажется, именно с тоном серьёзности и ответственности непримиримо боролись антисталинисты, хотя им субъективно казалось, что они утверждают свободу личности и блага демократии. А уж в наше время, в 70-е годы, то и дела раздавались голоса про опасные для детского здоровья экзаменационные волнения, стресс. Это было тогда модное словцо — в те поры как раз была переведена книжка Селье про стресс. Так что экзамены в наше время были только после 8-го класса.

После 8-го класса выдавали аттестат о неполном среднем образовании. Можно было уйти из школы — в ПТУ, в техникум. В принципе, можно было уже начинать работать, но в моём поколении это не практиковалось. Экзаменов после 8-го класса было четыре: сочинение, русский устный, алгебра письменная и геометрия устная. Сочинение писали четыре часа (не помню, астрономических или академических), надо было написать 5-6 тетрадных страниц.

Это был первый экзамен. Как всё было? Очень патриархально и по-домашнему. Пришли, расселись в своём классе, как сидели на обычных занятиях. Учительница написала красивым почерком на доске две темы. Я их помню: 1) За что я люблю свой край. 2) Выбирай себе дорогу с пионерских юных лет. В классе сидела ещё одна учительница, время от времени заходила завуч — в этом отличие от обычного классного сочинения. Ещё отличие, что работы писали на тетрадных листках со штампом школы.

Я сработала два сочинения — для себя про дорогу и для моей соседки про родной край: она всегда затруднялась в писании и страшно боялась наляпать ошибок, отчего делала их ещё больше. Но наляпала — при переписывании с черновика. (Писали, естественно, сначала начерно, а потом переписывали). Но это даже хорошо: было бы как-то подозрительно, если б Надька написала без ошибок. Наверняка, учителя видели наши манёвры, но — закрыли глаза. Моё сочинение было признано выдающимся, поскольку все, писавшие про «выбирай себе дорогу», рассуждали о выборе профессии, а я — об идеологической борьбе и противостоянии вражеской пропаганде. Мне пришло в голову написать об этом, потому что как раз накануне я, покрутив «Спидолу», послушала немного «Голос Америки», показавшийся мне, впрочем, малоинтересным. Кстати, глушили его не очень, не получалось, наверное. Литературных тем в 8-м классе не давали — только свободные.

Потом был экзамен по алгебре. Туда включалась и арифметика, уже подзабытая, вроде манипуляций с простыми дробями, приведения к общему знаменателю, поиска дополнительных множителей и вписывания их в люлечку возле дроби. Это было, пожалуй, самое «творческое», а вся алгебра — чисто машинальные тождественные преобразования. Была какая-то задача с «рассказом» — надо составить уравнение или, кажется, систему уравнений — и решить. Все упражнения — простые, то, что повседневно решали в классе и дома. Помню, практически все ученики быстро и хорошо справились с заданием.

Остальные два экзамена были устные — геометрия и русский. Помню, накануне экзамена по геометрии мы с подругой пошли вечером прогуляться. Она всё беспокоилась, что не понимает теоремы о сумме внутренних углов многоугольника. Мы рисовали на земле злополучный многоугольник, делили его на треугольники, она всё правильно говорила, но внутри себя — так и не поняла. А я втайне гордилась тем, что я понимаю, а ещё — что у меня новые красивые красные босоножки; я их до сих пор помню — на чёрной низенькой танкеточке, с чёрным бантиком.

На экзамене требовалось доказать теорему и решить задачу. Все справились совершенно благополучно.

По русскому экзамен прошёл тоже без приключений. Требовалось рассказать какую-то тему по морфологии, ещё один был вопрос по синтаксису, и надо было разобрать предложение по частям речи и по членам предложения. Ничего сложного не было. Собственно, к этим экзаменам мы готовились целый год. У нас была даже специальная тетрадь для подготовки к экзаменам. Некоторые особо старательные девочки просто писали полные ответы на все билеты (я не писала). Билеты каждый мог купить в книжном магазине за 7 коп. по каждому предмету. Задачи, впрочем, не публиковались; указывалось только, на какую тему задача.

В 9-м классе у нас был экзамен (письменный) по математике и сочинение. Экзамен в 9-м классе то вводили, то отменяли. Мне даже кажется, что этот экзамен был инициативой школы. Он мне мало запомнился — тоже всё сошло благополучно.

В 10-м классе сдавали много экзаменов: алгебра письменно, сочинение, геометрия устно, физика, химия, история + обществоведение (один экзамен, но две оценки), иностранный язык. По алгебре было маленькое приключение. Вдруг пронесся слух: кому-то стали известны задания завтрашнего экзамена по алгебре. Принесла их одна девочка, чья мама работала в министерстве просвещения, так что ей безоговорочно поверили. Мы кинулись решать и прорешали оба варианта. Каково же было разочарование, когда оказалось, что задания очень похожие, но не те самые. Разумеется, все всё решили. Мне кажется, кому-то помогали учителя, т. к. они были кровно заинтересованы, чтобы всё сошло без эксцессов. Но в подавляющем большинстве случаев выпускники были к экзаменам готовы.

Сочинение мы, помнится, писали 6 июня, в день рождения Пушкина. Наша директриса, сама учительница литературы, поздравила нас с днём рождения Пушкина и выразила надежду, что после экзамена мы принесём цветы к его памятнику. Потом она распечатала конверт, пришедший с каких-то административных верхов, и огласила темы. Их было три: по русской дореволюционной литературе, по советской и свободная. Накануне я собиралась писать свободную, но потом почему-то выбрала пушкинскую тему: «Вслед Радищеву восславил я свободу»; вероятно, речь директрисы на меня так повлияла. Я сочинила очень длинный текст с привлечением всех известных мне пушкинских произведений — и все их мне удалось представить как трактующие тему свободы. Писали мы жуть как долго — часов шесть. Посредине этого срока активистки родительского комитета принесли завтрак; помимо того разрешалось есть принесённый с собой шоколад без ограничений.

За сочинение ставили две оценки: за грамотность и за содержание. Я получила 5/5; наша учительница сказала, что я единственная, кто раскрыл эволюцию взглядов Пушкина на свободу. Меня это несколько удивило: я ничего такого не имел в виду.

На экзамене по литературе надо было изложить тему по классической русской литературе, по советской и прочитать наизусть стихотворение данного автора по выбору экзаменующегося. Мне, помню, досталось про «гражданский подвиг Чернышевского». Начала я с длинной цитаты из оды Рылеева «Гражданское мужество»: «Но подвиг воина гигантский и стыд сражённых им врагов / В суде ума, в суде веков/ Ничто пред доблестью гражданской», чем снискала симпатию какой-то пришлой экзаменаторши, вероятно, из РОНО. Экзаменаторша изобразила на лице такое наслаждение, словно слышит райское пение. Потом я что-то рассказывала из Маяковского, но меня особо никто не слушал, т. к. настроились на пятёрку. Впоследствии я сообразила, что выдала цитату из поэмы «Хорошо!» за поэму «Владимир Ильич Ленин», но никто этого не заметил.

А дальше покатилось само собой. Самый трудный экзамен у нас считался история с обществоведением. Я их как раз не боялась, т. к. мне это было всегда не чуждо, я любила читать по этим темам. Историю мы сдавали в урезанном виде — только ХХ век. Мне досталось «Причины Первой мировой войны». На самом деле, конечно, никто не мог бы удовлетворительно ответить на этот вопрос, если всерьёз. Я запела соловьём. Как раз незадолго до этого я для английского, по которому готовилась к сдаче вступительных экзаменов, читала что-то о Лондоне. И там мне попалась надпись на памятнике неизвестному солдату, что он-де погиб… не помню уж за что, но, в общем, за всё хорошее. Память у меня была преотличная, я буквально процитировала эту надпись и немедленно её разоблачила, заявив, что погиб этот солдат за интересы банкиров и промышленников, которые в поисках новых рынков сбыта стремились переделить уже поделённый мир. Мне самой понравилось, как это у меня ловко получилось: в процессе подготовки я об этом не думала, просто накануне решила для разнообразия почитать английский, и вот, оказалось кстати. Второй вопрос был по обществоведению, его я не помню.

Экзамены в вузе были по форме похожи на школьные, а уровень их сложности отвечал требованиям вуза. Вопросы могли быть более или менее сложные, но их тематика никогда не выходила за пределы школьной премудрости. То есть никогда не спрашивали литературные произведения сверх изученных в школе, теоремы, физические законы и т. п., которых не было в школьной программе. Ну а глубина освоения — это зависело от вуза. Мне рассказывали, что в рядовых технических вузах ничего не было сложнее обычных рядовых школьных экзаменов. Ну а МГУ, МИФИ, МФТИ — это, как говорится, другой коленкор. Я лично экзаменовалась в ин-яз, и тоже ничего особо сложного там не было. По английскому меня готовила репетиторша из ин-яза, а остальные предметы там ничего особенного собой не представляют.

Потом, уже в новой, так сказать, России, поднялась гигантская реформаторская буча по замене того порядка, о котором я писала, на новый, еуропейский — по всем канонам цивилизации и прогресса. Идея, на первый взгляд, вроде неплохая: совместить выпускные экзамены со вступительными и лишить вузы возможности коррупции на входе. Затратили миллиарды на всю эту суету по имени ЕГЭ. Прошёл уж десяток лет, как это действует — и что же? ВСЕ без изъятья работники высшей школы говорят, что уровень подготовки резко понизился. В чём причина?

Наши реформаторы в силу невежества и чисто хлестаковской «лёгкости необыкновенной в мыслях» просто не осознали, что единым махом сменили не просто порядок проведения экзаменов — они сменили всю жизненную философию, весь подход к человеку, к работе, к знанию — вообще, к жизни. Разумеется, такое понимание непосильно бюрократической мысли, а никакая иная мысль там и не ночевала.

В чём же дело? В том, что любое большое дело, явление, общественный институт (семья, школа, армия, промышленность) базируется на некой пресуппозиции, выражаясь философски, или презумпции, выражаясь юридически. Это некие распространённые среди участников процесса верования, интегральное чувство жизни — то, что в немецкой мысли называют «дух». Это редко формулируется и почасту вовсе не осознаётся. Это часто и оказывается тем самым «базисом», на котором основывается то или иное большое явление. Изменить его — крайне трудно, а всякие попытки вводить какие-то инновации, требующие иной пресуппозиции — дело неблагодарное и почти заведомо провальное.

Экзамен в форме беседы (традиционный) и формализованный экзамен в форме теста (ЕГЭ) имеют абсолютно разные пресуппозиции-презумпции. Традиционный экзамен презумирует ни много ни мало — добродетельность человека, а ЕГЭ — порочность. Традиционный экзамен (как в школе, так и в вузе) предполагает, что все участники процесса хотят добра и стремятся к тому, чтобы своими действиями его достичь. Это что-то сродни юридической презумпции добропорядочности. Презумпция добропорядочности и означает, что каждый гражданин предполагается добропорядочным, то есть не имеющим противоправных намерений. Но в случае экзамена предполагается ещё и добросовестное стремление адекватно оценить знания выпускников или поступающих. Все участники процесса предполагаются разумными, квалифицированными, честными людьми, стремящимися к наилучшему результату. Результат — оценить уровень подготовки и отобрать лучших для обучения в вузе — в значительной степени не поддаётся строгой формализации. Более того. Лучший способ определить знания ученика, уровень его смышлёности и даже мотивации к обучению — это… о ужас! — собеседование. Не о том-о сём, конечно, а по соответствующим предметам. Не случайно, в тех вузах, где требуется найти не добросовестных попугаев, а людей способных — всегда есть и было такое собеседование. И сегодня его, кажется, отстояли. И на устном экзамене, в общении с преподавателем, более всего проявляется умение соображать, реагировать, рассуждать. Говорить, в конце концов! Взять, например, историю. Требуется ЕГЭ по истории, положим, для юристов. Но по-моему, совсем не безразлично, насколько владеет будущий юрист речью. А это превосходно проявляется именно на экзамене по истории. И, знаете, я бы, пожалуй, отдала предпочтение тому, кто рассказывает ярко и интересно, тому, кто натаскался на даты и имена царей.

Я знала случай (очень давний, 70-х годов), когда одного парня из Норильска приняли в знаменитый Физтех с очень низкими, непроходными, баллами: он пленил экзаменаторов своим чисто техническим, инженерным подходом, хотя физику-математику знал не слишком хорошо. «Такие нам нужны», — решили экзаменаторы и взяли парня. Он, в самом деле, стал хорошим инженером.

В случае ЕГЭ пресуппозиция радикально иная. Человек предполагается 1) пешкой, деталью на конвейере, чуркой с глазами — назовите, как хотите. Смысл понятен: имеется в виду, что системе требуется просто исполнитель, максимально овладевший умением действовать по инструкции и заталкивать в голову максимальное количество «единиц хранения». Вот в этих двух умениях и соревнуются ученики. Ничего другого от него не требуется и не ожидается. 2) Человек предполагается жуликом и проходимцем, которому нельзя ничего доверять, в том числе и отбор тех, кого он будет обучать своей профессии. Да что их особо и отбирать? В силу п.1 годятся любые чурбаки, обладающие определёнными параметрами. ЕГЭ и замеряет эти параметры.

Считается замечательной инициативой, что у вузов отняли функции вступительных экзаменов. Наверное, это действительно правильно: лишний раз показали, что все эти «доценты с кандидатами» — такие же чурки, как и все остальные: даже учеников себе выбирать не заслужили. Это серьёзный меседж. И этот меседж обладает силой внушения. Вообще, внушение роли — это большая сила, нельзя недооценивать это явление. Всем педагогам известно: если постоянно давать понять Сидорову, что он дурак — он дураком и станет. Если объявить его хулиганом — он постарается не разочаровать педагогическую общественность.

Сегодня каждый выпускник школы получает мощный сеанс внушения: ты — жуликоватый чурбан. А как ещё прикажете понимать эти обыски, тюремное препровождение в нужник, отсекание лишних строчек сочинения? Такой вот образ человека рисуется юному созданию при выходе в большую жизнь. Как вы думаете, каким он будет в этой самой большой жизни? Правильно думаете.

Иногда говорят: «А что вам не нравится в тестах? Во всём мире тесты». Тесты и упражнение в заполнении клеточек — это важный шаг по пути дебилизации. Ведётся подготовка акакиев акакиевичей — мелких клерков, «умеренных и аккуратных». Имеется такая прекраснодушная гипотеза: тест — это всего лишь форма проверки знаний, а сами знания можно-де получать любым способом. Очевидно: если работу как учителей, так и учеников оценивают по этим тестам, то учить их будут одному — заполнению клеточек. Этому учат на курсах, репетиторы на дому — работа кипит. В результате возникают люди, чьи головы заполнены плотно утрамбованными обрывками наукообразной чепухи, которая годится для одной цели — для заполнения клеточек. Всё это живо напоминает развлечения дореволюционных офицеров в захолустном гарнизоне, описанные Писателем Куприным, которого я очень люблю, в повести «Поединок».

«В полку между молодыми офицерами была распространена довольно наивная, мальчишеская, смехотворная игра: обучать денщиков разным диковинным, необыкновенным вещам. Веткин, например, когда к нему приходили в гости товарищи, обыкновенно спрашивал своего денщика-молдаванина: „А что, Бузескул, осталось у нас в погребе еще шампанское?“ Бузескул отвечал на это совершенно серьезно: „Никак нет, ваше благородие, вчера изволили выпить последнюю дюжину“. Другой офицер, подпоручик Епифанов, любил задавать своему денщику мудреные, пожалуй, вряд ли ему самому понятные вопросы. „Какого ты мнения, друг мой, — спрашивал он, — о реставрации монархического начала в современной Франции?“ И денщик, не сморгнув, отвечал: „Точно так, ваше благородие, это выходит очень хорошо“. Поручик Бобетинский учил денщика катехизису, и тот без запинки отвечал на самые удивительные, оторванные от всего вопросы: „Почему сие важно в-третьих?“ — „Сие в-третьих не важно“, или: „Какого мнения о сем святая церковь?“ — „Святая церковь о сем умалчивает“. У него же денщик декламировал с нелепыми трагическими жестами монолог Пимена из „Бориса Годунова“. Распространена была также манера заставлять денщиков говорить по-французски: бонжур, мусьё; бони нюит, мусьё; вуле ву дю те, мусьё».

Вот это — даже не пародия, а просто модель современного образования и его апофеоза — ЕГЭ. Что ответят его клиенты на требования жизни? «Никак нет!» и «Не могу знать!»? Похоже, что так.

А вот с повышением качества образования, учебной литературы и квалификации учителей всё не так просто. Спустя двадцать лет главная претензия к ЕГЭ звучит так: экзамен стимулирует не получение знаний, а умение решать тесты. В 10 и 11 классе подготовка к ЕГЭ в школе вообще подменяет собой учебный процесс, а индустрию внешкольной подготовки оценивают в более чем сто миллиардов рублей ежегодно. Именно ЕГЭ педагоги обвиняют в формализации школьного образования, снижении творческих и рациональных способностей школьников, высоком уровне стресса.

ЕГЭ ничуть не хуже обычного советского экзамена

Слышу очередные завывания по поводу нашего образования и что называется, не могу пройти мимо. Мы сейчас не будем обсуждать сам уровень заданий из тестов, я знаю, какие в основной массе бродят по сети, на самом деле, все не так плохо, просто многое зависит от выбранной программы обучения. 

Разумеется с одной стороны- это не очень хорошо, так как, уже на школьном уровне, происходит определенное отсечение части детей от возможности стать выдающими учеными или инженерами и т.

п., просто потому что они (а точнее их родители) выбрали не ту программу. 

С другой стороны, никто не мешает поменять ее, хоть это и сопряжено с определенными финансовыми затратами, а во-вторых стране больше не нужно, столько бесполезных менеджеров с высшим образованием, следовательно, часть должна идти в колледжи и техникумы. Да, решение не слишком элегантное, но другого, пока есть платное обучение, нет.

Впрочем вернемся к ЕГЭ, на самом деле ЕГЭ в чем-то, даже более объективен, нежели классический советский экзамен, разумеется без последних предложений по разрешению использования сети Интернет, а также попыток пропихнуть сдачу в своих школах.

Почему? Спросите Вы, да все очень просто, вокруг тебя незнакомые учителя, которые никак не заинтересованны в улучшении своих показателей, плюс я уверен, тотальная видеосьемка очень скоро даст свои плоды, и мы не будем видеть таких бешенных баллов у учеников в наших кавказских губернях. Тот же Дагестан, в этом году уже показал более менее приемлимые результаты.

Советский же экзамен — это блат чистой воды, тянут и медалистов и двоешников, ну ведь хорошие ребята, чего ж им жизнь то портить, да и медалисты это ж почетно. Однако, если Вы находитесь в конфликте с кем-то из учителей, в отличие от ЕГЭ, где это никак не повлияет на Ваш результат, Вас могут и преднамеренно валить, ну или просто одному медалисту помочь чуть-чуть, а второго оставить на едине со сложной задачей и все, прощай медаль.

А еще вот, например, я один из экзаменов, что-то типо обществознания (не помню, как назывался), вообще не сдавал, у меня были отличные отношения с преподавателем и еще двумя учителями входящими в комиссию, поэтому мы просто поболтали пятнадцать минут, мне поставили 5 и отпустили. И это, между прочим, была, как бы сейчас сказали — элитная гимназия, думаю объяснять, что творилось в маленьких городках, а уж тем более, в сельских школах не надо?

Источник: https://cont.ws/@Briz/1373820

В споре о Едином государственном экзамене с обеих сторон прозвучали уже десятки аргументов. Часть из них бессодержательны («советские экзамены — лучшие в мире», или, с обратной стороны, «тесты приняты во всех развитых странах»). Некоторые нереализуемы («экзамен всегда должен принимать честный беспристрастный педагог, а не глупая машина»). Некоторые второстепенны («школьники больше волнуются на экзамене»).

Основные содержательные аргументы сторонников ЕГЭ и сторонников традиционной системы экзаменов сводятся к следующему.

За ЕГЭ

— ЕГЭ прост и удобен в проведении

— Технический тест беспристрастен и потому объективен

— ЕГЭ позволяет по единым критериям оценить состояние средней школы по всей стране

— ЕГЭ ликвидирует коррупцию на приемных экзаменах, увеличивает шансы провинциальных школьников при поступлении в лучшие столичные вузы

За экзамены

— Тесты плохие, в них много ошибок, проведение их плохо организовано

— Тест не учитывает личности экзаменуемого, непригоден для всесторонней оценки, особенно в гуманитарных областях. В точных науках он проверяет лишь фактические знания, а не системность мышления

— ЕГЭ разрушает фундаментальность среднего образования, школьники не получают глубоких знаний, а натаскиваются на тесты

— ЕГЭ просто переносит коррупцию из высшей школы в среднюю

Несложно видеть, что по отдельности все аргументы обеих сторон верны. То есть продолжение спора на уровне локальных тезисов становится бесконечным и неконструктивным.

Чтобы сдвинуться, надо сделать два шага. Во-первых, зафиксировать ограничения, которые делают невозможными некоторые из решений. Во-вторых, сформулировать критерий, позволяющий выбрать ответ в этих ограниченных условиях.

В сравнении с мировыми образцами очевидны два важнейших ограничения для реформы российской системы образования. Школы и вузы бедны и, частью поэтому, существенно коррумпированы. Первый фактор неважен при выборе ответа, так как критических стоимостных различий между двумя формами вступительных испытаний нет. Второй же сразу отсекает некоторые из решений.

Например, бесспорно, что идеальный традиционный экзамен лучше, чем идеальный тест. Еще лучше пара экзаменов — письменный и устный по каждому предмету. Но реализация этой бесспорности в России сейчас означает создание коррупционных тромбов на входе во все сколько-нибудь престижные вузы.

Что касается критерия. Некорректно искать его на уровне системы образования. Необходимо изменить масштаб и попытаться сформулировать, какие важнейшие проблемы стоят сейчас перед страной и как высшая школа помогла бы их решить.

Высшая школа как социальный институт выполняет множество функций. Это подготовка специалистов, производство новых научных знаний, социализация активной молодежи, экспертная функция, функция социального лифта и другие. В зависимости от исторических обстоятельств какие-то из них выходят на первый план, а другие становятся второстепенными. Например, в СССР производство научных знаний было в большей степени сосредоточено вне высшей школы, в академических и отраслевых НИИ.

Кажется не требующим доказательств, что важнейшая проблема для нашей страны сейчас — это стагнация, отсутствие развития почти во всех областях. Ни экспертная функция, ни функция подготовки кадров эту проблему сдвинуть не могут, поскольку причина не в отсутствии специалистов или разумных решений. Шанс возникает при разгерметизации так называемых элит, при открытии каналов притока новых людей. То есть важнейшая функция вузов в России сейчас — социальный лифт.

С этой точки зрения очевидно, что одна из функциональных особенностей ЕГЭ — перенос коррупции на уровень средней школы — предпочтительней.

Где-нибудь в Костроме, учителя, возможно, и подтасуют результаты ЕГЭ для детей местного начальства и людей с деньгами. Но не станут специально портить баллы любимому отличнику. И у него появится шанс. При традиционном экзамене такого шанса не будет, ему нарисуют тройку на вступительном сочинении в какой-нибудь из лучших московских вузов.

Таким образом, Единый государственный экзамен, при всех его минусах, в начале XXI века лучше подходит для Российской Федерации, чем традиционный классический экзамен.

Но и ЕГЭ как мост между средней и высшей школой в сегодняшних условиях — решение компромиссное. Издержки его тоже велики. Оглядываясь на западный опыт, можно предположить, что более адекватной могла бы быть система, аналогичная французской. В основных современных чертах она сложилась после студенческих бунтов 1968 года и представляет собой две параллельные структуры. Большинство французских студентов, около 95%, учится в университетах (les universites). Поступление без экзаменов и каких-либо ограничений, обучение за символическую плату. Вторая структура — высшие школы (les grandes ecoles). Высокий конкурс при поступлении, жесткая конкуренция в ходе обучения. Обучение дорогое, но есть специализированные стипендии. Диплом престижный и гарантирует трудоустройство. При достаточных усилиях возможен переход из университета в высшую школу. Существование les grandes ecoles не означает, что диплом любого университета второсортен: например, все 13 вузов, образованных при разделении в 1972 году Сорбонны, имеют статус университета.

Адаптация такой системы к нашим условиям — один-два десятка les grandes ecoles russes и свободные от вступительных экзаменов остальные вузы — могла бы убить почти всех зайцев. Для этого, правда, потребуется обеспечить приемлемый уровень прозрачности этих двух десятков. Но это кажется возможным даже в России.