Главные герои рассказа Виктора Голявкина «Серебряные туфли» — два мальчика, жившие в одном дворе. Время было военное, многого не хватало, в том числе и обуви. Поэтому один из мальчиков, от лица которого ведется рассказ, в теплое время года ходил по улицам босиком. Тогда многие ребята ходили босиком, и никто на них не обращал внимания.
Однажды рассказчик повстречался во дворе со своим приятелем Васькой. На ногах у Васьки красовались новые туфли серебряного цвета. Как рассказал Васька, эти туфли ему купили случайно на рынке, совсем недорого, и они изготовлены в Аргентине. Васька даже снял туфли и показал аргентинское клеймо. Примерять свои новые туфли Васька никому не позволял.
Основным развлечением местных мальчишек в военную пору были походы в оперетту. Причина такого выбора была простая – на спектакли ребята попадали, перелезая через забор. Однажды рассказчик и Васька перелезали через забор, чтобы попасть на очередной спектакль. Рассказчик залез первым, а Васька подал ему свои драгоценные туфли, и сам начал взбираться на забор. Но рассказчик не удержал равновесия и свалился с забора вместе с туфлями.
Он стал ждать Ваську, но тот не появлялся. Тогда рассказчик надел Васькины туфли, чтобы не привлекать к себе внимания и пошел к выходу. Там он увидел, что Ваську за руку ведет милиционер. Васька, увидев на приятеле свои туфли, стал кричать, чтобы тот немедленно их снял.
Рассказчик снял туфли и отнес их к фонтану, решив помыть. Но туфли, попав под струю воды, стали расползаться у него в руках. Когда Васька вышел из милиции и увидел, что случилось с его драгоценными туфлями, он очень расстроился.
На следующий день Васька пришел к рассказчику в рваных сандалиях. Он сказал, что больше ему нечего надеть. Еще он сказал, что серебряные туфли не были настоящими. Это были театральные туфли, сделанные из картона. Поэтому они и размокли в воде.
Узнав от Васьки, что туфли были ненастоящими, рассказчик обрадовался. Он предложил Ваське снять рваные сандалии и босиком отправиться в оперетту.
Таково краткое содержание рассказа.
Главная мысль рассказа Голявкина «Серебряные туфли» заключается в том, что никакие материальные лишения не способны остановить человека, стремящегося к прекрасному. В годы войны у многих ребят не было обуви, и герои рассказа ходили на спектакли в оперетту босиком, совершенно этого не стесняясь.
Рассказ Голявкина «Серебряные туфли» учит не быть наивным и помнить пословицу о том, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Родители Васьки купили сыну на рынке якобы аргентинские туфли по дешевке, но эти туфли оказались подделкой из картона и они размокли под действием воды. Зри в корень! Умей отличить истинное от бутафорного.
В рассказе мне понравился друг Васьки, который, узнав, что туфли были ненастоящими, предложил не расстраиваться из-за их утери и отправиться в оперетту босиком.
Какие пословицы подходят к рассказу Голявкина «Серебряные туфли»?
Бедность не порок.
Бесплатный сыр бывает только в мышеловке.
Виктор Голявкин « Серебряные туфли»
Возможно изучение в 6-7 классах
Идет война… Нужда. Одна одежонка и обувка на всю семью. И вдруг Ваське купили настоящие аргентинские серебряные туфли: « Вот это была картина! Самые настоящие долгоносики, остренькие, длинные носы, а блестят-то как! А как они скрипели!». Все мальчишки и девчонки завидовали ему. Каждому хотелось их примерить на свои пыльные ноги. На самом деле они были не настоящие, а картонные, специально изготовленные для театра, поэтому , когда мальчик хотел их помыть в фонтане, эти прекрасные туфли расползлись, а блестящая серебряная краска слезла, как чешуя с рыбы…
Серебряные туфли
Я свою подметку каждый день по утрам пришивал, а к вечеру она у меня отваливалась. Как сапожник пришивает подошвы, что они долго не отлетают? Этот вопрос меня тогда очень интересовал. И ходить-то я старался осторожно, чтобы подошва эта раньше времени не отлетала. А когда в футбол играли, стоял только и смотрел, до чего обидно! Но она все-таки отлетала, не дождавшись вечера, и хлопала, как выстрел, при ходьбе. Если я издали видел знакомых, останавливался и стоял, чтобы, чего доброго, не заметили моей ужасной подошвы.
Пришло лето, и я эти свои ботинки выкинул и шлепал босиком. Раз лето. Раз война. Нужда. Отец на фронте. Да мы, мальчишки, могли и без ботинок обойтись. В такое-то время! Только в школу босиком не полагалось. Да я и в школу приходил. Когда учитель меня спросил, неужели у меня нет каких-нибудь старых ботинок, чтобы в приличном виде явиться в школу, я ему ответил: «Нет, Александр Никифорович».
Он пожал плечами и сказал: «Ну, раз нет, значит, нет». Так просто тогда было с этим делом!
И вдруг Васька в своих серебряных туфлях появился во дворе. Вот это была картина! Самые настоящие долгоносики, остренькие, длинные носы, а блестят-то как! А как они скрипели! Васька Котов вышел в этих своих серебряных потрясающих туфлях, а я открыл рот и долго не мог закрыть его.
— Такие туфли носят только на балах и только в Аргентине, — сказал Васька. — Вовнутрь-то, вовнутрь посмотри!
Он снял туфлю, и я ошалело смотрел внутрь туфли на аргентинское клеймо. А Васька стоял на одной ноге, держась за мое плечо, важный и довольный.
Еще бы! Там, в далекой Аргентине, пляшут на балу аргентинцы в серебряных туфлях, а теперь в них будет ходить по нашим бакинским улицам Васька Котов.
Собирались ребята, охали и ахали и трогали руками серебро.
— Купили на толкучке, — рассказывал Васька. — Совершенно случайно. Абсолютно по дешевке достались, просто-напросто повезло…
Кто-то попросил померить, и Васька сразу ушел. Померить он никому не хотел давать.
В этот вечер мы с ним пошли в оперетту. Я босиком, а он в своих долгоносиках.
Некоторые оперетты мы раз двадцать видели, а тут новую оперетту показывали. Честно говоря, мы только потому и ходили на эти спектакли, что через забор лазали. А так с гораздо большим удовольствием в кино пошли бы.
Рядом с его серебряными туфлями нелепыми и безобразными казались мои собственные пыльные ноги, а пальцы, казалось, смешно топорщатся во все стороны.
Да и другие мальчишки в оперетту босиком ходили, никто на них особого внимания не обращал. Ничего такого в этом не было, тем более оперетта в летнем саду помещалась.
Васька меня на забор подсадил, снял туфли и мне протянул. Ему в них на забор никак было не забраться. А мне с этими туфлями сидеть на заборе тоже неудобно. Одной рукой туфли держать, а другую ему протягивать.
Кричу:
— Давай скорее руку, а то свалюсь!
Он замешкался, стал почему-то носки снимать, хотя и в носках можно было лезть спокойно. Как раз ребята подошли, торопят, никому неохота в оперетту опаздывать.
В общем, он мне руку подать не успел, я не удержался и на ту сторону свалился вместе с туфлями. Хорошо еще, удачно упал, ничего такого не приключилось. Только в рот земля попала.
Я эту землю выплюнул, встал, отряхнулся и жду, когда Васька появится. Ребят-то там много, помогут ему на забор подняться.
А он все не появляется.
Мимо прогуливаются люди по широкой аллее в ожидании звонка и, как мне кажется, на меня поглядывают.
Тогда я надеваю Васькины туфли на свои ноги и отхожу в более темное место.
Но Васька все не появляется.
Я еще немного постоял и пошел к выходу. А прямо мне навстречу милиционер ведет Ваську за руку. На одной ноге у него носок, а другим носком он вытирает слезы.
Васька, как только увидел меня в своих туфлях, заорал не своим голосом на всю оперетту:
— Свои грязные ноги засунул в мои туфли!!! Ааааа!!!
Даже милиционер растерялся.
— Ты мне смотри, вырываться! — говорит. — Ишь ты! В одном носке в оперетту собрался да еще вырывается!
— Это правда, — кричу я, — на мне его туфли!
— Не суйся не в свое дело! Тоже мне защитник нашелся!
Милиционер меня и слушать не хотел. Вокруг говорят:
— Смотрите-ка, смотрите, у парнишки носок на одной ноге…
— А по-вашему, если бы он в двух носках явился сюда, было бы лучше?
— Ему бы на сцену в таком опереточном виде!
Я стал снимать туфли, чтобы Ваське отдать, но меня оттеснили.
Ведут Ваську в пикет. Впереди большущая толпа. Ну и дела!
Пока Ваську вели, он все время оборачивался и повторял:
— Снимай мои туфли! Снимай мои туфли!
Он только о туфлях и думал, смелый все-таки человек, совсем не думал о том, что попался.
Я все старался в пикет пройти, но меня не пустили.
И чего он о своих туфлях расстроился? Не мог же я их все это время в руках держать! Подумаешь! Как будто бы их помыть нельзя!
Я подхожу к фонтану и тщательно мою его туфли. Все старался поглубже засунуть руку в носок, чтобы как можно лучше вымыть.
И вдруг замечаю, что эти прекрасные туфли расползаются, а блестящая серебряная краска слезает, как чешуя с рыбы…
В это время из пикета выходит Васька и направляется ко мне.
Подходит.
Я стою, опустив голову, держу в каждой руке по туфле.
Его лицо бледнеет при свете фонарей.
— Ты стер мое аргентинское клеймо?! — вдруг кричит он сдавленным голосом.
Васька Котов выхватывает у меня свои туфли.
— А почему они мокрые? — спрашивает он и бежит к фонарю.
Там, у фонаря, он сразу замечает всю эту ужасную непоправимую перемену со своими туфлями…
— Это не мои туфли!!! — кричит он.
— Все смылось, смылось, смылось… — твержу я.
— Как это смылось?! — орет он визгливо.
Распахнулись двери зала. Народ хлынул из дверей и увлек нас к выходу.
Я потерял в толпе Ваську, но при выходе он снова оказался рядом со мной и прошипел мне в самое ухо:
— Отдавай мне новые туфли… слышишь? Отдавай!
Я понимал его.
— Какие были! — заорал он.
В это же самое время мне наступили на ногу, я скорчился от боли и крикнул ему со злостью:
— Пошел ты от меня со своими долгоносиками!
— Ах, так! — крикнул он и, рывком вырвавшись из толпы, помчался вверх по улице по направлению к дому, а я пошел за ним.
Всю ночь мне снились танцующие аргентинцы в серебряных ботинках, я в ужасе проснулся.
Пришел Васька. В каких он был рваных сандалиях! Трудно даже себе представить. Каким-то чудом эти сандалии держались на его ногах.
— Мне нечего надеть, — сказал он тихо.
Я смотрел на его сандалии, вздыхая и сочувствуя ему.
— А те никак нельзя зашить? — спросил я тихо.
— Никак, — сказал он.
— Неужели никак нельзя зашить?
— Они не настоящие, — сказал он, опустив голову.
— Какие же они?
— Они картонные, — сказал Васька.
— Как?
— Они театральные, — сказал Васька. — Все равно бы они развалились…
— Как то есть театральные?
— Ну, специально для театра, на один раз… у них там делают такие туфли на один раз…
— Зачем же тебе их купили?
— Случайно купили…
— Значит, они театральные?
— Театральные… — сказал Васька.
— Тогда черт с ними! — сказал я.
— Черт с ними… — сказал Васька.
— Это замечательно, что они театральные! — сказал я.
Хотя ничего замечательного, конечно, в этом не было. Но все равно это было замечательно!
— Снимай сандалии, — сказал я, — зачем тебе сандалии! Снимай их, и пойдем в оперетту!
Виктор Голявкин. В любом деле нужно уметь работать
У нас в школе открылась секция бокса. Туда записывали самых смелых. Подающих надежды. Я сейчас же пошёл записаться, потому что давно подавал надежды. Так все ребята считали. После того как я хотел Мишку стукнуть и промахнулся. И кулаком попал в стенку. И кусок штукатурки отбил. Все тогда удивились. «Вот так дал! — говорят. — Вот это удар!» Я всё ходил с распухшей рукой и всем показывал: «Видишь? Вот у меня удар какой! Не выдерживает рука. А то я, пожалуй, и стенку пробил бы!» — «Насквозь?» — удивлялись ребята.
С тех пор за мной пошла слава сильнейшего.
И вот я пришёл в секцию. И записался. И Мишка тоже записался.
Начались занятия.
Я думал, нам сразу наденут перчатки и мы будем драться друг с другом. Я всем дам нокаут. Все скажут: «Вот это боксёр!» А тренер скажет: «Эге, да ты чемпионом будешь! Надо тебе шоколад больше есть. Мы попросим у государства, чтоб государство тебя бесплатно кормило. Шоколадом и разными там сладостями. Раз такой редкий талант появился».
Но тренер не дал перчаток. Он выстроил нас по росту. Сказал: «Бокс — дело серьёзное. Пусть все об этом подумают. А если кто из вас по-другому думает, что бокс несерьёзное дело, пусть тот спокойно покинет зал».
Зал никто не покинул. Построились в пары. Как будто бы не на бокс пришли, а на урок физкультуры. Потом разучивали два удара. Махали руками по воздуху. Иногда тренер нас останавливал. Говорил, что мы неправильно делаем. И начиналось всё сначала. Один раз тренер сказал кому-то:
— Вон там, в широченных штанах, что ты делаешь?
Я вовсе не думал, что это мне, а тренер ко мне подошёл и сказал, что я бью левой рукой вместо правой, в то время как все бьют только правой, и неужели нельзя внимательней.
Я обиделся и не пришёл больше. Очень мне нужно, думал я, заниматься какой-то глупостью. С моим-то ударом! Когда я стенку могу пробить. Очень мне всё это нужно! Пусть Мишка там занимается. И другие. А я приду, когда будут драться. Когда наденут перчатки. И тогда мы посмотрим. Очень мне нужно просто руками махать!
Я перестал ходить в секцию.
Только Мишку спрашивал:
— Каково? Всё руками машете?
Я всё смеялся над Мишкой. Дразнил его. И всё спрашивал:
— Ну, каково?
А Мишка молчал. Иногда говорил:
— Никаково.
Однажды он мне говорит:
— Завтра спарринг.
— Чего? — говорю.
— Приходи, — говорит, — сам увидишь. Спарринг — это учебный бой. Мы, в общем, драться будем. То есть работать. По-нашему так.
— Ну работай, работай, — я говорю. — Зайду завтра к вам, поработаем.
Захожу в секцию на другой день.
Тренер спрашивает:
— Ты откуда?
— Я, — говорю, — здесь записан.
— Ах, вот оно что!
— Я в спарринг хочу.
— Ну, ну! — сказал тренер..
Он надел мне перчатки. И Мишке надел перчатки.
Мы с Мишкой вышли на ринг.
Я размахнулся и как ударю! Но мимо. Я второй раз размахнулся — и сам упал. Опять промахнулся.
Я смотрю на тренера. А тренер говорит:
— Работай, работай!
Я встал и опять замахнулся, как вдруг Мишка мне как стукнет! Я хотел его тоже стукнуть, а он мне как даст в нос!
Я даже руки опустил. И не пойму, в чём дело.
А тренер говорит:
— Работай, работай!
Мишка говорит тренеру:
— Мне с ним неинтересно работать.
Я разозлился, на Мишку кинулся и упал снова. Не то споткнулся, не то от удара.
— Нет, — говорит Мишка, — я с ним работать не буду. Он всё время падает.
Я говорю:
— Я не всё время падаю. Я …сейчас!
А он мне в нос как даст снова!
И я опять на пол сел.
А Мишка уже перчатки снимает. И говорит:
— Нет, это просто смешно мне с ним работать. Он совсем не может работать.
Я говорю:
— Я сейчас встану…
— Как хочешь, — говорит Мишка, — можешь и не вставать, это вовсе не важно
Текущая страница: 8 (всего у книги 53 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Быстрей, быстрей!
Наши шефы, шестой «А», соревновались с шестым «Б» – кто лучше и быстрее поможет одеться в раздевалке своим подшефным. И вот после звонка мы помчались в раздевалку, и тут началось это оде-валочное соревнование. Два шестых уже ждали своих первоклассников. Очень строгое жюри устроилось на подоконнике, чтобы лучше видеть. Пятьсотсвечовые лампочки вкрутили дополнительно к дневному свету. Самодеятельный школьный струнный оркестр расположился невдалеке. Оркестр грянул – и пошло! Ох, что тут было!
Моим шефом был Светик Костров. Он очень волновался. Как только я подбежал к нему, он заорал:
– Давай ногу! Ну! Ногу давай! Суй в ботинок ногу и не рассуждай, малыш! Нужно быстрей! Ты быстрей можешь? Ну! – С трудом он запихивал мою левую ногу в правый ботинок, и я не рассуждал. – Не везет, вот напасть! – ворчал он и тряс меня за ногу изо всех сил.
Но я держался за вешалку и не падал. Вешалка качалась, и сверху падали шапки.
– Давай другую ногу! Побыстрей! Ну! И не рассуждать!
– Как же я тебе другую ногу дам? – сказал я. – На чем же я тогда стоять буду?
– Не рассуждай, малыш, много ты понимаешь!
– Отпусти мою ту ногу, – сказал я, – тогда я тебе дам эту.
– Ну, быстрей давай, не рассуждай!
Теперь он стал напяливать левый ботинок на мою правую ногу. И я ему сказал об этом.
– Не заметят, – отвечал он, – раньше нужно было говорить, малыш! Не время рассуждать, пойми. Где шапка? Шапка где твоя?
– Да вон Васька ее нацепил.
– Чего это он? Ну дает! Ладно. Некогда тут рассуждать. Бери Васькину! И побыстрей!
– А Васькину вон только что сейчас Пчелкин надел…
– Хватай тогда Пчелкина шапку. Быстрей! Где она? Какая? Покажи мне. Вот не ожидал… никак не ожидал, что может так с шапками получиться!
– И Пчелкиной уже нет, – говорю, – ни одной шапки нет – все расхватали…
– Без шапки иди! На авось! Выручай своего шефа! Что творится! Мы пропали! Проиграли! Вот досада… Э-э-э-эх! – Он очень суетился и вспотел.
Светик ловко надел на меня пальто, и пальто было тоже чужое. И я сказал ему об этом.
– Не снимать же его, малыш! Где мы тут сейчас найдем другое? Бодрей держись! Не дрейфь! Улыбайся жюри! Как будто ты в своем пальто! Давай!
И я побежал. На авось. Пальто толстяка Вовки Ивина висело на мне мешком. Нестерпимо жали мои собственные ботинки.
– Здравствуйте, – сказал я жюри.
– У тебя с одеждой все в порядке? – спросил член жюри.
– Так точно, все в порядке, – сказал я повоенному.
Он смотрел на мое пальто, а я ему улыбался.
– А где шапка? – спросил он.
– А я закаленный, – сказал я, улыбаясь.
– Как это понять?
– Я в школу без шапки пришел, – сказал я, улыбаясь.
– Ишь ты, предусмотрительный, – сказал член жюри.
– Так точно, предусмотрительный, – сказал я повоенному.
– И всегда ходишь в школу без шапки? – спросил член жюри.
– Всегда, – сказал я, улыбаясь.
– Ишь ты, – повторил член жюри. Он не знал, как со мной поступить: засчитывать или не засчитывать, и внимательно посмотрел на мои ботинки.
– Зашнурованы неплохо, ишь ты!
– Неплохо, – сказал я.
– Так все без шапок придут, – сказал он.
– Придут, – сказал я.
Тогда он сказал (в какой раз!):
– Ишь ты!.. – и добавил: – Иди.
Но другой член жюри спросил:
– Ты свое пальто надел?
В это время подскочил Вовка Ивин в моем пальто. И все члены жюри зароптали на своего придирчивого товарища, чтобы он не задерживал молодцов, которые чуть ли не самыми первыми оказались одетыми. И тогда придирчивый член жюри тоже мне улыбнулся понимающе.
Я нашел Ваську и сказал ему:
– Побольше бы таких соревнований – тогда бы все мы научились надевать свои собственные вещи быстро, как военные по тревоге.
И Васька согласился.
– Быстрые, Костров, у вас ребятки! – сказал придирчивый член жюри моему шефу.
Светик застеснялся, надо же! Слезу даже смахнул. Подбежал ко мне, руку пожал. И то же самое сказал: «Побольше бы таких соревнований, в другой раз не подкачаем».
– Ни за что не подкачаем в другой раз, – сказал я.
Вдруг объявили: «Представителям шестого „А“ вместе с подшефными выйти на середину круга, и пусть ваши ловкие и быстрые ребятки пройдут под гром оркестра, чтобы мы все могли на них полюбоваться».
Самодеятельный струнный оркестр из всех своих балалаек грянул марш, а мы зашагали по кругу.
Жали мои ботинки ужасно, а Вовкино пальто болталось на мне и крутилось. С Вовки валилась шапка, и он поминутно ее поправлял. И с другими нашими ребятами тоже творилось невообразимое. Ведь я был не один в жалком виде.
– Шагай, не рассуждай, малыш, – сказал мне Свет Костров.
Кругом все хохотали.
И тогда мы с Вовкой засмеялись со всеми вместе.
Сплошные чудеса
Дело было так. Сначала я начал разгибать гвоздь в кухне на кафельном полу. А он не разгибался. Я хлопнул по нему молотком со всей силы, и три кафельные плитки разлетелись вдребезги. Целый час я возился с гвоздем. Мне захотелось есть. Я поставил на плиту варить картошку и обнаружил пропажу гвоздя. Я сбегал на стройку и притащил пять плиток и цемент. Я взялся за работу, но, как ни старался, мои плитки никак не укладывались вровень с другими. Две проваливались очень глубоко, а одна возвышалась над всеми. Я хлопнул по двум плиткам молотком, и они разлетелись вдребезги.
Я вставил на их место запасные, но они возвышались над другими, и я не решился хлопнуть по ним молотком. Стал подчищать ножичком пол, после чего обнаружил, что и теперь они проваливаются. Я густо намазал их цементом, но теперь они опять возвышались, как я ни нажимал на них. Я хлопнул по ним молотком, и они разлетелись вдребезги.
Оставалось идти за новыми. Я выпросил десять плиток, но мне не удалось их уложить с другими вровень. Я хлопнул по ним молотком, и они разлетелись вдребезги.
Цемент носился по воздуху. Я кашлял и чихал. Я подмел пол и обнаружил, что в полу теперь не хватает шести плиток, а не трех, как раньше.
Я вспомнил о картошке, но она превратилась в угли. Ни плиток, ни картошки, ни гвоздя…
Я заглянул в кастрюлю и обнаружил там гвоздь. Сплошные чудеса!
Я принялся снова разгибать его на плитках и раскрошил еще две плитки. Но гвоздь разогнул.
Я вбил его в стену и наконец-то повесил картину Шишкина «Утро в сосновом лесу».
Я слез со стула и отошел подальше, чтобы посмотреть издали, не криво ли она висит. И в этот момент картина грохнулась на пол, и стекло разлетелось вдребезги.
Проклятый гвоздь!
Сплошные чудеса!
Я вскочил на стул и стал со злости вколачивать гвоздь в стену, чтобы духу его больше не было, никогда его не видеть! Но он всячески изворачивался и подгибался, и мне никак не удавалось его как следует вколотить. Я подправлял его клещами и вбивал. Вбивал и подправлял. Я воевал с гвоздем.
В дверь постучали. Я открыл.
– Прекратите бить в стену! – возмущенно сказала соседка. – Что вы там делаете?
– Ничего… – сказал я, тяжело дыша.
– Перестаньте немедленно.
– Нет, я ему покажу!
– Кому?
– Гвоздю.
– А что с ним?
– Гнется. Он все время гнется. Я его забью!
– Бессовестный мальчишка, – возмутилась соседка, переходя на «ты», – если тебе нужен гвоздь, то скажи.
Она тут же притащила горсть гвоздей. Совсем новых. Как я сразу не догадался у нее попросить!
– Вот, возьми любой гвоздь. А тот оставь в покое.
– На этот гвоздь мне нечего злиться, а с тем гвоздем я рассчитаюсь.
– Где это видано, чтобы с гвоздями рассчитывались! – сказала соседка.
– Все равно мне теперь нечего вешать на ваш гвоздь…
– Ну, смотри мне!
Она ушла.
А я лег на кровать и укрылся одеялом с головой.
Мне жалко было плитки.
Я ненавидел гвоздь.
Мне не хотелось есть. Ведь виноват был я.
И я уснул.
Во сне мне снились гвозди, которые сами вбиваются в стену, картошка, которая никогда не сгорает, и плитки, которые ничем не разобьешь.
Сплошные чудеса!
Во сне все было хорошо, но на самом-то деле все было плохо…
Да, многого я делать не умею…
Сам не знал…
Серебряные туфли
Я свою подметку каждый день по утрам пришивал, а к вечеру она у меня отваливалась. Как сапожник пришивает подошвы, что они долго не отлетают? Этот вопрос меня тогда очень интересовал. И ходить-то я старался осторожно, чтобы подошва раньше времени не отлетала, а когда в футбол играли, стоял только и смотрел, до чего обидно! Но она все-таки отлетала, не дождавшись вечера, и хлопала как выстрел при ходьбе. Если издали видел знакомых, останавливался и стоял, чтобы, чего доброго, не заметили моей ужасной подошвы.
Пришло лето, я эти свои ботинки выкинул и шлепал босиком. Раз лето. Раз война. Нужда. Отец на фронте. Да мы, мальчишки, могли и без ботинок обойтись. В такое-то время! Только в школу босиком не полагалось. Да я и в школу приходил. Когда меня учитель спросил, неужели у меня нет каких-нибудь старых ботинок, чтобы в приличном виде явиться в школу, я ему ответил: «Нет, Александр Никифорович». Он пожал плечами и сказал: «Ну, раз нет, значит, нет». Так просто тогда было с этим делом!
И вдруг Васька в своих серебряных туфлях появился во дворе. Вот была картина! Самые настоящие долгоносики, остренькие, длинные носы, а блестят-то как! А как они скрипели! Васька Котов вышел в этих своих серебряных потрясающих туфлях, а я открыл рот и долго не мог закрыть его.
– Такие туфли носят только на балах и только в Аргентине, – сказал Васька. – Вовнутрь-то, вовнутрь посмотри!
Он снял туфлю, и я ошалело смотрел внутрь туфли на аргентинское клеймо. А Васька стоял на одной ноге, держась за мое плечо, важный и довольный.
Еще бы! Там, в далекой Аргентине, пляшут на балу аргентинцы в серебряных туфлях, а теперь в них будет ходить по нашим бакинским улицам Васька Котов.
Собрались ребята, охали и ахали и трогали руками серебро.
– Купили на толкучке, – рассказывал Васька. – Совершенно случайно. Абсолютно по дешевке достались, просто-напросто повезло…
Кто-то попросил померить, и Васька сразу ушел. Померить он никому не хотел давать.
В этот вечер мы с ним пошли в оперетту. Я босиком, а он в своих долгоносиках.
Некоторые оперетты мы раз двадцать видели, а тут новую оперетту показывали. Честно говоря, мы только потому и ходили на спектакли, что через забор лазали. А так с гораздо большим удовольствием в кино пошли бы.
Рядом с его серебряными туфлями нелепыми и безобразными казались мои собственные пыльные ноги, а пальцы, казалось, смешно топорщатся во все стороны.
Да и другие мальчишки в оперетту босиком ходили, никто на них особого внимания не обращал. Ничего такого в этом не было, тем более оперетта в летнем саду помещалась.
Васька меня на забор подсадил, снял туфли и мне протянул. Ему в них на забор никак было не забраться. А мне с туфлями сидеть на заборе тоже неудобно. Одной рукой туфли держать, а другую ему протягивать.
Кричу:
– Давай скорее руку, а то свалюсь!
Он замешкался, стал почему-то носки снимать, хотя и в носках можно было лезть спокойно. Как раз ребята подошли, торопят, никому неохота в оперетту опаздывать.
В общем, он мне руку подать не успел, я не удержался и на ту сторону свалился вместе с туфлями. Хорошо еще, удачно упал, ничего такого не приключилось. Только в рот земля попала.
Я землю выплюнул, встал, отряхнулся и жду, когда Васька появится. Ребят-то там много, помогут ему на забор подняться.
А он все не появляется.
Мимо прогуливаются люди по широкой аллее в ожидании звонка и, как мне кажется, на меня поглядывают.
Тогда я надеваю Васькины туфли на свои ноги и отхожу в более темное место.
Но Васька все не появляется.
Я еще немного постоял и пошел к выходу. А прямо мне навстречу милиционер ведет Ваську за руку. На одной ноге у него носок, а другим носком он вытирает слезы.
Васька, как только увидел меня в своих туфлях, заорал не своим голосом на всю оперетту:
– Свои грязные ноги засунул в мои туфли!!! А-а-а-а-а-а!!!
Даже милиционер растерялся.
– Ты мне смотри вырываться! – говорит. – Ишь ты! В одном носке в оперетту собрался да еще вырывается!
– Это правда! – кричу я. – На мне его туфли!
– Не суйся не в свое дело! Тоже мне, защитник нашелся!
Милиционер меня и слушать не хотел. Вокруг говорят:
– Смотрите-ка, смотрите, у парнишки носок на одной ноге…
– А по-вашему, если бы он в двух носках явился сюда, было бы лучше?
– Ему бы на сцену в таком опереточном виде!
Я стал снимать туфли, чтобы Ваське отдать, но меня оттеснили.
Ведут Ваську в пикет. Впереди большущая толпа. Ну и дела!
Пока Ваську вели, он все время оборачивался и повторял:
– Снимай мои туфли! Снимай мои туфли!
Он только о туфлях и думал, смелый все-таки человек, совсем не думал о том, что попался.
Я старался в пикет пройти, но меня не пустили.
И чего он за свои туфли расстроился? Не мог же я их все это время в руках держать! Подумаешь! Как будто бы их помыть нельзя!
Я подхожу к фонтану и тщательно мою его туфли. Все старался поглубже засунуть руку в носок, чтобы как можно лучше вымыть.
И вдруг замечаю, как прекрасные туфли расползаются, а блестящая серебряная краска слезает, как чешуя с рыбы…
В это время из пикета выходит Васька и направляется ко мне.
Подходит.
Я стою опустив голову, держу в каждой руке по туфле.
Его лицо бледнеет при свете фонарей.
– Ты стер мое аргентинское клеймо?! – спрашивает он сдавленным голосом.
Васька Котов выхватывает у меня свои туфли.
– А почему они мокрые?! – вдруг кричит он и бежит к фонарю.
Там, у фонаря, он сразу замечает всю эту ужасную непоправимую перемену со своими туфлями…
– Это не мои туфли!!! – кричит он.
– Все смылось… смылось… смылось… – твержу я.
– Как это смылось?! – орет он визгливо.
Распахнулись двери зала. Народ хлынул из дверей и увлек нас к выходу.
Я потерял в толпе Ваську, но при выходе он снова оказался рядом со мной и прошипел мне в самое ухо:
– Отдавай мне новые туфли… слышишь? Отдавай!
Я понимал его.
– Какие были! – прошипел он.
В это же самое время мне наступили на ногу, я скорчился от боли и крикнул ему со злостью:
– Пошел ты от меня со своими долгоносиками!
– Ах так! – крикнул он и, рывком вырвавшись из толпы, помчался вверх по улице по направлению к дому, а я пошел за ним.
Всю ночь мне снились танцующие аргентинцы в серебряных туфлях, а когда под утро мне стали сниться танцующие крокодилы в серебряных ботинках, я в ужасе проснулся.
Пришел Васька. В каких он был рваных сандалиях! Трудно даже себе представить. Каким-то чудом эти сандалии держались на его ногах.
– Мне нечего надеть, – сказал он тихо.
Я смотрел на его сандалии, вздыхая и сочувствуя ему.
– А те никак нельзя зашить? – спросил я тихо.
– Никак, – сказал он.
– Неужели никак нельзя зашить?
– Они не настоящие, – сказал он, опустив голову. – А какие же они?
– Они картонные, – сказал Васька.
– Как?!
– Они театральные, – сказал Васька. – Все равно бы они развалились…
– Как то есть театральные?
– Ну, специально для театра, на один раз… у них там делают такие туфли на один раз…
– Зачем же тебе их купили?
– Случайно купили…
– Значит, они театральные?!
– Театральные… – сказал Васька.
– Тогда черт с ними! – сказал я.
– Черт с ними… – сказал Васька.
– Замечательно, что они театральные! – сказал я. Хотя ничего замечательного, конечно, не было. Но все равно это было замечательно!
– Снимай сандалии, – сказал я, – зачем тебе сандалии! Снимай их и пойдем в оперетту!
Удивительная профессия
Как только погас у нас в комнате свет, к нам сейчас же стали стучать соседи. Они спрашивали: «Что такое?» Мы с мамой тоже пошли стучать к соседям и спрашивать: «Что такое?»
Но никто ничего не знал, и все только спрашивали: «Что такое? Что случилось?» Только один дядя Яша сказал:
– Ничего не случилось. Погас свет – и все. Перегорели пробки.
Все собрались на улице возле подъезда.
– Вот еще новость!
– Как это так! Никогда так не было!
Все говорили, что дело не в пробке, а где-то в сети, а я спрашивал, где эта пробка и сеть, но мне никто не ответил.
Дядя Яша пошел звонить монтерам, а все стали говорить, как погас свет.
Тетя Нюша сказала:
– Вы знаете, как только это случилось, моя кошка кинулась в кухню и съела там свежую рыбу.
Тетя Женя сказала:
– Вы слышите? Это кричит мой ребенок. Он будет кричать, пока свет не зажгут.
Тетя Ира сказала:
– Не верится, что раньше жили без света. С какими-то свечками. С лампами, которые коптят. Жили в каком-то жалком мерцании. В каких-то потемках.
Наша бабушка сказала:
– Как же, помню! Еще как помню! И ламп-то у нас не было. Темень. Мрак. Ничего не видно.
Бабушка наша жила при царе. До сих пор возмущается царским режимом. Как начнет – не остановится. Но тут монтеры приехали.
Я смотрю, как будут свет зажигать. Интересно ведь!
Подъезжает к столбу машина. Вместо кузова круглый такой балкончик. В этот балкончик залез монтер. И балкончик стал вверх подниматься. Монтер добирается до проводов. И что-то там с проводами делает.
И загорается свет во всем доме.
Монтер говорит:
– Все в порядке!
Наша бабушка говорит:
– Удивительная у вас профессия!
Монтер говорит:
– Это дело простое…
Тетя Ира говорит:
– Замечательное ваше дело!
Тетя Женя говорит:
– Вы слышите? Мой ребенок смеется.
Тетя Нюша говорит:
– Зашли бы в гости. Я для вас свежей рыбы нажарю.
Монтер отвечает:
– Я рыбу люблю. Но нас ждут в другом доме.
И он уезжает в своей машине.
Я смотрю вслед и думаю: «Вот бы мне ездить в такой машине! Я несся бы во весь дух по улицам. Я просил бы шофера: „Скорей! Скорей!“ Мы обгоняли бы все машины. Даже, может быть, пожарную машину. И люди бы, глядя на нас, говорили: „Смотрите! Смотрите, монтеры едут! Удивительная у них профессия!“»
Маленькие фантики
Раньше Петя и Вова сутулились, не причесывались, не так ложку держали, ходили чумазыми, съезжали по перилам, визжали на уроках, приносили в класс кошку, запирали ее в шкаф, она оттуда мяукала, а они смеялись, хотя ничего смешного тут не было.
Многие так и остались сутулыми. На всю свою жизнь. Многие так и остались визгливыми. До конца дней своих. Многие ложку всю жизнь не так держат. Многим почти что сто лет скоро будет, а все ловят кошек, как маленькие. Таких, правда, не очень много. Но и не мало. Их, в общем, достаточно.
Раз достаточно, значит, хватит. Так Петя с Вовой решили.
Они стали в игру играть. В обыкновенные фантики. Примерно так:
– А ну, Петя, давай-ка мне фантик! Ты только что был сутулым.
Или:
– Вова, пойди вымой ухо. Оно у тебя все в земле. Давай фантик.
Или:
– Ну-ка, брось кошку и фантик давай!
Или:
– Ну-ка, иди сюда. Глянь-ка в зеркало. Видишь?
– Я ничего не вижу, – говорит Петя.
– Ты не видишь, что ты лохматый?!
– Ага, теперь вижу, – говорит Петя.
– Давай фантик, – говорит Вова.
– Сколько?
– Пять штук.
– Много.
– Тогда три.
– Бери.
Вот так все просто и дружно! Тут одного фанта мало. Раз человек весь лохматый. Но пять фантов много. Тут нужно условие. Сколько за что фантов брать. За двойку не то что пять, десять фантов мало. А то и все одиннадцать.
Иногда так бывает:
– Ага, ты хотел побежать за кошкой, давай, давай фантик!
Тут фантик не полагается. Мало ли что он хотел! Мало ли кто что хочет. Он же не побежал. В чем же дело! Это уже не по правилам.
Конечно, у них были споры. А как же! Без этого не бывает. Но они ни разу не дрались. У них мысли такой даже не было. Из-за каких-то фантиков!
Спору нет – фантик не чудо.
Но что-то такое особое. Простая цветная бумажка. И все. Но не в этом дело.
Ребята ложку держать стали правильно. Они умываться стали по пять раз в день.
Они перестали сутулиться.
Они кошек стали не замечать.
Они визжать прекратили.
Они перестали ходить лохматыми.
Хотите – верьте, хотите – нет!
Еж
Принес я в класс ежа. Никуда его не вытаскиваю. Сидит он в сумке. Никто про него не знает. Вдруг учитель говорит: «Что это такое?» Я говорю: «Еж». – «Где еж?» – спрашивает учитель. «Здесь», – говорю. А он говорит: «А вообще я не тебя спрашиваю. Я Мишу Галкина спрашиваю» – и на доску показывает. «Это существительное», – говорит Миша Галкин. «Правильно, – говорит учитель, – а ты выйди с ежом!»
Обруч и лампочка
У Пети был замечательный обруч. От старой бочки. И был замечательный крючок. Таким крючком если гонять такой обруч, он ни разу не упадет. Сколько хочешь гоняй, всем на зависть.
Петя очень гордился обручем. И очень гордился своим крючком. Ему предлагали за обруч перегорелую лампочку. Лампочку можно было бросить на стенку – и она хлопнет.
Но он не соглашался.
В конце концов он согласился отдать свой обруч за лампочку. А крючок он отдал просто так, в придачу.
Петя взял лампочку и трахнул ее об стену.
А Костя отнес обруч с крючком в школу и сдал на металлолом вместе с другими железными вещами.
Два подарка
В день рождения папа подарил Алеше ручку с золотым пером. На ручке были выгравированы золотые слова: «Алеше в день рождения от папы».
На другой день Алеша со своей новой ручкой пошел в школу. Он был очень горд: ведь не у каждого в классе ручка с золотым пером и золотыми буквами! А тут учительница забыла дома свою ручку и попросила на время у ребят. И Алеша первый протянул ей свое сокровище. И при этом подумал: «Мария Николаевна обязательно заметит, какая замечательная у меня ручка, прочтет надпись и скажет что-нибудь вроде: „Ах, каким красивым почерком написано!“ или „Какая прелесть!“. Тогда Алеша скажет: „А вы взгляните на золотое перо, Мария Николаевна, самое настоящее золотое!“»
Но учительница не стала разглядывать ручку и ничего такого не сказала. Она спросила урок у Алеши, но он его не выучил. И тогда Мария Николаевна поставила в журнал двойку золотым пером и вернула ручку.
Алеша, растерянно глядя на свое золотое перо, сказал:
– Как же так получается?.. Вот так получается!..
– Ты о чем, Алеша? – не поняла учительница.
– О золотом пере… – сказал Алеша. – Разве можно ставить двойки золотым пером?
– Значит, сегодня у тебя не золотые знания, – сказала учительница.
– Выходит, папа подарил мне ручку, чтобы мне ею двойки ставили? – сказал Алеша. – Вот так номер! Какой же это подарок?
Учительница улыбнулась и сказала:
– Ручку тебе папа подарил, а сегодняшний подарок ты себе сам сделал.
Я свою подмётку каждый день по утрам пришивал, а к вечеру она у меня отваливалась. Как сапожник пришивает подошвы, что они долго не отлетают? Этот вопрос меня тогда очень интересовал. И ходить-то я старался осторожно, чтобы подошва эта раньше времени не отлетала, а когда в футбол играли, стоял только и смотрел, до чего обидно! Но она всё-таки отлетала, не дождавшись вечера, и хлопала как выстрел при ходьбе. Если издали видел знакомых, останавливался и стоял, чтобы, чего доброго, не заметили моей ужасной подошвы.
Пришло лето, я эти свои ботинки выкинул и шлёпал босиком. Раз лето. Раз война. Нужда. Отец на фронте. Да мы, мальчишки, могли и без ботинок обойтись. В такое-то время!
Только в школу босиком не полагалось. Да я и в школу при ходил. Когда меня учитель спросил, неужели у меня нет ка ких-нибудь старых ботинок, чтобы в приличном виде явиться в школу, я ему ответил? «Нет, Александр Никифорович». Он пожал плечами и сказал: «Ну, раз нет, значит нет». Так просто тогда было с этим делом!
И вдруг Васька в своих серебряных туфлях появился во дворе. Вот это была картина! Самые настоящие долго носики, остренькие, длинные носы, а блестят-то как! А как они скрипели! Васька Котов вышел в этих своих серебряных потрясающих туфлях, а я открыл рот и долго не мог закрыть его.
— Такие туфли носят только на балах и только в Аргентине, — сказал Васька. — Вовнутрь-то, вовнутрь посмотри!
Он снял туфлю, и я ошалело смотрел внутрь туфли на аргентинское клеймо. А Васька стоял на одной ноге, держась за моё плечо, важный и довольный.
Ещё бы! Там, в далёкой Аргентине, пляшут на балу аргентинцы в серебряных туфлях, а теперь в них будет ходить по нашим бакинским улицам Васька Котов.
Собрались ребята, охали и ахали, и трогали руками се ребро.
— Купили на т о л к у ч к е, — рассказывал Васька. — Совершенно случайно. Абсолютно по дешёвке достались, просто-напросто повезло…
Кто-то попросил померить, и Васька сразу ушёл. Померить он никому не хотел давать.
В этот вечер мы с ним пошли в оперетту. Я босиком, а он в своих долгоносиках.
Некоторые оперетты мы раз двадцать видели, а тут новую оперетту показывали.
Честно говоря, мы только потому и ходили на эти спектакли, что через забор лаза ли. А так с гораздо большим удовольствием в кино по шли бы.
Рядом с его серебряными туфлями нелепыми и безобразными казались мои собственные пыльные ноги, а пальцы, казалось, смешно топорщатся во все стороны.
Да и другие мальчишки в оперетту босиком ходили, никто на них особого внимания не обращал. Ничего такого в этом не было, тем более оперетта в летнем саду помещалась.
Васька меня за забор подсадил, снял туфли и мне про тянул. Ему в них на забор ни как было не забраться. А мне с этими туфлями сидеть на заборе тоже неудобно. Одной рукой туфли держать, а другую ему протягивать.
Кричу:
— Давай скорее руку, а то свалюсь!
Он замешкался, стал по чему-то носки снимать, хотя и в носках можно было лезть спокойно. Как раз ребята по дошли, торопят, никому неохота в оперетту опаздывать.
В общем, он мне руку подать не успел, я не удержался и на ту сторону свалился вместе с туфлями. Хорошо ещё, удач но упал, ничего такого не приключилось. Только в рот земля попала.
Я эту землю выплюнул, встал, отряхнулся и жду, когда Васька появится. Ребят-то там много, помогут ему на забор подняться.
А он всё не появляется.
Мимо прогуливаются люди по широкой аллее в ожидании звонка и, как мне кажется, на меня поглядывают.
Тогда я надеваю Васькины туфли на свои ноги и отхожу в более тёмное место.
Но Васька всё не появляется.
Я ещё немного постоял и пошёл к выходу. А прямо мне навстречу милиционер ведёт Ваську за руку. На одной ноге у него носок, а другим носком он вытирает слёзы.
Васька, как только увидел меня в своих туфлях, заорал не своим голосом на всю оперетту:
— Свои грязные ноги засунул в мои туфли!!! Аааааа!!!
Даже милиционер растерялся.
— Ты мне смотри вырываться! — говорит. — Ишь ты!
В одном носке в оперетту собрался да ещё вырывается!
— Это п р а в д а, — кричу я, — на мне его Туфли!
— Не суйся не в своё дело! Тоже мне защитник нашёлся!
Милиционер Меня и слушать не хотел.
Вокруг говорят:
— Смотрите-ка, смотрите, у парнишки носок на одной ноге…
— А по-вашему, если бы он в двух носках явился сюда, было бы лучше?
— Ему бы на сцену в таком опереточном виде!
Я стал снимать туфли, чтобы Ваське отдать, но меня от теснили.
Ведут Ваську в пикет. Впереди большущая толпа. Ну и дела!
Пока Ваську вели, он всё время оборачивался и повторял:
— Снимай мои туфли! Снимай мои туфли!
Он только о туфлях и думал, смелый всё-таки человек, совсем не думал о том, что попался.
Я всё старался в пикет пройти, но меня не пустили.
И чего он за свои туфли расстроился? Не мог же я их всё это время в руках держать! Подумаешь! Как будто бы их помыть нельзя!
Я подхожу к фонтану и тщательно мою его туфли. Всё старался поглубже засунуть руку в носок, чтобы как можно лучше вымыть.
И вдруг замечаю, как эти прекрасные туфли расползаются, а блестящая серебряная краска слезает, как чешуя с рыбы…
В это время из пикета выходит Васька и направляется ко мне.
Подходит.
Я стою, опустив голову, держу в каждой руке по туфле.
Его лицо бледнеет при свете фонарей.
— Ты стёр моё аргентинское клеймо?! — спрашивает он сдавленным голосом.
Васька Котов выхватывает у меня свои туфли.
— А почему они мокрые?! — вдруг кричит он и бежит к фонарю.
Там, у фонаря, он сразу замечает всю эту ужасную непоправимую перемену со своими туфлями…
— Это не мои туфли!!! — кричит он.
— Всё смылось… смылось… смылось… — твержу я.
— Как это смылось?! — орёт он визгливо.
Распахнулись двери зала. Народ хлынул из дверей и увлёк нас к выходу.
Я потерял в толпе Ваську, но при выходе он снова оказался рядом со мной и прошипел мне в самое ухо:
— Отдавай мне новые туфли… слышишь? Отдавай!
Я понимал его.
— Какие были! — заорал он.
В это же самое время мне наступили на ногу, я скорчился от боли и крикнул ему со злостью:
— Пошёл ты от меня со своими долгоносиками!
— Ах так! — крикнул он и, рывком вырвавшись из толпы, помчался вверх по улице по направлению к дому, а я пошёл за ним.
Всю ночь мне снились танцующие аргентинцы в серебряных ботинках, а когда под утро мне стали сниться танцующие крокодилы в серебряных ботинках, я в ужасе проснулся.
Пришёл Васька. В каких он был рваных сандалиях! Труд но даже себе представить. Каким-то чудом эти сандалии дер жались на его ногах.
— Мне нечего надеть, — сказал он тихо.
Я смотрел на его сандалии, вздыхая и сочувствуя ему.
— А те никак нельзя зашить? — спросил я тихо.
— Никак, — сказал он.
— Неужели никак нельзя зашить?
— Они не настоящие, — сказал он, опустив голову.
— А какие же они?
— Они картонные, — сказал Васька.
— Как?!
— Они театральные, — сказал Васька. — Всё равно бы они развалились…
— Как, то есть, театральные?
— Ну, специально для театра, на один раз… у них там делают такие туфли на один раз…
— Зачем же тебе их купили?
— Случайно купили…
— Значит, они театральные?
— Театральные… — сказал Васька.
— Тогда чёрт с ними! — сказал я.
— Чёрт с ними… — сказал Васька.
— Это замечательно, что они театральные! — сказал я.
Хотя ничего замечательного, конечно, в этом не было. Но всё равно это было замечательно!
— Снимай с а н д а л и и, — сказал я, — зачем тебе сандалии!
Снимай их и пойдём в оперетту!
Сочинение по русской
народной сказке «Лиса и заяц»
«Заяц и Лиса» – одна
из моих любимых русских народных сказок.
Хитрая, надменная
лиса попросилась в гости к доброму, но трусливому зайцу потому, что по весне ее
ледяная избушка растаяла. Но не долго они соседствовали: лиса выгнала зайца
прочь.
Стал зайчик
искать помощи, но ни собака, ни медведь не смогли одолеть обидчицу – они сами
пугались и убегали. Смог заступится лишь петух. Он был храбрый, отважный,
бесстрашный и не побоялся лисы.
Мне нравится
сюжет этой сказки. Она учит не быть равнодушным к чужому горю, уметь
сопереживать и помогать слабым, быть бесстрашным и верить в себя, когда стоишь
за правду. А еще здесь хорошо показана мысль, что не нужно отчаиваться и
сдаваться. Даже если очень трудно, нужно искать выход их ситуации, а не
горевать и жалеть себя.
Напалкова
Елизавета
ученица 2 А
класса
МОУ СОШ № 37 г/о
Саранск
Сочинение по
рассказу Л.Толстого «Пожарные собаки».
В рассказе Л.
Н. Толстого «Пожарные собаки» писатель рассказал, как собаки помогают спасать
людей во время пожара.
Главный герой –
Боб. Он ловкий, отважный и храбрый пёс. Боб бесстрашно бросился в огонь и спас
девочку из объятого пламенем здания.
Мне понравился
этот рассказ. Писатель рассказал о преданных людям собаках.
Боронина Ангелина
Ученица 2А класса
МОУ
СОШ №37 г/о Саранск
Сочинение по рассказу В.Голявкина «Не везёт».
Рассказ В.Голявкина «Не везёт» о мальчике, который врёт своим
родителям.
Главный герой рассказа – мальчик Вова. Он получил в школе двойку
и пытался это скрыть. Когда его родители узнали правду, Вова посчитал, что ему
не повезло. Автор хотел показать нам, что обманывать взрослых нельзя. Вова
должен был понять, что он сам виноват, потому что не выучил урок.
Мне понравился этот рассказ, он учит нас отвечать за свои
поступки и не врать.
Антяскин Матвей
Ученик
2А класса
МОУ СОШ №37 г/о Саранск
Сочинение по рассказу К.Д.Ушинского «Четыре желания»
В рассказе К. Ушинского «Четыре желания» говорится о
мальчике Мите, который любил гулять на улице в разное время года.
Главным героем этого рассказа является Митя. Он очень добрый,
любознательный и активный. Мите очень нравилось гулять в любое время года на
улице. Митя хотел, чтобы зима, весна, лето и осень не заканчивались, так как
все времена года прекрасны.
В каждом из них есть своя изюминка. Все времена года хороши, только
это надо видеть и ценить. Мне нравятся все времена года.
Белкин Даниил
Ученик
2А класса
МОУ
СОШ №37 г/о Саранск
В военное время ни еды, ни одежды, ни обуви не хватало. Мальчишки из рассказа Виктора Голявкина «Серебряные туфли» в теплое время года даже босиком везде бегали. Единственное, старались в школу босиком не ходить. Но бывало всякое. И вот в это непростое время мальчик Васька заимел серебряные туфли. Казалось бы, богатство несметное. И служить такие туфли будут долго. Но они быстро пришли в негодность. Почему так произошло? Может, обувной мастер не был хорошим специалистом? Нет! Туфли развалились совсем по другой причине…
Слушать рассказ (11мин31сек)