Лет в 14 иркэ чуприниной купили первые джинсы сочинение егэ

Лет в
четырнадцать ей купили первые джинсы: польские или болгарские, странного
лилового цвета с белёсыми разводами. В этих потешных джинсах Ирка сидела в
коридоре Дворца культуры, прямо на полу, возле двери в репетиционную комнату
рок-группы, когда её заметил руководитель Вилен Давидович.

— И давно ты так сидишь? —
спросил он, выглянув из репетиционной.

— Не очень, — отозвалась Ирка.
— Недели три…

Оказывается, в течение месяца
она регулярно приходила сюда во время репетиций. Подложив курточку,
устраивалась возле заветной двери в рок-музыку и, внимательно прислушиваясь к
каждому доносившемуся оттуда звуку, отбивала ритм на коленях.

— И зачем ты
сидишь? — заинтересовался Виля.

— Я это… от барабанов тащусь,
— сказала Ирка.

— Заходи, — ухмыльнулся Виля.

Тут как раз начался перерыв, и
все музыканты вышли. Ирка приблизилась к сияющей красным лаком, никелем и медью
ударной установке.

— Можно мне там посидеть? —
попросила она, кивнув на трёхногий стул ударника.

— Посиди, — разрешил Виля. —
Можешь даже постучать немного. Только не трогай Геркины фирменные палочки —
убьёт. Вот тебе запасные.

И Виля ненадолго спустился на
первый этаж. А когда возвращался, ещё с лестничной клетки услышал, что в их
репетиционной происходит что-то непонятное: похоже, кто-то врубил запись
«Лед Зеппелин», и на весь ДК бешено гремят барабаны Джона Бонэма.

Но это была не запись, и это
был не Бонэм. Это была Ирка. Техники ей, конечно, не хватало. Но гулкий большой
барабан под ударами её маленькой ноги совсем неплохо держал ритм. Вкусно, с
лёгким треском отзывался рабочий барабан. Услужливо хлопотал весёлый хай-хэт.
Убедительно высказывались солидные том-томы. И рассыпались в полнейшем
восхищении тарелки.

Виля остановился
в дверях, поражённый тем, что она вытворяет, а за его спиной собрались
вернувшиеся с перекура музыканты. Завидев их, вошедшая в раж Ирка прекратила
стучать, с невинным видом аккуратно сложила палочки на рабочий барабан и
выскользнула из-за ударной установки.

— Ты где это так научилась? —
спросил Виля.

— Дома…

— У тебя что — дома барабаны
есть? — удивился Герка.

— Не… я на книжках… — не очень
внятно проговорила Ирка и попыталась выйти из репетиционной.

Вилен Давидович задержал её:

— Погоди… посиди тут. С нами.

С этого момента Ирка, крайне
довольная переменой в своей жизни, торчала у них в комнате на каждом занятии.

Как-то само
собой вышло, что она стала ездить с ними на концерты: помогала собирать
барабаны, расставлять по сцене стойки, сматывать микрофонные шнуры, развешивать
костюмы. И звать её в команде начали по-свойски — Чупой. А Герка стал
задерживаться после репетиций, чтобы показать ей, как правильно держать
палочки, извлекать звук. У неё получалось.

В начале весны в группе узнали,
что Герке скоро уходить в армию. Однако ни у кого не возникла мысль, что Ирка
сможет его заменить, — уж слишком маленькой она для них была, — и, чтобы найти
нового ударника, Вилен Давидович дал объявление в газету.

Он прослушал около десятка
желающих, но хорошей замены Герке так и не нашёл. Но тут Ирка: «Вообще-то,
могу постучать я…»

…Своего концертного костюма у
Ирки, конечно, не было, и Виля второпях напялил на неё огромную Геркину
рубашку, которая обнаружилась в чемодане с костюмами. Расшитая крупными
голубыми звёздами рубашка доходила ей до колен, а снизу виднелись потрёпанные
лиловые джинсы. Но на сцене картинка неожиданно вышла прикольная: маленькая девичья
мордашка, взлетающие тонкие руки, мелькающие палочки, развевающиеся рукава
широченного балахона… От ударной установки на зрителя катился мощный звуковой
поток. Ирка нигде не сбилась — может, один раз, в самом начале. Однако публика
никаких огрехов не заметила и приняла выступление на ура. А после того как
Миха, представляя музыкантов в финале концерта, брякнул: «На барабанах —
Ирина Чупа!», зал разразился громом таких аплодисментов, каких ребята на
своих выступлениях ещё не слыхали. Жаль только, что Ирка из-за несуразного
наряда постеснялась выйти вперёд — на поклон вместе с парнями. Так и осталась
сидеть за установкой, пока не закрыли занавес. 

Что происходит в жизни человека, когда он сильно увлечён каким-то делом? На этот вопрос отвечает в своём тексте Семён Каминский.

Автор пишет о девочке Ирке, которая очень сильно увлекалась игрой на барабанах. И даже тот факт, что барабанов у неё не было и доступа к ним тоже, не остановил её. Она приходила во Дворец культуры, где сидела возле двери в репетиционную рок-группы, и слушала, отбивая ритм на коленях. А дома тренировалась, используя вместо барабанов книжки. Прилагать столько старания и стремления в деле может только человек увлечённый. И это старание обязательно приносит свои плоды. Автор рассказывает о том, что группа заметила Ирку, и та получала вознаграждение за свои труды. Она стала ездить с группой на концерты, обучаться у барабанщика Герки и даже, в итоге, выступила на сцене. На этом примере мы можем видеть, что человек, сильно увлечённый делом,

Обновлено: 10.03.2023

Для наглядности привожу текст сочинения ЕГЭ по новому формату 2022 года с выделением основных элементов. Это сочинение написано перед экзаменом одной из моих учениц и заслуживает высшего балла. На него можно ориентироваться при подготовке к экзамену.

(8)Но случилось так, что накануне отъезда у Юрия вытащили из кармана бумажник, в котором были почти все оставшиеся деньги, а главное — билеты на самолёт. (9)Юрий оказался в сложном положении: в чужом городе, с ребёнком, без денег, без билетов, без единой знакомой души; по карманам он нашарил какую-то мелочь, сущие пустяки.

(21)А с билетами ничего не получилось. (22)Девушка в окошке потребовала, чтобы Юрий внёс полную стоимость билетов. (23)Обескураженный, за руку с мальчиком, вернулся он на площадь перед аэровокзалом. (24)До ближайшего автобуса в город ждать было ещё порядочно.

(28)Недалеко от скамейки, где они сидели, остановилась легковая машина.

(37)Человек подошёл ближе.

— (38)Это вы? — спросил он с грузинским акцентом.

— (39)Это я, — ответил Юрий. — (40)А что вам надо?

—(41)Ой, как я рад, что это вы! (42)Я — Ираклий Пимениди, не узнали?

(43)Я вас сегодня в такси возил, помните?

— (44)Конечно, помню, — приходя в себя, сказал Юрий.

— (45)Ну как, вам билеты восстановили?

— (46)Нет, предложили купить новые.

(47)Ираклий пощёлкал языком:

— (48)Ай-яй, беда какая! (49)И что будете делать?

— (50)Пока не знаю — что-нибудь придумаю.

(51)Ираклий самую малость поколебался и спросил:

— (52)Сорок рублей хватит?

(53)Он полез в карман, вынул и протянул Юрию четыре десятки. (54)Тот

был ошеломлён более, чем благодарен.

— (55)Почему вы мне верите? — спросил он.

— (56)Очень просто — смотрю: человек — и верю.

— (57)Честное слово, я сразу же вышлю деньги!

— (58)Не надо честное слово, — сказал Ираклий. — (59)Садись в такси,

поедем. (60)Мальчика жалко, совсем спит.

(61)Вернувшись в Москву, Юрий, конечно, в тот же день первым делом отослал деньги, а в ответ получил следующее письмо: «(62)Уважаемый Юрий Сергеевич!

* И. Грекова — литературный псевдоним; настоящее имя — Елена Сергеевна Вентцель (1907–2002) — советский математик, автор учебников по теории вероятностей и исследованию операций, русский прозаик, доктор технических наук, профессор

ЗАКЛЮЧЕНИЕ СОЧИНЕНИЯ В заключение хотелось бы сказать, что каждый из нас должен стараться делать добро, ведь тогда помощь людям не будет считаться редким явлением. А также желание помогать должно исходить от сердца, а не от потребности казаться хорошим человеком.

Здесь Вы можете ознакомиться и скачать Сочинение-рассуждение Вариант 21 Семнадцать восемнадцать девятнадвать двадцать двадцать семь.

Если материал и наш сайт сочинений Вам понравились — поделитесь им с друзьями с помощью социальных кнопок!

Война во все времена приносила только горе людям. Это страшное событие в жизни любого человека. Она отнимает друзей и любимых, делает детей сиротами, разрушает надежды. Человек на войне беззащитен, он не в силах противостоять всем ужасам войны. Война заставляет человека ежеминутно испытать глубокий страх. Именно поэтому Борис Давыдович Сурис в своем тексте поднимает проблему человеческих ощущений на войне.

В своем тексте Сурис описывает, какие ощущения человек испытывает на войне. Автор рассказывает, как во время налета фашистских самолетов людям приходилось прятаться в сырых окопах или в щелях. Однажды во время очередного налета автору и еще двум его знакомым пришлось укрыться в одной из таких щелей. Люди испытывали чувство глубокого страха. В тот момент, прижавшись к сырой земле, они не думали не о чем, кроме того, что снаряд в любой момент мог попасть прямо в них.

Б.Д. Поступаете в 2019 году? Наша команда поможет с экономить Ваше время и нервы: подберем направления и вузы (по Вашим предпочтениям и рекомендациям экспертов);оформим заявления (Вам останется только подписать);подадим заявления в вузы России (онлайн, электронной почтой, курьером);мониторим конкурсные списки (автоматизируем отслеживание и анализ Ваших позиций);подскажем когда и куда подать оригинал (оценим шансы и определим оптимальный вариант).Доверьте рутину профессионалам – подробнее.

Сурис считает, что человек чувствует себя беззащитным перед всеми ужасами войны, он осознает все жестокость и неотвратимость происходящих событий и бессмысленность всех тех планов, что были в мирной жизни.

Мы можем прийти к выводу, что человек на войне ощущает свою беззащитность перед несущийся ему навстречу гибелью. Человека оковывает страх, вся прошлая жизнь остается позади и в мыслях только неминуемая смерть.

«Золотыми» я называю сочинения, за которые на экзамене экспертами выставлен максимальный балл. Если следовать этой логике, сегодняшнее сочинение можно считать «серебряным»: из 24 возможных баллов за свою работу ученица получила 23. Один балл снят за речь (К10), при этом за точность и выразительность речи (К6) стоит максимум. Знаю, что такого быть не должно, но .

Сочинение по тексту М. Гуминенко о писательской деятельности. ( На свете очень много людей по-настоящему талантливых. Каждому от рождения даются какие-то способности, которые он может употребить в будущем. Но хотя талант — это великая вещь и драгоценный дар, одного его недостаточно. Талант — это как самородный алмаз. )

Писательница не случайно делает акцент на отношении к работе других современных авторов. Многих из них собственные произведения устраивают «как есть», а работа с текстом «представляется чем-то ненужным». Этот пример показывает, что не все авторы стремятся доработать свои тексты, «отшлифовать» их. С расхождениями и неувязками они заставляют разбираться читателей. Это приводит к тому, что идею текста понимают неправильно или не понимают вообще.

М. В. Гуминенко доводит до нас мысль о том, что автор несёт ответственность за каждую написанную им строчку. Она считает, что писательская деятельность подобна скальпелю хирурга: можно с её помощью лечить, а можно калечить. Ответственное, профессиональное отношение к своей работе должно стоять на первом месте.

Нельзя не согласиться с мнением автора. В любой деятельности важно постоянно двигаться вперёд. А в писательстве, когда книга попадает в руки стольких людей, нужно быть особенно внимательным. Ярким примером человека, который вкладывал особый смысл в каждое написанное им слово, является А. П. Чехов. В своих рассказах он позволяет нам увидеть реальных людей. Каждое его небольшое произведение настолько отточено, что заставляет читателя о многом задуматься и сделать выводы.

Таким образом, Гуминенко подчёркивает важность ответственного отношения к своей работе, постоянного профессионального роста.

P.S сочинение опубликовано с согласия автора.

Несмотря на то что за эту работу не поставлен максимальный балл, она мне нравится больше «золотых» сочинений, опубликованных на канале ранее:

В прошлом учебном году на канале была опубликована серия статей о сочинении ЕГЭ (задание 27):

Также можете ознакомиться с моими вариантами готовых сочинений:

Предупреждаю: эти статьи и сочинения написаны по критериям прошлого года, в них не отражено новое требование к комментарию — проанализировать связь между примерами.

Здесь собраны видео с подробным разбором всех структурным элементов сочинения ЕГЭ по русскому языку — 2021. Если останутся вопросы, то задавайте их в комментариях!

6 Комментарий на «Сочинение ЕГЭ — 2021»

Здравствуйте, можете выложить, пожалуйста, ссылку на группы проблем и клише в формате Word

Читайте также:

  

• Сочинение на английском на тему убийство животных ради меха

  

• Сочинение все было никак не ощутить эту зиму порадоваться ей сочинение

  

• Проблема будущего земли и ее обитателей сочинение

  

• Итоговое сочинение пробник 2021 13 октября

  

• Композиция слова о полку игореве сочинение

…они и по сей день живы

«Толстые» журналы — это литературные ежемесячники, в которых перед выходом в свет отдельными томами публиковались новинки литературы.

В СССР к «толстым» журналам относились «Новый мир», «Октябрь», «Знамя», «Нева», «Москва», «Наш современник», «Дружба народов», «Иностранная литература», «Сибирские огни», «Урал», «Звезда», «Дон», «Волга» в какой-то степени «Юность», хотя она была тоньше остальных. Эти журналы выходили форматом А1. Были и малоформатные «толстые» журналы «Аврора», «Молодая гвардия», «Смена».

«Толстые» журналы не следует путать с остальными. Их в Советском Союзе тоже было не мало: «Работница», «Крестьянка», «Крокодил», «Огонек», «Советский Союз». Выходили они по-разному: раз в месяц или еженедельно.

Существовали журналы по интересам и для разных возрастов: «Вокруг света»,«Юный техник», «Юный натуралист», «Костёр», «Пионер», «Наука и религия», «Наука и жизнь», «Техника молодёжи», «Знание — сила», «Химия и жизнь», «Здоровье», «Спортивные игры», «За рулем», «Журналист».

• «Знамя»
• «Москва»
• «Октябрь»
• «Иностранная литература»
• «Юность»

под редакцией Твардовского напечатал в 1962 году повесть «Один день Ивана Денисовича» и три рассказа «Матрёнин двор», «Случай на станции Кречетовка», «Для пользы дела» А. Солженицына

В «Октябре»
были напечатаны повесть «Печальный детектив» В. Астафьева и роман А. Рыбакова «Тяжёлый песок». Появлялись произведения А. Адамовича, Б. Ахмадулиной, Г. Бакланова, Б. Васильева, А. Вознесенского, Ф. Искандера, Ю. Мориц, Ю. Нагибина, В. Маяковского, А. Платонова, С. Есенина, Ю. Олеши, М. Зощенко, М. Пришвина, А. Гайдара, К. Паустовского. Л. Фейхтвангера, В. Бределя, Р. Роллана, А. Барбюса, Т. Драйзера, М. Андерсена-Нексё, Г. Манна.

В «Знамени»
были опубликованы «Падение Парижа» И. Эренбурга, «Зоя» М. Алигер, «Сын» П. Антокольского, «Молодая гвардия» А. Фадеева, «В окопах Сталинграда» В. Некрасова, военная проза Гроссмана, Казакевича. В поэтические произведения Б. Пастернака, А. Ахматовой, А. Вознесенского. В первые перестроечные годы «Знамя» вернуло читателю забытые и запрещённые произведения М. Булгакова, Е. Замятина, А. Платонова, напечатало «Воспоминания» А. Сахарова.

В «Неве»
печатались по информации Википедии Д. Гранин, братья Стругацкие, Л. Гумилев, Л. Чуковская, В. Конецкий, В. Каверин, В. Дудинцев, В. Быков.
«Нева» познакомила читателей с «Большим террором» Роберта Конквеста и романом Артура Кестлера «Слепящая тьма».

В «Юности»
печатались В. Аксенов, Д. Рубина, А. Алексин, А. Гладилин, В. Розов, А. Яшин, Н. Тихонов, А. Вознесенский, Б. Окуджава, Б. Ахмадулина.
А. Кузнецов опубликовал свой роман «Бабий яр».

Современные тиражи «Толстых» журналов

«Толстые» журналы в Советском Союзе достать было очень сложно. Подписка на них осуществлялась только по блату (хотя тираж «Юности» превышал три миллиона штук), в киоски «Союзпечати» они если и поступали то в минимальном количестве. В библиотеках имелись лишь в читальных залах. Нынче в России читай — не хочу, подписаться можно на любой, однако тиражи у всех мизерные: в «Новом мире» 7200 экземпляров, у «Октября» и «Знамени» меньше 5000, у «Дружбы народов» – 3000.

Освоение литературной практики рубежа веков в журналах «Новый мир», «Знамя», «Октябрь»

Третий выделяемый нами блок статей объединен общим объектом — художественной литературой. Самый многочисленный, он представлен статьями, посвященными одному произведению/автору, обнаруженной тенденции, литературной ситуации в целом. Этот момент позволяет определить преимущественное ракурсное предпочтение того или иного журнала. Критика «Знамени» подтверждает мысль С. Чупринина и И. Роднянской о том, что литературная критика уходит от развернутых анализов отдельных художественных произведений . Из рассматриваемой группы статей «Знамени» (55 статей) посвящены одному произведению — 0; группе произведений — 7 (четыре из семи написаны в первой половине 1990-х годов); рассмотрению той или иной тенденции, сопровождающемуся обращением к художественным произведениям как иллюстрации — 21; статей обзорного типа, в которых, как правило, произведения лишь называются, объединяются в группы — 19. В «Новом мире» из 48 рассмотренных статей посвящены одному произведению — 9 ; группе произведений — 7; тенденции — 26; статей обзорного типа — 6. В журнале «Октябрь» из 47 статей посвящены одному произведению — 21; группе произведений — 3; тенденции — 11; статей обзорного типа — 12.
Таким образом, в 1990-е годы в критике «Знамени», «Нового мира» преобладает широкий ракурс видения литературной практики. Нельзя сказать, что от конкретики критика переходит к проблемности, проблемная статья — редкость в 1990-е годы. Литературная практика в 1990-е годы представлена большим количеством текстов, более того, критика обращает свое внимание на масслит, а следовательно, не ощущает дефицита в материале для «внимательного прочтения». Причина укрупнения ракурса лежит в области гносеологии и в той коммуникативной ситуации, в которой функционирует критика. Развернутые интерпретации отдельного произведения, в которых критик шел бы за текстом, сменяет (само)рефлексия. В статьях 1990-х годов критик находится в изначально «свободной» от текста позиции. Самоутверждаясь в роли аналитика, становясь над конкретными текстами (что позволяет выходить к построению типологии), критик подчиняет своему «вопросу» литературный материал.
«Октябрь» более «внимателен» к отдельному тексту/автору. Одной из причин указанной выше количественной разницы по сравнению с другими журналами является, на наш взгляд, профессиональный статус, интересы критиков. Рефлексии на отдельные тексты пишут в большинстве своем либо писатели (О. Славникова, Б. Колымагин, Ю. Орлицкий, А. Найман, О. Павлов и др.), либо литературоведы, чьи профессиональные интересы не предполагают широкий охват современной литературной действительности либо чей опыт литературно-критической деятельности невелик (например, Л. Баткин).
Литературно-критический материал данного блока позволил сделать вывод о происходящей в 1990-е годы переориентации функции критики. Новая функция не формулируется в статьях прямо (отчетливо констатируется утрата прежней), но может быть реконструирована. Кризисом самоидентификации объясняется активность саморефлексии критики, актуализация исследования сознания современного человека, обращение к литературным произведениям как вариантам авторского (само)понимания, оценка их с точки зрения глубины/истинности/адекватности (само)интерпретации, с точки зрения наличия «ответов». В работах этой группы содержательный аспект критику интересует больше, чем художественный. Истолкование здесь принимает вид вычленения из художественной структуры «ответа» (в виде идеи, жизненного ориентира, судьбы героя как возможного варианта осознанного, (не)истинного бытия). Обращение к художественному тексту как варианту «ответа» особенно характерно для статей, написанных в рамках третьей стратегии и хронологически относящихся ко второй половине 1990-х. В них проявляется повышенное внимание критика к автору и его героям, их психологическому состоянию, мировосприятию и (само)пониманию. Значимо в этом контексте замечание, которое делает А. Немзер в той части статьи, которая посвящена интерпретации сюжетной линии героя романа А. Слаповского «Анкета»: «Так познание мира (а в нем всякого понамешано) сплетается с познанием себя. Так приспособление к миру вытягивает наружу неожиданные страсти, помыслы, душевные устремления» . Из всего возможного содержательного континуума произведения критик вычленяет только тот пласт, который «реагирует»/соотносится с его вопросом. Неслучайна и реакция А. Немзера на финал «Прохождения тени» И. Полянской: «Мне кажется, что Предыстория столь мощного звучания настоятельно требует Истории, смыслового разрешения, ответа на ту открытость, что с мукой далась героине много лет назад» . Иными словами, А. Немзеру не хватает «ответа». Своего рода процесс вживания в жизненную ситуацию кризиса идентификации наблюдается у Н. Ивановой в статье «После. Постсоветская литература в поисках новой идентичности» («Знамя». 1996. № 4). Вся статья представляет опыт вживания в судьбу Искандера, Кима, Айтматова, анализ тех попыток идентификации (иначе: вариантов ответа), которые предпринимают писатели.
Критик находится в сходной с множеством читателей гносеологической ситуации, когда необходимо без опоры на идеологию, на «костыли» мифов познавать мир и себя. В этой ситуации критические тексты, ориентированные на вопрос «кто есть я?», представляющие ответы на этот вопрос, отражающие и осмысливающие (само)интерпретационные процессы в социуме (и в литературе), оказываются для непрофессионального читателя ориентирами, учащими не жить, а понимать/интерпретировать. В этом заключена, на наш взгляд, функциональная суть критики 1990-х годов.
«Вопрос» критика определяет тот аспект анализа и тот содержательный план текста, который будет актуализирован. Для критики рубежа веков значимым является следующий: «Каковы способы выживания/существования/присутствия литературы в ситуации кризиса/ перелома/конца?» . Этот «вопрос», на наш взгляд, коррелирует с тем инвариантным, который определяет (само)интерпретационные усилия критики 1990-х — «Что есть Я?». Критику интересует момент (само)идентификации литературы, которая находится в схожих с литературной критикой обстоятельствах. Для критики опыт литературы — это, прежде всего, возможный вариант ответа на тот экзистенциальный «вопрос», который актуален в 1990-е годы как никогда. Этот «вопрос» определяет угол литературно-критического зрения на литературную ситуацию. Ответы, которые дает литература (в соответствии с видением критики «Знамени»), могут быть сгруппированы по стратегиям выживания: адаптация успешных стратегий (масслита, литературных течений, переживших кризисный культурный этап (период Серебряного века); уход от реальности, сопряженной с кризисом (мистицизм, гротеск, постмодернистский релятивизм); поиск новых форм самопрезентации, скрытых языковых резервов (в поэзии); осмысление обновившейся действительности, диалог с хаосом. Критика «Нового мира» представляет и другие варианты: поиск и утверждение духовных скреп, ценностных ориентиров; утверждение необходимости возвращения от социоцентризма к человеку; активное преодоление негативного/неперспективного опыта поколения; обращение к опыту классической литературы, ее оптике.
В литературной критике «Октября» не наблюдается острой рефлексии ситуации кризиса, постановки экзистенциальных вопросов, ориентации на поиск успешных литературных и литературно-критических стратегий. В большей части публикуемых здесь работ вычленяется то или иное литературное явление из литературного ряда, обнаруживается его специфика (в то время как критика «Нового мира» и «Знамени» имеет установку на поиск тенденций, типологии). В то же время критика «Октября» (преимущественно 1995-1997 годов) ориентирована и на вычитывание в художественных текстах и осмысление экзистенциальных, онтологических проблем, позволяющих исследовать психологию, ментальные особенности современника.
В отличие от «Знамени», «Новый мир» и «Октябрь» более аналитичны, ориентированы на освоение литературного бытия как такового, для них в большей степени актуален помимо экзистенциально наполненного вопроса и другой — «Что есть…?». Специфика мужской/женской прозы, постмодернизма, срединной прозы, постреализма, дилетантской поэзии, исторического и филологического романа и др. становится предметом отдельных статей критиков.
Если в первой половине 1990-х годов критика обращается к экзистенциально нейтральным литературным явлениям (успешным писательским стратегиям, новым литературным явлениям, порожденным новыми литературными обстоятельствами), то во второй половине она вычленяет кризисные проявления. Так, в «Знамени» второй половины 1990-х годов публикуется только две статьи вне экзистенциальной проблематики , написанные в рамках заданного самим журналом исследовательского направления — освоения масслита. В «Новом мире» таких работ только 9. Критику интересуют теперь не способы преодоления кризиса, а формы «присутствия» феноменов литературного бытия.
Статьи рассматриваемого блока, опубликованные в «Знамени» и «Октябре» на протяжении десятилетия, резко меняют тип используемой аналитической тактики. В первой половине 1990-х годов то или иное литературное явление сопоставляется с подобным в истории литературы или с современным явлением, принадлежащим «чужой» эстетической традиции (традиции масскульта, например) . В данном случае литературная традиция, уже усвоенная, выполняет роль своего рода помощника, сам опыт ее осмысления используется как отправной. В конце 1995 года в «Знамени» эта тактика резко обрывается, и все последующие статьи представляют собой критическое исследование собственно литературного явления вне объясняющих аналогий. В такой смене тактик мы видим результат уже наблюдаемой нами переориентации критики во второй половине 1990-х годов на экзистенциальные вопросы, остро переживаемые как «свои» «здесь и сейчас», а также ориентации на обживание, понимание новых обстоятельств функционирования.
Другая тенденция проявляется в критике «Нового мира». Здесь не обнаруживается резкой смены тактик. И в первой, и во второй половине десятилетия обе тактики используются в равной мере (принцип аналогии фиксируем в 8-ми из 15-ти статей, написанных в первой половине 1990-х, и в 14-ти из 31-й — во второй половине). Такая статистическая разница по сравнению с журналом «Знамя» может быть объяснена, во-первых, общей ориентированностью журнала на освоение изменившейся и меняющейся литературной среды (как один из способов самоидентификации), во-вторых, ретроспективным типом критического мышления, характерным для «Нового мира».
Сравним статьи, имеющие один предмет — утрату и поиски реальности в художественной литературе, но опубликованные в разных журналах, чтобы получить представление о разнице в осмыслении названного предмета.
Статья К. Степаняна «Реализм как спасение от снов» композиционно традиционно делится на три части; первая и третья — авторская рефлексия над вопросами о представлении о реальности в массовом сознании, об утрате ощущения реального как общекультурной ментальной проблеме, поисках устойчивого центра мира. Обращение к художественным произведениям В. Пелевина и Ю. Буйды также сопровождается включениями фрагментов авторских размышлений, ассоциаций . Рефлексия на затекст оказывается по объему значительнее собственно рефлексии на текст. В статьях Т. Касаткиной «В поисках утраченной реальности» , И. Роднянской «Этот мир придуман не нами» авторских отступлений не так много, и они вкраплены в текст интерпретации.
Проблема ощущения утраты реальности осмысливается К. Степаняном как ментальная, экзистенциальная, как порождение современной социокультурной ситуации («Понятие реальности вообще стало одним из самых неопределенных в наше время Поневоле у мало-мальски думающего человека может возникнуть подозрение: если реальностей столько, то, может, какой-то одной, единственной, нет? то или иное решение ее [проблема реальности, истинности происходящего — Ю. Г.] определяет все наше поведение в мире»). Ее причины критик видит в визуализации современной культуры, в обстоятельствах деидеологизации/демифологизации общества, множественности авторитетных точек зрения на одни события в современном демократическом социуме. К. Степанян осмысливает проблему утраты реальности как актуальную «здесь и сейчас», психологически ощущаемую каждым.
Другое понимание того же предмета находим в статьях «Нового мира». Т. Касаткину интересует проблема реальности в ее литературном осмыслении. Человек, становящийся «существом, не приспособленным для всякой встречи, существом, боящимся самостоятельной жизни своих грез» , человек, обретающий «вкус к ограничению реальности рамками себя» — это, прежде всего, о герое и о художественном конструировании отношений «герой — реальность». Для критика тема реальности в ее художественной проекции экзистенциально значима. Неслучайно причины разрыва с реальностью ищутся Т. Касаткиной в истории литературы: «Где начало (во всяком случае, очевидное, ближайшее начало) этого пути? Представляется, что там, где традиционно видят вершину реализма в литературе. Психологизм, столь мощно захлестнувший литературу в XIX веке, оказался первым шагом в сторону от реальности. Вместо реальности стали описывать восприятие реальности персонажем» , а вся история после XIX века мыслится как поиски реальности. Современная литература, по мысли критика, еще далека от обретения, в ней жизнь реального мира показывается «такой, какой она видится изнутри главного героя, почти без всяких корректировок, без всяких критериев адекватности. Теперь они все существуют уже не во плоти, а как тени его восприятия, мир расплывается, получает черты ирреальности» . И. Роднянская осмысливает проблему реальности на материале романа В. Пелевина «Generation ’П’», так объясняя свой выбор: произведение В. Пелевина — одно из «изъясняющих то, “что с нами происходит”. Меня всегда волновала эта область смыслов, я пишу о ней далеко не в первый и, возможно, не в последний раз, это одна из сквозных линий моего литературного бытия» . Момент иллюзорности реальности, таким образом, мыслится критиком как актуальный для «всех нас», входящий в область ментального. Кроме того, сама И. Роднянская пишет о том, что вопрос реальности: иллюзии и действительности — онтологический («Дело, однако, в том, что проблема “конца реальности” несводима к чисто социальным фактам манипуляции сознанием людей. Это проблема онтологическая»). Текст Пелевина критик воспринимает не как текст для «инфантилов» и «ботвы», а как произведение с современным онтологическим подтекстом. Таким образом, если К. Степанян в обращении к проблеме реальности и ее художественного воплощения подчеркивает ее экзистенциальный аспект, актуальный «здесь и сейчас», то критики «Нового мира» лишают ее социальной конкретики (не оспаривая при этом ее актуальности, факта резонирования анализируемых произведений с современностью), выводят в область литературного бытия, философский контекст, в котором значимыми оказываются категории Другой, Существование, Вертикаль.
Близость ракурса критического мышления «Октября» к «Знамени» подтверждается, например, статьей Б. Филевского «Так и спасемся» . Объектом внимания Б. Филевского становится «проза для взрослых» Р. Погодина. Критик настраивает свое восприятие текстов писателя таким образом, что вычленяет прежде всего экзистенциальные моменты смысла. Погодин и его поколение (фронтовое), в интерпретации Б. Филевского, переживает ощущение «бытия вне современности» («современность оказалась страшна»). Разрушение «своей» реальности, времени осмысливается как разрушение мифов («А ведь это не просто мифы, они вскормлены собственной жизнью, почти прожитой до конца»). Своя реальность сравнивается с разрушаемым домом. Драматизм экзистенциальной жизненной ситуации усилен отсутствием выбора. Остается лишь возможность и необходимость словесного, литературного диалога. В этом, по мнению критика, причина «оличнения» прозы Р. Погодина («он хотел преодо-леть вынужденную анонимность детской литературы, вести разговор напрямую, без притч и сказочной фантастики»). Критик акцентирует внимание читателя на исповедальности текстов писателя («повесть проникнута вопросительностью, почти просительностью: разве мы виноваты, что жили честно, трудно и дожили до такого?»). Подобный тип интерпретации, ориентированной на обнаружение экзистенциальных смыслов, объединяет статьи В. Воздвиженского «Сочинитель и его двойник» (Октябрь. 1995. № 12), М. Красновой «Между “вчера” и “завтра”» (Октябрь. 1994. № 7), Л. Баткина «Вещь и пустота. Заметки читателя на полях стихов Бродского » (Октябрь. 1996. № 1), А. Ранчина «”Человек есть испытатель боли…” Религиозно-философские мотивы поэзии Бродского и экзистенциализм» (Октябрь. 1997. № 1) и др.
Итак, критика 1990-х интерпретирует литературные явления, «вычитывая» тот актуальный смысл, на который критика ориентируют пресуппозиции, сформированные в ситуации кризиса (самоидентификации, литературоцентризма). Тип мышления, настроенный на вычленение, осмысление кризисности/катастрофичности собственного и всеобщего бытия, называют «катастрофическим мышлением» . Носитель такого типа мышления в критике схватывает те немногочисленные «ответы» (варианты обретения смысла, выхода из экзистенциального тупика), которые дает литература. Так, К. Степанян выходит к понятию «центра» мира, фиксирует варианты его заполнения (исходя из литературных «ответов») — сам человек, другая личность, идея, Бытие. Последний вариант центра оценивается критиком как истинный: «Если же в центре мира находится Бытие, безмерно высшее тебя самого, но не враждебное, а родственное тебе тогда сразу становится ясно: все действительно едино: и тот мир, и этот » . Интерпретируемые им произведения В. Пелевина, Ю. Буйды должны убедить читателя в иллюзорности других вариантов.
Т. Касаткина, приходя к своему варианту обретения реальности, остается, по сути, в области литературы, отношений между автором и героем: «Выход один — в предстоянии, в том, что в библейских текстах называется “ходить перед Богом”. Поднявшему глаза горе, восстановившему связь с истинным Другим автору предоставляется сразу же некоторая свобода от и по отношению к его герою», только в финале преодолевая границы этой области: «Не для бегства от реальности, но для создания реальности нужен человеку и автору другой. Если ты хочешь узнать нечто достоверное о мире, а не заблудиться в собственных миражах, не смотрись в зеркало — посмотри в другие глаза» . «Ответ» И. Роднянской также актуален прежде всего в связи с текстом В. Пелевина: «Другое дело: признать, что мир — существует. Тогда утрата его венцом творения, человеком, падение в истребительный огонь мнимостей, о чем так красочно поведал Пелевин, — тревожный цивилизационный тупик, обман, из которого императивным образом велено выбираться и поодиночке, и сообща. Раскусить обман можно, только сравнив его с безобманностью» , но может быть прочитан и как обращение к современнику.
Литературно-критическая рецепция «ответа» (его экспликация, осмысление и соотнесение с собственным видением) принимает вид самоинтерпретации, осложненной обращением к онтологическим, экзистенциальным вопросам.
Сравнение статей трех журналов приводит к выводу о разности аналитических установок критиков и критики. Критика «Знамени» в большей степени «Я»-ориентирована, в ней более выражен экзистенциальный путь осмысления проблемы реальности и ее утраты, акцентирована связь интерпретируемого текста с актуальной социальной, ментальной действительностью, личными переживаниями критика. Критика «Нового мира» в большей степени ориентирована на текст и литературный контекст (широкий у Т. Касаткиной, жанровый (традиция дистопии) у И. Роднянской и т.п.), проблема реальности осмысливается как сложная онтологическая. Но в том и другом случае обращение критики к самой проблеме и текстам, в которых она становится центральной, объясняется ситуацией кризиса и попытками осмыслить слом литературной действительности. Критика же «Октября» занимает промежуточное положение. Она представлена большим количеством текстов, ориентированных исключительно на интерпретацию отдельного художественного произведения, его художественной специфики, «идущих за текстом», ей не свойственен большой захват интерпретируемого материала. В то же время в работах, в которых автор выходит к вычленению экзистенциального аспекта смысла, наблюдаются как попытки исследования вариантов самоидентификации литературных героев, описания психологического, ментального портрета поколения/социального типа , так и попытки соотнесения литературного сюжета с линией авторского самоопределения, преодоления кризисности.
Подтверждают наш вывод об отличиях аналитических установок в журналах и наблюдения за их сменой у авторов, публикующих свои статьи в разных журналах. Так А. Немзер публикует в «Знамени» работы, в которых актуализируются моменты общего культурного, ментального кризиса («В каком году — рассчитывай», 1998), анализируются художественные произведения как отражения процесса самоидентификации авторов в ситуации слома ценностных ориентиров («Двойной портрет на фоне заката», 1993). В «Новом мире» за эти же годы критик публикует работы иного плана: «Что? Где? Когда? О романе Владимира Маканина: опыт краткого путеводителя» (1998), в которой следует «за текстом», анализируя пространственно-временную специфику романа, систему персонажей; «Несбывшееся. Альтернативы истории в зеркале словесности» (1993), где предлагает обзор современных романов-предсказаний, сводя к минимуму факт их резонирования с восприятием истории современника. М. Липовецкий публикует свои статьи во всех рассматриваемых нами «либеральных» журналах. В «Знамени» появляются работы, в которых критик обращается к творчеству отдельного автора(ов), и это позволяет М. Липовецкому сопрягать художественный текст и «движения души» автора («Конец века лирики», 1996), в которых кризис постмодернизма напрямую связывается с кризисом историко-культурной среды («Голубое сало поколения, или Два мифа об одном кризисе», 1999). А статья «Изживание смерти. Специфика русского постмодернизма» (1995) в силу своей теоретичности и несоотнесенности с ментальным пространством воспринимается как «чужая» в контексте журнала. В «Новом мире» публикуются работы, в которых М. Липовецкий выходит в историко-литературный контекст с целью доказать закономерность проявления таких явлений, как «новая волна» рассказа (в статье в соавторстве с Н. Лейдерманом «Между хаосом и космосом», 1991), постреализм (в статье в соавторстве с Н. Лейдерманом «Жизнь после смерти, или Новые сведения о реализме », 1993), растратные стратегии в современной литературе («Растратные стратегии, или метаморфмозы “чернухи”», 1999). В них либо снят, либо минимизирован момент сопряжения интерпретируемого литературного явления с экзистенциальными вопросами. В «Октябре» М. Липовецкий публикует работу «Мифология метаморфоз…» , в которой объектом интерпретации выбирает отдельное произведение, углубляется в область онтологии полифонизма, мирообразов хаоса (такой ракурс характерен для «Знамени») и в то же время практически не вычитывает возможный экзистенциальный смысловой план текста (что характерно для «Нового мира»). Это доказывает вывод о промежуточном положении «Октября» в плане интерпретационных стратегий и ракурса анализа литературного явления. Для работ М. Липовецкого в меньшей степени характерно то ощущение кризиса самоидентификации, растерянности в ситуации потери читателя, которое испытывает критика 1990-х годов. Это объясняется основной научной профессиональной деятельностью М. Липовецкого.
Практика интерпретации отдельных литературных явлений в критике «Октября» обнаруживает ряд типологических моментов, позволяющих говорить об особых гносеологических предструктурах (инвариантных установках литературно-критического мышления), свойственных критике именно этого журнала. Критика «Октября» не отличается резкостью суждений, она в подавляющем большинстве статей «не критична». Целью критика является обнаружение в литературном потоке не тенденций, а отдельных литературных явлений, акцентировав их уникальность, оригинальность. Как правило, это художественные тексты не дебютантов, а «писателей с репутацией» (Е. Попов, И. Ахметьев, Ю. Ким, А. Мелихов, Р. Погодин, А. Синявский, И. Бродский, Ф. Горенштейн и др.). Отсюда две первые установки критического мышления: установка, определяющая выбор объекта интерпретации и оценки — ориентация на узнаваемость анализируемого; установка, определяющая актуальность иерархизации, степени оценочности — неактуальность явной/принципиальной оценки художественной ценности, суждение без включения текста в иерархии.
В большинстве статей, посвященных анализу отдельных произведений, имеет место стремление критика определить познавательные либо психологические основания миромоделирования того или иного писателя. Так, М. Золотоносов, рассматривая актуальный аспект смысла в произведениях Н. Кононова, связанный с темой жизни и смерти, исследует особенности мировоззрения поэта, познания им феномена смерти. Критик приходит к выводу о том, что такими гносеологическими основаниями являются картезианство Н. Кононова и неактуальность для него индивидуального («романского») в восприятии вещи . Вычленение этих оснований позволяет критику объяснить особенности строфики, метафорики, интерпретировать отдельные произведения поэта, объяснить причину безразличия автора к выстраиванию коммуникации с читателем, приблизиться к определению типа самоидентификации Н. Кононова. Б. Колымагин обнаруживает основание миромоделирования в поэзии И. Ахметьева в принципиальной настройке поэтического мышления поэта на повседневность, а В. Кротов — в настройке на карнавал. Е. Иваницкая , исследуя прозу А. Мелихова, приходит к выводу об актуальности для авторского мышления постмодернистских оснований восприятия и познания бытия. Психолого-гносеологические основания творчества исследуют Б. Филевский (смену коммуникативного кода в прозе Р. Погодина критик видит в обостренном переживании писателем потери «своего времени», «своей реальности»), В. Воздвиженский (объясняет трансформацию образа Терца как персонажа-двойника А. Синявского потребностью писателя к самораскрытию), М. Краснова (особенности миромоделирования Б. Хазанова объясняет той экзистенциальной ситуацией перелома, ощущения отсутствия настоящего, которую пытается художественно исследовать автор). Таким образом, еще одной инвариантной установкой литературно-критического мышления «Октября» становится поиск познавательных/психологических оснований художественного освоения бытия писателем как определяющего фактора интерпретации текста.
Следующей установкой, актуальной для критики «Октября», является обращение к дополнительным источникам (философским, литературным), соотнесение их с интерпретируемым объектом с целью поиска в точке стыка/ дистанцирования объясняющего момента, принципа «объясняющей параллели». Е. Иваницкая в статье «Бремя таланта, или Новый Заратустра», исследуя образ Сабурова (героя второй части трилогии А. Мелихова «Горбатые таланты» — «Так говорил Сабуров»), человека, осознающего, «что силы его исчерпаны, но не самоотдачей творчества, не восхождением к истине, а унылым, изматывающим, ежедневным сопротивлением уродливо-тяжелой постсоветской жизни» , следуя за реминисценцией, заданной автором, обращается к тексту Ф. Ницше. Фиксируя принципиальные расхождения Сабурова с образом Заратустры (в вопросе о последствиях абсолютизации истины), критик приближается к авторской концепции героя: « истина оставляет в своей бесконечности свободу сомнений, компромиссов, свободу трагического мировосприятия. Так говорил Сабуров. Так говорит и Александр Мелихов, “трагический постмодернист”» . Доказательство расхождения концепции жизни, смерти, смысла человеческого бытия у И. Бродского и философов-экзистенциалистов становится структурообразующим и интерпретационным основанием в работе А. Ранчина «Человек есть испытатель боли…» .
Значимой для характеристики типа критического мышления может стать и отсутствие той или иной гносеологической установки. На наш взгляд, таким значимым отсутствием в критике «Октября» является ее малая степень социологичности. Она не ориентирована в большинстве своем на восприятие отдельного литературного явления как феномена, объясняющего, проясняющего действительность, более того, свидетельствующего о какой-либо эстетической, идеологической тенденции.
Как было отмечено выше, коммуникативная ситуация, в которой функционирует критика, «вопрос», набрасываемый ею на литературную действительность, определяет выбор художественных произведений и вычленяемый критиком актуальный аспект содержания текста. Критика обращает внимание на произведения, авторы которых ориентированы на поиск «стяжек», скреп, опор, позволяющих героям обрести душевное равновесие. Объектом внимания становятся также примеры успешных стратегий (в постмодернизме, масслите, лирике). Из литературного потока критика вычленяет литературные явления, связанные тенденцией обращения к испытанным литературным формам, классике как варианту преодоления кризиса. В то же время критика либеральных журналов внимательна к кризисным моментам в драматургии, современной прозе, постмодернизме, деятельности журналов. Исследуются варианты самоидентификации, поиски новых форм, языковых резервов с целью активизировать диалог с читателем, выстроить процесс художественного постижения бытия и самопознания в новых социокультурных условиях жизни литературы и читателя. Наконец, наибольшее внимание критика обращает на произведения, герои которых переживают, (не)преодолевают обстоятельства, сходные с теми, в которых находится критика: слом ценностных ориентиров, безопорность, утрата ощущения реальности, связи с настоящим, одиночество. Такие вычленяемые содержательные планы характерны для каждого журнала, но степень их актуализации отличается. Так, критика «Нового мира» в большей степени ориентирована на поиск истинных ценностных координат, некой духовной опоры в художественной литературе , а также на произведения, сюжетные линии которых представляют собой варианты выживания героя в экзистенциально критических обстоятельствах . Критика «Знамени» особенно внимательна к поискам самоидентификации не героя, но автора, журнала, лирики в целом , а также к кризисным моментам в литературе . Критика «Октября» ориентирована на постановку социально-психологических «диагнозов», создает портреты поколений, оказавшихся в ситуации потери своего времени, вычленяет коллективное бессознательное, порожденное ситуацией кризиса.
Сопоставление актуальных содержательных компонентов, самого выбора предмета критического исследования позволяет увидеть еще одно различие в познавательных установках журналов. В процессе (само)интерпретации «Новый мир» осмысливает конкретный художественный материал, в художественной форме воплощенный поиск «ответов» автора и его героев, смещает ракурс в область пространства чужого сознания. «Знамя» исследует стратегии, тактики, тенденции, проявляющиеся в группе произведений, творчестве группы авторов, в лирике или прозе в целом, демонстрируя, таким образом, более широкий захват материала для интерпретации. «Октябрь» гносеологически ориентирован на рассмотрение художественного текста, литературной тенденции в аспекте отражения в ней типологических особенностей сознания современников (представителей старого и молодого поколения).
В очерченном объектном и проблемном поле критики либеральных журналов проявляется процесс самоидентификации критики в условиях переживаемого кризиса. Критика активно исследует само явление кризиса (общего для элитарной литературы, журналов), а иными словами, коммуникативную ситуацию, исследует на материале литературы проблемы общественного сознания, то есть познает изменяющегося реципиента, наконец, осмысливает саму себя. Таким образом, первый уровень самоидентификации критики пролегает в плане коммуникативного акта, понимаемого широко. Второй уровень, на наш взгляд, затрагивает категории «необходимости» и «статуса». Несмотря на замечание Н. Ивановой о том, что оптимальной позицией критика сегодня становится позиция наблюдателя, комментатора , очевидно, что критика не ограничивает себя подобным статусом. Она исследует факты восстановления разорванной литературной традиции, находит типологии, идентифицируя себя как способную осмыслить и вписать современную литературную ситуацию в широкий контекст литературного развития.
С рассмотренным процессом смен гносеологических координат, эволюцией самоидентификации коррелирует динамика доминантных компонентов в структуре целеполагания. Из всего объема критических работ, опубликованных в журналах за 1990-е — начало 2000-х годов, мы отобрали те, в которых осваивается современная литературная ситуация, разгруппировали по аналитической/прагматической доминанте в методе и рассмотрели группы хронологически. Статей с прагматической доминантой метода в критике «Знамени» в начале 1990-х (1991-1993 годы) в два раза больше, чем аналитически ориентированных. К середине 1990-х годов (1994-1996 годы) обнаруживаем только динамику в группе с аналитической доминантой (их число постепенно растет) и уже к концу 1990-х годов (1997-1999 годы) достигает количества, в три раза превышающего начальное число. Прагмаориентированная критика к концу 1990-х теряет количественное превосходство, теперь соотношение между двумя группами оказывается обратно пропорциональным. В журнале «Новый мир» статистика по периодам отличается, но общая динамика повторяется. С начала 1990 по 1996 год равное количество аналитико- и прагмаориентированных текстов, а с 1997 количество аналитических текстов резко возрастает. Объяснить это явление можно, обратившись к коммуникативной ситуации, в которой функционирует критика этого периода. Прагмаориентированный метод оказывается доминирующим в момент осознания критикой наступившего кризиса, в период наиболее острой рефлексии. Переживая ситуацию экзистенциальной неуверенности, опасности «покинутости», критика задействует максимально большое количество средств, ориентированных на успех коммуникации. С течением времени, не разрешившим кризисности, критика начинает осваивать новую коммуникативную ситуацию и как следствие — в большей степени задействовать аналитику.
В литературной критике «Октября» обнаруживается иная динамика. До 1998 года количество аналитикоориентированных (подавляющее большинство) и прагмаориентированных текстов не меняется, однако в период с 1998 по 2002 год количество текстов с прагматической доминантой цели резко возрастает. На наш взгляд, это объясняется слабой отрефлексированностью ситуации кризиса в критике этого журнала, отмеченной нами выше, и, следовательно, неактуальностью тех процессов, которые отмечались в «Новом мире» и «Знамени». Недоминантность аналитического компонента в период конца 1990-х — начала 2000-х объяснятся еще и тем, что свои критические статьи в это время публикуют писатели (О. Славникова, Л. Шульман, Я. Шенкман, В. Рыбаков, И. Вишневецкий и др.), чье критическое мышление в большей степени предполагает активность прагматической компоненты .
Анализ аналитической составляющей метода критики «Знамени» 1990-х годов позволил выделить три этапа в развитии критического мышления либеральных журналов. В начале 1990-х (1991-1992) в критике торжествует пафос разоблачения, восстановления эстетической, нравственной нормы, он обуславливает доминирование прагматического компонента в методе и определяет направление аналитики (типичной стратегией развертывания аналитики становится сталкивание мифа/отклонения от нормы с фактами/нормой). Демонстрируемая дистанция (несовпадение) должна достичь планируемого критиком прагматического эффекта — изменения ценностных представлений реципиента. Прагматика «Нового мира» и «Октября» не столь «агрессивна», теснее связана с интерпретируемым литературным материалом. С конца 1992 по 1995 год в критике (более явно в «Знамени») формируется иная стратегия критического осмысления литературных явлений. Она опирается на сравнительно-типологический специальный метод, который позволяет определить специфику рассматриваемого явления, найдя ему аналог или контраст в литературной/литературно-критической традиции. В конце 1990-х (конец 1996-1999-й годы) критика переориентирует свой аналитический потенциал на поиск скреп в современном литературном пространстве, анализ новых литературных явлений/имен. Доминировать начинает принцип типологии. В пестром «литературном пейзаже» критики обнаруживают общие жанровые, эстетические, мировоззренческие сближения, позволяющие увидеть некоторые тенденции: описать явление ассоциативной поэзии (А. Уланов «Медленное письмо» (Знамя. 1998. № 8), трансметареализма (Н. Иванова «Преодолевшие постмодернизм» (Знамя. 1998. № 4)), тенденцию отечественного постмодернизма, демонстрирующего черты кризиса (М. Липовецкий «Голубое сало поколения, или Два мифа об одном кризисе» (Знамя. 1999. № 11)), обстоятельства места и действия (ментальные), в которых находится современная русская литература (К. Степанян «Ложная память» (Знамя. 1997. № 11), выделить «молчание» как принципиальную черту поэтики метафористов (Д. Бавильский «Молчания» (Знамя. 1997. № 12)), проявление кризиса в драматургии (А. Злобина «Драма драматургии» (Новый мир. 1998. № 3)), структуру авторского Я как типологическую черту «мужской прозы» (О. Славникова «Я самый обаятельный и привлекательный. Беспристрастные заметки о мужской прозе» (Новый мир. 1998. № 4)), общие черты текстов-финалистов литературных премий (Н. Елисеев «Пятьдесят четыре. Букериада глазами постороннего» (Новый мир. 1999. № 1), О. Славникова «Кто кому “добренький”, или Великая Китайская стена » (Октябрь. 2001. № 3)) , явление забывания в современном литературном процессе (К. Анкудинов «Другие» (Октябрь. 2002. № 11)) и т.п.
Наблюдения за общей динамикой метода, его аналитической составляющей позволяют сделать некоторые общие выводы относительно коммуникативной и эпистемологической ситуации и особенности функционирования в ней критики. Обстоятельства коммуникации на протяжении 1990-х годов меняются, усугубляя потерю важного члена коммуникативного акта (реального читателя). Резкая деформация коммуникативной цепи оборачивается осознанием кризисности, растерянностью критики. По инерции в начале 1990-х критика продолжает работать с массовым сознанием: разрушает мифы, восстанавливает представление об эстетической/гуманистической норме и одновременно задействует максимум прагмаориентированных приемов (прагматическая составляющая в методе этого периода доминирует), выстраивая активный диалог с реципиентом. Далее, осваивая новую коммуникативную ситуацию, решая проблему самоидентификации, критика переориентируется с массового читателя на малый круг реципиентов (в большинстве своем профессиональных). Об этом свидетельствует постепенное доминирование аналитической составляющей метода, насыщение текстов терминологией, ориентация на реципиента-соисследователя или молчаливого собеседника. К концу 1990-х критика мало осмысливает кризисность собственного положения. Эпистемологически критика качественно меняется: от самопознания она уходит в область познания современной литературной ситуации. Масштаб критического мышления сужается: если в середине 1990-х мы наблюдали общую тенденцию рассмотрения того или иного явления в большом контексте литературного процесса, доминирование сравнительно-типологического подхода, то к концу 1990-х (с 1998 года) контекст сужается до литературного направления (в рамках которого интерпретируются несколько текстов), отдельного литературного явления. Неслучайно именно в этот период в «Новом мире» появляются рубрики «По ходу текста», «Борьба за стиль», предполагающие более пристальное прочтение отдельных текстов.
Динамика в ракурсе критической деятельности в статьях периода 1992 — 2002 годов также образует корреляции с выявленными закономерностями. В текстах «Знамени» периода 1991 — 1993 годов преобладает факто(тексто)центричный ракурс критической деятельности, немногим меньше работ Я-центричных (определяющим становится ракурс собственного видения интерпретируемого). Автороцентричных текстов минимум. В период 1994 — 1996 годов фиксируем рост текстов с ориентацией на Я критика, а к концу 1990-х — их резкий спад. Такой же спад наблюдается в группе текстов, отражающих ориентацию критика на авторскую (писательскую) интенцию. Необходимость в реципиенте, наиболее остро переживаемая до середины 1990-х годов, по-видимому, объясняет доминирование Я-центричного метода критической деятельности «Знамени». Он позволяет привлечь внимание реципиента к личному мнению критика, способствует его самореализации. В конце 1990-х, в результате переориентирования критики на аналитику, закономерно происходит спад я-центризма и доминирование текстоцентризма.
В «Новом мире» наблюдается иная динамика. В начале 1990-х резко доминирует текстоцентричная критика (количество таких работ на протяжении всего десятилетия практически одинаково), к середине десятилетия в два раза увеличивается количество автороцентричных текстов, и уже к концу 1990-х количество первых и вторых сравнивается. Для «Нового мира» не актуален рост Я-центризма, резкая смена ракурсов. Он, как мы уже наблюдали, более аналитичен в осмыслении литературного бытия и своего места в нем.
В «Октябре» до 1998 года наблюдается спад автороцентричной критики при доминировании текстоцентризма и минимуме Я-центризма. В конце 1990-х-начале 2000-х отмечаем рост автороцентризма и резкий рост Я-центризма. Это объясняется повышением прагматической компоненты, фиксируемой нами в критике этого периода, а также активностью в это время писателей-критиков.
Анализ всего множества статей, опубликованных в «Новом мире», «Знамени», «Октябре» на рубеже ХХ — ХХI веков, позволяет сделать вывод о наличии гносеологических установок, общих для критики названных журналов. Критика либеральных журналов демонстрирует личностный тип самоидентификации, предполагающий самоопределение в нравственных, мировоззренческих координатах, самоосмысление в сложной экзистенциальной и коммуникативной ситуации растерянности. Либеральная критика обращается к творческой и жизненной судьбе писателей как к возможному ответу на экзистенциальные, онтологические «вопросы». Деятельностная установка критиков «Нового мира», «Знамени», «Октября» — установка на поиск (интерпретацию литературных явлений как иного опыта «вопрошания», выживания). Истолкование здесь принимает вид вычленения из художественной структуры «ответа» (в виде идеи, жизненного ориентира, судьбы героя как возможного варианта осознанного, (не)истинного бытия). Отсутствие «опоры» в творчестве/жизни писателя, его героя, общая ситуация растерянности в литературе осмысливается «как моя проблема тоже», экзистенциально близкая. Для критика «Нового мира», «Знамени», «Октября» Другой «почти тождественен мне», может помочь «мне» понять «меня», а интерпретируемая литературная, социальная действительность мыслится прежде всего как опыт присутствия Других, возможные варианты «ответов», (само)интерпретаций.
Типология обнаруживается и внутри литературно-критического дискурса отдельных «толстых» журналов. Так, установка на негативную самоидентичность в первой половине 1990-х годов объединяет критику «Нового мира» и «Знамени» и оказывается неактуальной для «Октября». Как следствие этого — неактуальность для последней «реставраторской» интерпретационной стратегии, отталкивания от модели советской критики.
По степени выраженности установки на осмысление социальных проблем, актуальности социального по убыванию следуют критика «Знамени», «Нового мира», «Октября». Критика «Знамени», наиболее социологичная и агрессивная в либеральном журнальном контексте. Как и «Новый мир», она в качестве нормы провозглашает статус критика-комментатора, читателя, но делает это более жестко, «от противного». Критика «Октября» акцентирует посредническую функцию, создавая образ критика-медиатора, педагога.
Для всех журналов свойственно движение в направлении к аналитике, сужению ракурса. Но более всего динамичен в этой эволюции «Октябрь», гносеологически ориентированный на осмысление литературной ситуации, отдельных литературных явлений.
По критерию вычитываемого смысла различаются установка «Знамени» на исследование постмодернистского типа мышления современного человека, «Октября» — на сферу социальной психологии. Критика «Знамени» вычитывает в «ответах» литературы не только проявления кризиса и формы его переживания, но и варианты выхода в виде успешных стратегий. «Новый мир» ориентирован на обнаружение духовных скреп, ценностных ориентиров.

18 января считается днем рождения журнала «Новый мир» в Этом году изданию исполнилось 85 лет.

Журнал «Новый мир» является одним из старейших в современной России ежемесячных литературно-художественных и общественно-политических журналов.

Идея создания журнала принадлежала тогдашнему главному редактору «Известий» Юрию Стеклову, который предложил создать на базе издательства «Известия» ежемесячный литературно-художественный и общественно-политический журнал, что и было осуществлено. Журнал начал выходить в 1925 году.

Первый год ежемесячником руководили нарком просвещения Анатолий Луначарский, который оставался членом редколлегии до 1931 года и Юрий Стеклов.

В 1926 году руководство журналом было поручено критику Вячеславу Полонскому, который превратил новое издание в центральный литературный журнал того времени. Полонский руководил журналом до 1931 года и уже в начале 1930-х «Новый мир» был признан общественностью главным, основным журналом тогдашней русской советской литературы.

После войны главным редактором стал известный писатель Константин Симонов, возглавлявший журнал с 1946 по 1950 год, в 1950 году его сменил Александр Твардовский. Это первое пребывание Твардовского на посту главного редактора было недолгим. В 1954 году он был отстранен от руководства, но в 1958 году снова стал главным редактором и в истории журнала начался период, неразрывно связанный с его именем. Благодаря Твардовскому на страницах журнала смогла появиться небольшая повесть «Один день Ивана Денисовича» рязанского учителя Александра Солженицына, ставшая вехой не только в литературной, но и политической жизни страны. В 1970 году Твардовский был отстранен с поста главного редактора, и вскоре умер.

После смерти Твардовского до 1986 года «Новый мир» возглавляли сначала Виктор Косолапов, затем Сергей Наровчатов и Владимир Карпов.
В 1986 году журнал впервые возглавил беспартийный писатель — прозаик Сергей Залыгин, при котором тираж журнала поднялся на рекордную высоту в два миллиона семьсот тысяч экземпляров. Успех журнала был связан с публикацией многих ранее запрещенных в СССР книг, таких как «Доктор Живаго» Бориса Пастернака, «Котлован» Андрея Платонова, но особенно — произведений Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», «В круге первом», «Раковый корпус».

Самыми громкими публикациями журнала за всю его историю были: «Черный человек» Сергея Есенина (1925); «Не хлебом единым» Владимира Дудинцева (1956); «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицына (1962); «Плаха» Чингиза Айтматова (1986); «Авансы и долги» Николая Шмелева (1987); «Котлован» Андрея Платонова (1987); «Доктор Живаго» Бориса Пастернака (1988); «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына (1989); «Сонечка» Людмилы Улицкой (1993); «Кавказский пленный» Владимира Маканина (1995); «Свобода» Михаила Бутова (1999) и многие другие.

В 1947-1990 годах журнал был органом Союза Писателей СССР . Но с 1991 года, благодаря новому законодательству о средствах массовой информации, журнал «Новый мир» стал подлинно независимым изданием, не связанным напрямую ни с каким из творческих союзов или общественных организаций.

С развитием перестройки устав редакции поменялся, и в какой-то момент Залыгин был уже добровольно избран редакцией главным редактором. Но в 1998 году пятилетний срок, на который его избрали, истек и Сергей Павлович баллотироваться отказался.
В 1998 году главным редактором журнала был избран литературный критик Андрей Василевский.

Сегодня как все «толстые» журналы, «Новый мир» вынужден выживать в рыночной ситуации. Невозможность существования без спонсорской поддержки, неспособность большинства потенциальных читателей приобретать сравнительно дорогой журнал, неизбежное падение общественного интереса — все это вынудило к смене редакционной политики.

Если раньше основу журнала составляли романы, публикующиеся с продолжением из номера в номер , то сегодня журнал переориентировался на «малые» формы — небольшая повесть, цикл рассказов.

Нынешний тираж журнала колеблется около цифры всего лишь в 7 тысяч.

В настоящее время «Новый мир» выходит на 256 страницах. Кроме новинок прозы и поэзии, журнал предлагает традиционные рубрики «Из наследия», «Философия. История. Политика», «Далекое близкое», «Времена и нравы», «Дневник писателя», «Мир искусства», «Беседы», «Литературная критика» (с подрубриками «Борьба за стиль» и «По ходу текста»), «Рецензии. Обзоры», «Библиография», «Зарубежная книга о России» и др.

Главным редактором является Андрей Василевский. Ответственный секретарь прозаик Михаил Бутов. Руслан Киреев руководит отделом прозы. Отдел поэзии возглавляет Олег Чухонцев, отдел критики — Ирина Роднянская, историко-архивный отдел — Александр Носов. Внештатными членами редколлегии (а ныне Общественного совета) являются Сергей Аверинцев, Виктор Астафьев, Андрей Битов, Сергей Бочаров, Даниил Гранин, Борис Екимов, Фазиль Искандер, Александр Кушнер, Дмитрий Лихачев и другие уважаемые писатели.

Материал подготовлен редакцией rian.ru на основе информации РИА Новости и открытых источников

Андрей Вознесенский Вирабов Игорь Николаевич

«Знамя» и «Юность». А «Новый мир»?

Впервые стихи Вознесенского опубликовала «Литературная газета» — 1 февраля 1958 года была напечатана «Земля». «Мы любили босыми ступать по земле, / по мягкой, дымящейся, милой земле». И дальше: «Мне турок — земляк. И монгол, и поляк. / Земляк по мозолям, по миру — земляк»…

Это был дебют. Самое первое. Потом стихи его понемногу, осторожно пошли по другим газетам. По толстым журналам.

«Однажды стихи мои дошли до члена редколлегии толстого журнала. Зовет меня в кабинет. Усаживает — этакая радушная туша, бегемотина. Смотрит влюбленно.

Никаких „но“. Сейчас уже можно. Не таитесь. Он же реабилитирован. Бывали ошибки. Каков был светоч мысли! Сейчас чай принесут. И вы как сын…

Никаких „но“. Мы даем ваши стихи в номер. Нас поймут правильно. У вас рука мастера, особенно вам удаются приметы нашего атомного века, словечки современные — ну вот, например, вы пишете „кариатиды…“ Поздравляю.

(Как я потом понял, он принял меня за сына Н. А. Вознесенского, бывшего председателя Госплана.)

— …То есть как не сын? Как однофамилец? Что же вы нам голову тут морочите? Приносите чушь всякую вредную. Не позволим. А я все думал — как у такого отца, вернее, не отца… Какого еще чаю?»

Для тех, кто не понял. Однофамильца, Николая Алексеевича Вознесенского, прочили в конце сороковых едва ли не в «преемники» Сталину. Борьба за близость к власти — штука чреватая. В 1949 году того Вознесенского приурочили к «ленинградскому делу», сняли со всех постов, осудили как заговорщика и расстреляли. А через пять лет, в 1954-м, реабилитировали.

Писатель Анатолий Гладилин в те годы работал в «Комсомольской правде» — он тоже вспомнит, как впервые встретил в редакции Андрея, с которым потом был дружен многие годы:

«Он принес, конечно же, стихи, и я первый тогда напечатал его в „Комсомолке“ в пятьдесят девятом. Стихотворение называлось „Сердце“. Вообще повезло, что мы с ним встретились, потому что работал я там недолго… Дальше начался стремительный взлет Вознесенского, а до него на слуху были Евтушенко и Рождественский… Булат тогда еще только-только начинал. Помню, я жил тогда в центре, недалеко от ЦДЛ, и многие тогда бывали у меня. Странно, но молодых поэтов чаще других, кажется, печатал тогда журнал „Знамя“. Редактором там был товарищ Кожевников, не самый, мягко скажем, прогрессивный. Тем не менее тот же Кожевников напечатал стихи Андрея о Политехническом, пропустив там такие строчки: „Ура, студенческая шарага! / А ну, шарахни / по совмещанам свои затрещины! / Как нам Ошанины мешали встретиться!“… После этого был скандал, и „Ошанина“ пришлось убрать. Кожевников вряд ли мог пропустить это случайно. Думаю, у него просто были какие-то свои счеты с автором „Гимна демократической молодежи“, который тогда всюду пели. А тут такой случай — удобно заехать Ошанину руками Вознесенского…»

Много лет спустя, в семидесятых, Вадим Кожевников подпишет письмо против Солженицына и Сахарова, и вспоминать о нем что-то хорошее будет уже не принято. Но Вознесенский добро помнил:

«Журнал „Знамя“ и тогда был лучшим журналом поэзии. Либеральный „Новый мир“ лидировал в прозе и общественной мысли, но из-за угрюмой настороженности великого Твардовского отдел поэзии там был слабым.

О редакторе Вадиме Кожевникове сейчас говорится много дурного. Скажу об ином. Высокий атлет с римским бронзовым профилем, он был яркой фигурой литературного процесса. Под маской ортодокса таилась единственная страсть — любовь к литературе. Был он крикун. Не слушал собеседника и высоким сильным дискантом кричал высокие слова. Видно надеясь, что его услышат в Кремле, или не доверяя ветхим прослушивающим аппаратам. Потом, накричавшись, он застенчиво улыбался вам, как бы извиняясь.

Замом себе он взял рафинированного интеллигента Бориса Леонтьевича Сучкова. Тот прошел ГУЛАГ как шпион всех разведок, чьи иностранные языки он знал. Тонкими губами он дегустировал поэзию. Но порой паника охватывала его, как, например, было с моими строчками, невинными абсолютно: „посадочная площадка“. Это было об актрисе, но он увидел здесь политику и бледнел от ужаса.

Вы правы, конечно, но зачем гусей дразнить? — говорил он мне, и заменил в „Осени в Сигулде“ „гениальность“ на „прозрение“.

„Знамя“ напечатало моего „Гойю“. Эта публикация явилась шоком для официоза. На собрании редакторов всемогущий завотделом ЦК по идеологии Д. А. Поликарпов заклеймил эти стихи. Кожевников встал, закричал на него, пытался защитить меня. С „Гойи“ началась моя судьба как поэта. Первая ругательная статья „Разговор с поэтом Андреем Вознесенским“ в „Комсомолке“ громила „Гойю“. Следом появились статьи запугавшего всех Грибачева и испуганного Ошанина. Для них формализм был явлением, схожим с вейсманизмом и морганизмом. Он казался опаснее политических ошибок — люди полуграмотные и суеверные, они боялись мистики и словесных заговоров. С тех пор самые усердные из официальных критиков набрасываются на все мои публикации, что только усиливает, может быть, прилив читательского интереса.

Кожевников не испугался и напечатал „Треугольную грушу“. Там были строчки:

Люблю я критиков моих.

На шее одного из них,

благоуханна и гола,

сияет антиголова!..

…Я пытался доказать, что это не о Хрущеве, что я имел в виду своих ругателей Прокофьева и Грибачева, чье портретное сходство навеяло мне такой образ. Но это лишь усугубило мою „вину“… По всей стране были расклеены плакаты, где мухинские рабочий и колхозница выметали грязный сор — шпионов, диверсантов, хулиганов и книжку с названием „Треугольная груша“.

Так что судьба моя переплелась с судьбой журнала „Знамя“ и лучшие вещи тех лет — „Париж без рифм“, „Монолог Мерлин“, „Осень в Сигулде“ и другие были напечатаны именно здесь. Правда, „Озу“ они не напечатали. Но это не их вина. Видно, возможности были ограничены».

Кроме «Знамени» — была еще «Юность», где был Валентин Катаев. Собственно, с Катаева «Юность» и началась, и скоро вокруг самовара, купленного самим редактором (натуральный, на сосновых шишках и углях!), привыкла собираться поэтическая молодежь. Многие считают, и не безосновательно, что по своему влиянию в отечественной журналистике фигура редактора «Юности» была сопоставима с фигурой редактора «Нового мира» Твардовского…

В семидесятых Катаев напишет искрометное предисловие к книге Вознесенского «Тень звука». Андрей Андреевич стыдливо вычеркнул некоторые комплименты в свой адрес. Катаев ухмыльнулся: «Ну, не хотите быть названным гениальным — ваше дело…»

Стоит все-таки напомнить, привести здесь кусочек спелой прозы — из той статьи Валентина Катаева о Вознесенском:

«Он вошел в сени, как всегда, в короткой курточке и меховой шапке, осыпанной снежинками, которая придавала его несколько удлиненному юному русскому лицу со странно внимательными, настороженными глазами вид еще более русский, может быть даже древнеславянский. Отдаленно он напоминал рынду, но без секиры.

Пока он снимал меховые перчатки, из-за его спины показалась Оза, тоже осыпанная снегом.

Я хотел закрыть за ней дверь, откуда тянуло по ногам холодом, но Вознесенский протянул ко мне беззащитно обнаженные, узкие ладони.

Не закрывайте, — умоляюще прошептал он, — там есть еще… Извините, я вас не предупредил. Но там — еще…

И в дверную щель, расширив ее до размеров необходимости, скользя по старой клеенке и по войлоку, вплотную один за другим стали проникать тепло одетые подмосковные гости — мужчины и женщины, — в одну минуту переполнив крошечную прихожую и затем застенчиво распространившись дальше по всей квартире.

Я думал, что их будет три-четыре, — шепотом извинился Вознесенский, — а их, оказывается, пять-шесть.

Или даже семнадцать-восемнадцать, — уточнил я.

Я не виноват. Они сами.

Понятно. Они разнюхали, что он идет ко мне читать новые стихи, и примкнули. Таким образом, он появился вместе со всей случайной аудиторией. Это чем-то напоминало едущую по городу в жаркий день бочку с квасом, за которой бодрым шагом поспевает очередь жаждущих с бидонами в руках.

Гора шуб навалена под лестницей.

И вот он стоит в углу возле двери, прямой, неподвижный, на первый взгляд совсем юный, — сама скромность, — но сквозь эту мнимую скромность настойчиво просвечивает пугающая дерзость.

Выросший мальчик с пальчик, пробирочка со светящимся реактивом адской крепости. Артюр Рембо, написанный Рублевым.

Он читает новую поэму, потом старые стихи, потом вообще все, что помнит, потом все то, что полузабыл. Иногда его хорошо слышно, иногда звук уходит и остается одно лишь изображение, и тогда нужно читать самому по его шевелящимся, побелевшим губам.

Его аудитория не шелохнется. Все замерли, устремив глаза на поэта, и читают по его губам пропавшие в эфире строки. Здесь писатели, поэты, студенты, драматурги, актриса, несколько журналистов, знакомые знакомых и незнакомые незнакомых, неизвестные молодые люди — юноши и девушки в темно-серых пуловерах, два физика, шлифовальщик с автозавода — и даже один критик-антагонист, имеющий репутацию рубахи-парня и правдивого малого, то есть брехун, какого свет не производил…»

В этой самой статье («Вознесенский», опубликованной в сборнике «Разное» в 1970 году) Катаев вспомнит еще, как Юрий Олеша мечтал написать книгу «Депо метафор». И удивится: вот же, стихи Вознесенского — и есть «депо метафор». И в метафоре его не просто украшение, а множество значений и смыслов.

…А, между прочим, в «Новом мире» стихотворение Вознесенского «На открытии Куйбышевской ГЭС» все-таки было опубликовано — в одиннадцатом номере за 1958 год. Правда, это было тогда, когда «Новым миром» руководил Константин Симонов. А при Александре Твардовском — ни в какую. Гладилин вспоминает, что он «на километр не подпустил» Ахмадулину, Вознесенского, Евтушенко, Окуджаву, Рождественского, Мориц. Семен Липкин в своих «Встречах с Твардовским» называет среди отвергнутых Марию Петровых и Бродского. Почему?

Софья Караганова, редактор отдела поэзии журнала при Твардовском, вспомнит позже (Вопросы литературы. 1996. № 3): «Предлагаю напечатать стихотворение Вознесенского „Роща“, А. Т. пишет на рукописи: „Первую половину стихотворения можно понять и принять, но дальше я уже ничего не понимаю. Почему я должен предполагать, что читатель поймет и будет доволен?“»…

Прервем Караганову ненадолго — чтобы напомнить строки из «Рощи» Вознесенского: «Не трожь человека, деревце, / костра в нем не разводи. / И так в нем такое делается — / Боже, не приведи! / Не бей человека, птица, / еще не открыт отстрел. / Круги твои — ниже, тише. / Неведомое — острей…»

«…Вознесенский становится все более известным, стихи в „Новый мир“ приносит, но все отвергается. „Это — от лукавого“, — говорил А. Т. Защищаю Вознесенского: „Я в него верю“. Цитирую, пусть перефразируя, Пастернака: „В конце пути впаду, как в ересь, в неслыханную простоту!“ А. Т. засмеялся: „Вот тогда мы его и будем печатать, а пока пусть печатают другие“.

Как-то я с огорчением сказала Александру Трифоновичу:

— „Новый мир“ напечатал Вознесенского, когда он еще никому не был известен. Он талантлив, сейчас знаменит, а мы его не печатаем.

Ну, это уж совсем не резон. Сказали бы — талантлив, а его не печатают, тут уж…

И действительно, когда Вознесенского перестали печатать (полтора или два года совсем не печатали: „подписант“), предложенные им журналу стихи были без промедления подписаны в набор Твардовским… Не знаю ни одного случая, когда бы А. Т. публично — устно или в печати — выступил с критикой поэта, стихи которого он сам не принимал».

К слову: упоминание «подписант» у Карагановой — это о подписи Вознесенского под письмом в защиту Солженицына и Сахарова. Или в защиту Синявского и Даниэля. Это будет позже. Вознесенский будет всегда среди «подписантов» писем, которые совестно не подписать. Ни под одним подлым письмом его подписи не будет никогда.

А про журналы… Уже в наши времена он ностальгически вспомнит то, с чего когда-то все начиналось: «Толстые журналы совсем загнулись… Взгляните на стиль новых журналов, родившихся в последнее время. Это не джинсовая „Юность“, рожденная оттепелью. Они отпечатаны блистательно, с идеальным вкусом, как каталоги галерей или музеев. Все они в лаковых туфлях…»

В конце пятидесятых с лаковыми туфлями была напряженка. Не то чтобы туфли не волновали, просто многие — вот дурман в головах! — наивно думали: важнее, чтобы стихи были — блеск.

Будто стихи для жизни интереснее, чем туфли. Ха-ха-ха.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Из книги
Мария Ульянова
автора

Кунецкая Людмила Ивановна

Знамя поднято
Они возвращаются в Москву, но задерживаются здесь ненадолго. Условия подпольной работы сложились так, что Мария Ильинична должна уехать. Решено всем вместе поселиться в Саратове. Мать торопится, она чувствует, что над дочерью нависла опасность, шпики, не

Из книги
Большая Тюменская энциклопедия (О Тюмени и о ее тюменщиках)
автора

Немиров Мирослав Маратович

«Знамя»
Советский и российский «толстый журнал». Издается с 1931 года. С 1986-го — один из главных оплотов борьбы за свободу, и чтобы литература была выдающейся и замечательной, а не просто говном и мудотой. В настоящее время — литературный журнал в России номер 1, ну, может

Из книги
Курчатов
автора

Асташенков Петр Тимофеевич

Они несут знамя…
Недавно мне довелось побывать в Институте атомной энергии имени И. В. Курчатова.В поздний час директор института академик Анатолий Петрович Александров вел разговор с молодым сотрудником о новых, более совершенных реакторах, о прямом преобразовании

Из книги
Повести моей жизни. Том 2
автора

Морозов Николай Александрович

3. Звездное знамя
Прошла весна, прошло все лето, и наступила осень, не принеся в нашу жизнь никаких перемен. Благодаря тому, что мы гуляли всегда теми же самыми партиями, по группам, у нас не вышло всеобщего знакомства, и разговоры скоро стали вялы. Чтобы еще более облегчить

Из книги
Наперекор ветрам
автора

Дубинский Илья Владимирович

2. Черное знамя
Иона Гайдук, тезка начдива, вел полуэскадрон всадников на Парканцы. Жаркое июльское солнце, повиснув над головой, раззолотило поля. По одну сторону проселка высились копны свежеубранной пшеницы, по другую — стелились яркие ковры баштанов.Полуэскадрон еще

Из книги
Вспомнить, нельзя забыть
автора

Колосова Марианна

ЗНАМЯ И ДЕВИЗ
Один сказал другому:
— Что делать нам с тобой?
Мы оба незнакомы
Ни с ветром, ни с судьбой.
Пойдем с тобой навстречу
И жизни и борьбе!
Опасность я замечу,
Скажу о ней тебе.
Другой молчал и слушал.
И понял: в этот миг
В измученные души
Надежды луч проник.
Один

Из книги
Николай Эрнестович Бауман
автора

Новоселов М.

ДЕРЖАВНОЕ ЗНАМЯ
Пылала Русская Держава…
Пожар пол-мира озарял!
Но не погибла наша слава,
И стяг трехцветный не упал.
Мы унесли его оттуда
И никому не отдадим.
Как честь свою, как веру в чудо,
Мы знамя Русское храним!
Героям солнце светит в очи.
Пути — иные, цель —

Из книги
Угрешская лира. Выпуск 3
автора

Егорова Елена Николаевна

IV. ЗНАМЯ НАД ПАШНЕЙ
Перед отъездом в Саратовскую губернию Бауман простился с друзьями по кружкам, съездил на целых три дня с ними, пользуясь неприсутственными праздничными днями, на рыбалку вниз по Волге.- Здесь ведь не так далеко. Я и из Саратова буду держать с вами

Из книги
Листы дневника. Том 1
автора

Знамя
Лежит моё знамя клеёнкой на кухне,
Мои идеалы давно уж протухли.
Не пишут ребята о нашем комбате,
Продал ордена я на старом Арбате.
Повесил в чулан свой берет и тельняшку,
Забыл времена, когда грудь нараспашку.
Закатаны плотно все принципы в тесто,
В своей же стране я

Из книги
Листы дневника. Том 2
автора

Рерих Николай Константинович

Знамя
В Белом Доме сегодня с участием Президента Рузвельта подписывается Пакт. Над нашим байшином уже водрузилось Знамя. Во многих странах оно будет развеваться сегодня. Во многих концах мира соберутся друзья и сотрудники в торжественном общении и наметят следующие

Из книги
Листы дневника. В трех томах. Том 3
автора

Рерих Николай Константинович

Знамя Мира
Просят собрать, где имеются знаки нашего Знамени Мира. Знак триединости оказался раскинутым по всему миру. Теперь объясняют его разно. Одни говорят, что это — прошлое, настоящее и будущее, объединенное кольцом Вечности. Для других ближе пояснение, что это

Из книги
Память о мечте [Стихи и переводы]
автора

Пучкова Елена Олеговна

Знамя Мира (24.10.1945)
В день Второй мировой войны мы писали:»ОХРАНИТЕЛЯМ КУЛЬТУРНЫХ ЦЕННОСТЕЙГромы Европейской войны требуют, чтобы опять было обращено живейшее внимание на охрану культурных ценностей. Пакт о таком охранении находится на обсуждении в целом ряде

Из книги
Служу Родине. Рассказы летчика
автора

Кожедуб Иван Никитович

Наше Знамя
Спасибо за доброе письмо от 27 Января. Пытались послать Вам телеграмму, но ее не приняли. «Пусть Фогель работает во благо». Конечно, текст Пакта можно включить, а если хотите и библиографию — но сзади, в виде приложения. Сейчас много смуты в мире. Земля расстроилась

Из книги
Владимир Высоцкий. Жизнь после смерти
автора

Бакин Виктор В.

Знамя народа
Меня качели мысли раскачали,
Я погружаюсь в океан печали.
Когда бы смог я в кровь тиранов окунуться,
Тогда б рекою слез я плыл в иные дали.
Наставник, снизойди до моего уменья,
Оставь меня в огне, чтоб я сгорал, сгорал,
Я снова, как Меджнун перед Лейлой,

Из книги
автора

7. ГВАРДЕЙСКОЕ ЗНАМЯ
В те дни, когда в моём старом полку шла напряжённая боевая работа, когда войска 2-го Украинского фронта вели бои на подступах к Бухаресту, на нашем участке продолжалось затишье. Мы готовились к предстоящим большим, напряжённым боям.В воздушном бою

Из книги
автора

Имя как знамя
Счастливой была судьба Высоцкого еще и потому, что он был при жизни признан всей страной. Если бы он захотел, он бы мог совершить революцию, за ним наверняка пошли бы люди – из-за власти его обаяния и таланта.
Артур Макаров
Имя Высоцкого – звук боевой

Среди огромного множества советских газет и журналов в 50-60-х годах прошлого века – как неприступная крепость, как яркий путеводный маяк во мраке ночи, как, выражаясь словами Евгения Евтушенко, «остров правды в мерзлой луже лжи» — возвышался литературно-художественный журнал «Новый мир». В эти годы его главным редактором, его идеологом и душой был выдающийся советский поэт, автор знаменитого «Василия Теркина» Александр Твардовский. Правда, и до него журнал возглавляли довольно маститые и талантливые литераторы и журналисты. Со дня его основания в 1925 году — нарком просвещения СССР, драматург Анатолий Луначарский и главный редактор газеты «Известия» Юрий Стеклов, затем литературный критик и историк Вячеслав Полонский, генеральный секретарь Союза советских писателей Владимир Ставский, а после войны – Константин Симонов, который в 1950 году был назначен главным редактором «Литературной газеты. И после Твардовского журнал редактировал Валерий Косолапов(во время пребывания на посту главного редактора «Литературной газеты» именно он осмелился на свой страх и риск напечатать стихотворение Евгения Евтушенко «Бабий Яр») и писатель-фронтовик, бывший политзаключенный и солдат штрафбата, Герой Советского Союза Владимир Карпов. Но все-таки настоящим оплотом свободомыслия, самым авторитетным, самым любимым и читаемым «Новый мир» стал только при Твардовском. Он стал действительно новым миром – миром демократии и вольнолюбия.
Твардовский принял этот журнал в 1950 году, в сложное для государства и всего народа время – шел нелегкий процесс восстановления разрушенного войной хозяйства. На идеологическом фронте тоже было весьма неспокойно – все более уродливые формы приобретал культ личности Сталина, одна за другой происходили кампании борьбы с космополитизмом, с вейсманизмом-морганизмом, с «врачами — убийцами», был невиданный разгул реакции. Твардовский, всей душой болевший за свою страну, тяжело переживавший царившие в ней бесправие и беззаконие, сам остро критиковал различные извращения в политических и социально-экономических преобразованиях и охотно печатал статьи (названные партийной критикой «порочными») на эти темы, авторами которых были талантливые публицисты Владимир Померанцев, Михаил Лившиц, Федор Абрамов, Марк Щеглов и другие. Кроме того, Твардовский попытался опубликовать в журнале свою новую поэму «Василий Теркин на том свете», в которой герой попадает в загробный мир, уж очень напоминающий своей мертвящей обстановкой советскую действительность. В поэме в иносказательной форме поэт подверг критике господствовавшую тогда советскую бюрократическую систему. Результатом всего этого явилось решение секретариата ЦК КПСС (а секретарем по идеологии был не кто иной как «серый кардинал» Суслов) «Об ошибках журнала «Новый мир» от 12 августа 1954 года – и освобождение Твардовского от занимаемой должности.
Лишь после 22 съезда партии, в 1958 году появилась возможность вернуться в любимый журнал. Косвенно это было связано еще и с тем, что Константин Симонов, редактировавший «Новый мир» после увольнения Твардовского, «проштрафился» перед партийными бонзами, заявив, что постановления партии по вопросам литературы и искусства (в частности, о романе Фадеева «Молодая гвардия») нанесли только огромный вред советской культуре. Последовала отставка дерзкого автора и отправка его в Ташкент спекорром «Правды». Во второй период редактирования Твардовским «Нового мира» журнал вновь становится центром, вокруг которого группировались писатели, стремившиеся к честному и правдивому отображению действительности, становится символом «шестидесятничества», духовным оазисом тех лет. Подбор Твардовским кадров в редколлегию и редакцию журнала значительно способствовал утверждению его гражданской позиции, его борьбе с цензурой, способствовал публикации художественных произведений остро социальной направленности. В редколлегии в те годы работали такие талантливые люди, как писатели Георгий Владимов, Ефим Дорош и Федор Абрамов, литературоведы и критики Владимир Лакшин, Игорь Виноградов, Ася Берзер, Алексей Кондратович. В журнале печатали свои лучшие произведения Илья Эренбург, Василий Гроссман, Виктор Некрасов, Владимир Войнович, Чингиз Айтматов, Василий Шукшин, Фазиль Искандер. В 1962 году Твардовский напечатал роман никому тогда еще не известного Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича» (правда, согласовав предварительно лично с Хрущевым), а затем напечатал несколько его рассказов. А вот повести «В круге первом» и «Раковый корпус» ему все же не разрешили публиковать. В это время в литературный обиход вошел одобрительный термин «новомирская проза» — т.е. проза остро-социальная и художественно значимая. Публикация произведения в «Новом мире» означала признание и вместе с тем новый поворот в творческой судьбе автора. Твардовский, как главный редактор, всегда мужественно отстаивал право журнала на публикацию каждого по настоящему талантливого произведения. Александр Твардовский был удостоен многих высоких наград и званий — он был лауреатом Ленинской премии и четырежды лауреатом Государственной премии, награжден орденами и медалями, был депутатом Верховного Совета РСФСР нескольких созывов, кандидатом в члены ЦК КПСС, секретарем Союза писателей СССР. И несмотря на все эти регалии и награды, ему приходилось испытывать на себе давление консервативных сил. И когда наступил конец так называемой «хрущевской оттепели», для журнала и для самого Твардовского вновь настали сложные времена. Журнал постоянно ругали за «очернительство», «искажение истории», «критику колхозного строя» и т.д. Твардовского перестали избирать в государственные и партийные органы. В течение нескольких лет велась литературная(и не только литературная) полемика «Нового мира» с журналом «Октябрь», главным редактором которого был хорошо известный ортодокс, писавший романы в духе официальной идеологии Всеволод Кочетов(его роман «Чего же ты хочешь?», одиозно изображавший современную интеллигенцию, послужил объектом многочисленных пародий).
После ввода советских войск в Чехословакию и подавления «пражской весны» в августе 1968 года в Советском Союзе вновь подняла голову реакция, усилился цензурный пресс – и с каждым днем становилось все более ясно, что журналу в этих условиях не выжить. Еще в июне того же года было принято решение секретариата ЦК КПСС о смещении Твардовского с занимаемого поста, но по каким-то причинам выполнение его было временно отложено. В советской прессе началась разнузданная кампания травли «Нового мира», которую возглавили журнал «Огонек» и газета «Социалистическая индустрия». Так, в «Огоньке» летом 1969 года появилось «письмо одиннадцати», которое представляло собой резкий и обличительный ответ на статью в «Новом мире» публициста Александра Дементьева «О традициях и народности». В этой статье автор нанес ощутимый удар великодержавному русскому национализму и сталинистам из журналов «Молодая гвардия» и «Наш современник», которые были ярыми поборниками государственной патриотической идеологии. Тогда же в газете «Социалистическая индустрия» появилось «Открытое письмо главному редактору «Нового мира» тов. Твардовскому А.Т.», за подписью некоего мифического токаря, Героя Социалистического Труда Ивана Захарова. В этом письме традиционно вымышленный «глас народа» писал по поводу опубликованных в журнале статей писателя Андрея Синявского: «Именно на страницах «Нового мира» печатал свои «критические» статейки А.Синявский, чередуя их с зарубежными публикациями антисоветских пасквилей». Ожесточенную борьбу с журналом вел Главлит, систематически не допускавший к печати самые интересные и острые материалы.
В 1967-1969 годах Александр Твардовский работал над своей последней поэмой «По праву памяти». В ней отразились пафос бескомпромиссной правды о времени сталинизма, о трагической противоречивости духовного мира советского человека в те годы, правда о судьбе его отца, ставшего жертвой «всеобщей коллективизации» и сосланного в Сибирь. Поэма, естественно, цензурой была запрещена к печати и увидела свет лишь через 18 лет. Понимая, что рассказать всю горькую правду о прошлом ему не дадут, поэт прекратил работу над поэмой. И последние годы жизни посвятил лирической поэзии. Однако и в ней чувствуется, что он намеренно уходит от когда-то любимой им социальной тематики и не пишет о том, что его по-прежнему волнует – только потому, что его мысли все равно не дойдут до читателя. Твардовский понимал, что не в состоянии что-либо изменить в этом мире и постепенно все больше ощущает свою ненужность.
«Нет. Лучше рухнуть нам на полдороге,
Коль не под силам новый был маршрут.
Без нас отлично подведут итоги
И, может, меньше нашего наврут»
О травле журнала «Новый мир» говорит и тот факт,что подписка на него в те годы неизменно ограничивалась, а на родине Брежнева, в Днепропетровской области была вообще запрещена. В последние два года редакторской деятельности Твардовского тираж журнала был чрезвычайно малым – всего 271 тысяча экземпляров, а в это же время другие, более послушные журналы имели миллионные тиражи. Поскольку формально Твардовского руководство Союза писателей СССР все-таки не решалось, то последней мерой давления на него было задумано снятие некоторых членов редколлегии и назначение на эти должности людей, враждебно относившихся к Твардовскому. И 9 февраля 1970 года постановлением секретариата Союза писателей СССР были выведены из редколлегии «Нового мира» несколько наиболее преданных Твардовскому журналистов, наиболее близких ему по духу, с которыми он много лет делал журнал. А через 3 дня и сам Александр Твардовский подал заявление об уходе и вместе с ним ушли и другие сотрудники журнала. Как выяснилось, для Твардовского журнал означал жизнь – в буквальном смысле слова. После разгрома «Нового мира» он прожил совсем недолго. Как писал впоследствии Александр Солженицывн: «Есть много способов убить поэта. Для Твардовского было избрано: отнять его детище, его страсть – его журнал». Евгений Евтушенко, друживший(несмотря на солидную возрастную разницу) с Твардовским в последние годы, посвятил ему в 1990 году стихотворение «Главная глубинка», где есть такие правдивые и проникновенные строки:
«И сам Твардовский – гласности предтеча –
Был тоже вроде Теркина в аду…
Твардовский, словно Жуков, став не нужен,
Обезжурнален был, обезоружен…
Он знал одну любовь на свете белом
И ради так истерзанной земли
Тяжелым телом и тяжелым делом
Пробил пролом, в который мы вошли»
Да, Александр Твардовский вошел в историю советской литературы, в историю советской журналистики и в историю советского общества не литературным сановником, а поэтом-гражданином, поэтом – истинным патриотом своей страны и своего народа, вошел и как великий редактор, который в жестокой борьбе все-таки победил силы зла, силы врагов демократии и прогресса.
P.S. В 2009 году в России вышел в свет «Новомирский дневник» Александра Твардовского в двух томах и общим объемом 1300 страниц(правда, мизерным тиражом – всего 3 тысячи экземпляров). Дневник запечатлел многие драматические эпизоды жизни великого поэта и легендарного редактора «нового мира», совершившего в середине прошлого века подлинно революционный переворот в сознании своего народа.

Рецензии

Хорошее название Вашей статьи — «Новый мир Александра Твардовского». Да! Это эпоха нового, просторного незлобного взгляда православного россиянина на послевоенный мир. Гениальнее произведение — Василий Тёркин. Поистине народный, можно сказать былинный российский воин – персонаж. Его учили в школе, читали со сцен в домах культуры и т. д.
Вашу статью я прочёл случайно на Яндексе, пытаясь скачать журнал Новый мир №6 1968 года, точнее, статью В. Я. Лакшина о романе Михаил Булгакова. Помнится, этот номер журнала, как утверждает сам Лакшин, в те времена нельзя было достать ни за какие деньги.
История повторяется. Точно также так, как и сегодня, абсолютно безнадёжно скачать с Интернета (несмотря на его гигантские ресурсы).
С поклоном, улыбкой и сердечными пожеланиями,
Ваш Алёнкин

Юрий Николаевич Тынянов – русский советский прозаик, драматург, сценарист, переводчик, литературовед и критик, представитель русского формализма – рассказывает о детстве Пушкина и поднимает несколько проблем, одну из которых можно сформулировать, например, так: «что необходимо маленькому человеку для обретения индивидуальности, или что интересовало маленького Пушкина?»

    Отвечая на этот вопрос, Юрий Тынянов показывает, что, конечно, маленькому человеку и будущему гению необходима свобода. У маленького Пушкина было несколько возможностей почувствовать себя отдельным и свободным. Во-первых, холодность матери: «Мать уехала, расцеловав маленьких в щёки, а его – в голову». Во-вторых, полная свобода в кабинете отца: иногда отец не бывал в своем кабинете по нескольку дней, и маленький Пушкин научился распоряжаться в кабинете отца, как в захваченном вражеском лагере, он перечел много книг и вынес для себя много занимательного и мудрого, думаю, в этом отрывистом и быстром чтении будущего поэта Тынянов также обращает внимание на свободу и самостоятельность выбора. 

    Юрий Тынянов отмечает, что семилетнего Пушкина особенно занимали дед, темный предок будущего поэта, и Вольтер, шалун и мудрец, похожий, как и Пушкин, на обезьяну. Вероятно, автор хочет сказать, что маленький Пушкин рано осознал собственную индивидуальность, отличность от других детей и взрослых. 

    Также Тынянов отмечает, как проявлялась тяга маленького Пушкина к поэзии: «Он читал быстро, выбирая глазами концы стихов и кусая в совершенном самозабвении кончики смуглых пальцев», почти каждый день слушал народные песни в девичьей, а под вечер — сказки няни Арины: «Сказок она ему на ночь теперь не рассказывала, от сказок он долго не мог заснуть». 

    А еще Тынянов отмечает, что к семи годам маленький Пушкин изменился внешне: «исчезла медленная походка увальня; медленный и как бы всегда вопрошающий взгляд стал быстрым и живым», «ему ничего не стоило без усилия и разбега вспрыгнуть на стол, перескочить через кресло», «верно находил цель взглядом и мышцами всего тела». 

    Все эти внешние и внутренние изменения маленького человека (и будущего поэта тоже) произошли благодаря обретению собственного «я», благодаря свободе. 

    Позицию автора в вопросе о том, что создает личность маленького человек (и будущего гения тоже), можно сформулировать так: Юрий Тынянов считает, что необходима свобода. «Жизнь его теперь стала вдруг полна», «Александр наслаждался свободой», «А перед сном он смеялся от счастья» — так описывает плоды свободы для маленького Пушкина Тынянов. Думаю, и для любого другого маленького человека плоды свободы будут такими же. 

    Психологи называют описанные Тыняновым изменения кризисом семи лет. Думаю, можно сказать, что каждому человеку для обретения «самостоянья» (слово Пушкина) необходима свобода.

Пояснение.

Проблемы:

1.  Проблема влияния словесности (литературы, фольклора) на становление личности. (Какое влияние оказывает словесность на формирование внутреннего мира человека?)

2.  Проблема ограничения свободы ребёнка со стороны родителей. Проблема значимости свободы в жизни ребёнка. (Может ли родительское внимание ограничивать свободу ребёнка? Как отсутствие привычных ограничений может влиять на ребёнка?)

3.  Проблема взросления. (Через какие этапы должен пройти взрослеющий человек?)

4.  Проблема роли детства в жизни человека. (Каково значение детства в жизни человека?)

Позиция автора:

1.  Словесность (литература, фольклор) открывает ребёнку огромный мир, формирует его мировоззрение.

2.  Воспитывая ребёнка, родители могут неосознанно ограничивать его, поэтому отсутствие некоторых границ и запретов способно делать детей свободными и счастливыми.

3.  Взросление невозможно без выхода из-под родительской опеки, без нарушения некоторых границ, мешающих человеку ощутить себя личностью.

4.  Детство  — значимый этап в жизни человека. Именно в детстве определяется характер человека, формируется круг его интересов.

Для наглядности привожу текст сочинения ЕГЭ по новому формату 2022 года с выделением основных элементов. Это сочинение написано перед экзаменом одной из моих учениц и заслуживает высшего балла. На него можно ориентироваться при подготовке к экзамену.

• Исходный текст:

(1)Несколько лет назад мой знакомый, Юрий Сергеевич М., проводил отпуск на Черноморском побережье Кавказа. (2)С ним путешествовал его сын Серёжа, кудрявый романтический мальчик, жаждущий приключений, вылитый «маленький принц» из сказки Сент-Экзюпери.

(3)Впервые предоставленные самим себе, мужчины «ударились в разгул». (4)Сколько было съедено чебуреков, персиков, мороженого! (5)Сколько раз было схожено в кино, езжено на катере! (6)Естественно, они порастратились. (7)Впрочем, отпуск всё равно подходил к концу, пора было уезжать домой, в Москву, — в Сухуми (последнем пункте маршрута) Юрий купил два билета на самолёт, и ещё у него осталась скромная сумма, достаточная для того, чтобы прожить оставшиеся дни — без особых излишеств.

(8)Но случилось так, что накануне отъезда у Юрия вытащили из кармана бумажник, в котором были почти все оставшиеся деньги, а главное — билеты на самолёт. (9)Юрий оказался в сложном положении: в чужом городе, с ребёнком, без денег, без билетов, без единой знакомой души; по карманам он нашарил какую-то мелочь, сущие пустяки.

(10)Решил подъехать на аэродром, чтобы заранее восстановить хотя бы билеты, номера которых он знал. (11)Серёжа настоял, чтобы ехать в такси, — по его представлениям, ехать на аэродром можно было только так. (12)Однако на такси до аэродрома и назад денег не хватало. (13)«Обратно — автобусом», — согласился Серёжа. (14)Взяли такси. (15)По дороге Юрий разговорился с шофёром, рассказал о своей неприятности. (16)Тот выслушал его с сочувствием и предложил: «(17)Если негде будет ночевать — поезжай ко мне». (18)Юрий поблагодарил водителя, но отказался: номер в гостинице был оплачен вперёд. (19)Шофёр всё-таки назвал себя и дал адрес. (20)Юрий записал его на папиросной коробке и забыл о нём.

(21)А с билетами ничего не получилось. (22)Девушка в окошке потребовала, чтобы Юрий внёс полную стоимость билетов. (23)Обескураженный, за руку с мальчиком, вернулся он на площадь перед аэровокзалом. (24)До ближайшего автобуса в город ждать было ещё порядочно.

(25)Юрий сел на скамью, посадил рядом с собой Серёжу, положил его голову к себе на плечо; тот мгновенно уснул. (26)Кругом стояла бархатная, тёплая, звеневшая цикадами южная ночь; непривычные конфигурации созвездий ярко выделялись на чёрном небе. (27)А Юрий задумался: о том, как много «чужих», неспособных, неготовых помочь друг другу.

(28)Недалеко от скамейки, где они сидели, остановилась легковая машина.

(29)Спустя некоторое время её передняя дверца открылась, и вышел человек в тёмном. (30)Осторожными, крадущимися шагами он подошёл к скамейке и остановился, пристально разглядывая сидящих. (31)Юрию стало не по себе. «(32)Грабитель? — подумал он. — (33)Вряд ли. (34)А впрочем, грабит. (35)Взять-то у меня сейчас нечего». (36)На всякий случай он восстановил в памяти рекомендации по самообороне в случае внезапного нападения, преподанные ему когда-то в кружке самбо.

(37)Человек подошёл ближе.

— (38)Это вы? — спросил он с грузинским акцентом.

— (39)Это я, — ответил Юрий. — (40)А что вам надо?

—(41)Ой, как я рад, что это вы! (42)Я — Ираклий Пимениди, не узнали?

(43)Я вас сегодня в такси возил, помните?

— (44)Конечно, помню, — приходя в себя, сказал Юрий.

— (45)Ну как, вам билеты восстановили?

— (46)Нет, предложили купить новые.

(47)Ираклий пощёлкал языком:

— (48)Ай-яй, беда какая! (49)И что будете делать?

— (50)Пока не знаю — что-нибудь придумаю.

(51)Ираклий самую малость поколебался и спросил:

— (52)Сорок рублей хватит?

(53)Он полез в карман, вынул и протянул Юрию четыре десятки. (54)Тот

был ошеломлён более, чем благодарен.

— (55)Почему вы мне верите? — спросил он.

— (56)Очень просто — смотрю: человек — и верю.

— (57)Честное слово, я сразу же вышлю деньги!

— (58)Не надо честное слово, — сказал Ираклий. — (59)Садись в такси,

поедем. (60)Мальчика жалко, совсем спит…

(61)Вернувшись в Москву, Юрий, конечно, в тот же день первым делом отослал деньги, а в ответ получил следующее письмо: «(62)Уважаемый Юрий Сергеевич!

(63)Пишет вам сестра Ираклия, так как его несколько дней не будет дома. (64)Мы все очень рады, что вы выслали деньги, то есть, простите, рады не за деньги, а за вашу честность. (65)Был у нас такой случай. (66)Наш старший брат одолжил 200 рублей одному приезжему. (67)Однако этот человек не только не отдал деньги, но даже не признал брата, когда тот поехал к нему за деньгами. (68)А теперь, когда будете в Сухуми, обязательно приезжайте к нам. (69)Мы всегда рады людям с добрым и честным сердцем. (70)До свидания».

(71)Юрий прочёл письмо, перечёл, и ему стало стыдно. (72)За размышления о «чужих», за свою готовность к самообороне там, на скамье у аэровокзала. (73)Да мало ли ещё за что! (74)Ираклий, давая ему деньги, прекрасно знал историю с тем приезжим. (75)Знал — и всё-таки дал. (76)Сумел пренебречь «суровыми уроками жизни». «(77)Смог бы я так поступить? — спросил себя Юрий и честно ответил: — (78)Не знаю».

(По И. Грековой*)

* И. Грекова — литературный псевдоним; настоящее имя — Елена Сергеевна Вентцель (1907–2002) — советский математик, автор учебников по теории вероятностей и исследованию операций, русский прозаик, доктор технических наук, профессор

• Сочинение:

ВСТУПЛЕНИЕ – ВВОДНАЯ ЧАСТЬ ПЕРЕД ПРОБЛЕМОЙ. ПОЗВОЛЯЕТ ПЛАВНО ПЕРЕЙТИ К САМОЙ ПРОБЛЕМЕ. Иногда так бывает, что кто-то оказывается в сложной жизненной ситуации, и при этом никто из его знакомых не хочет или не может помочь, но вдруг появляется совершенно незнакомый человек, который готов протянуть руку помощи. К сожалению, таких добрых людей в нашем суровом мире очень мало, но они есть. ОБРАТИТЕ ВНИМАНИЕ НА ВВОД ПРОБЛЕМЫ: «АВТОР ( ФИО) СТАВИТ ПРОБЛЕМУ, ТАК КАК В ЗАДАНИИ 27 «СФОРМУЛИРУЙТЕ ОДНУ ИЗ ПРОБЛЕМ, ПОСТАВЛЕННЫХ
АВТОРОМ ТЕКСТА» Именно поэтому И. Грекова ставит в данном тексте проблему проявления доброты к малознакомым людям.

КОММЕНТАРИЙ НАЧИНАЕТСЯ С ВВОДНОЙ ФРАЗЫ И УКАЗАНИЕМ, ГДЕ И КОГДА ПРОИСХОДИТ ДЕЙСТВИЕ, В ЧЁМ СУТЬ СИТУАЦИИ Размышляя над проблемой, писатель изображает ситуацию из жизни своих героев, которая произошла в период отпуска Юрия Сергеевича. ПЕРВЫЙ ПРИМЕР – ПЕРЕСКАЗ Отец с сыном очень хорошо проводили время на Черноморском побережье Кавказа: ели чебуреки, персики мороженое, ходили в кино, ездили на катере. Но случилось неожиданное: накануне отъезда у Юрия украли бумажник и билеты на самолёт, поэтому главные герои оказались в сложном положении. Тогда глава семейства решил поехать в аэропорт, чтобы восстановить билеты, а по дороге туда он разговорился с таксистом и рассказал о своей проблеме. Шофёр, выслушав мужчину, предложил: «Если негде будет ночевать — поезжай ко мне». Однако главный герой отказался, так как номер в гостинице был оплачен вперёд, но таксист всё равно назвал себя и дал адрес. ПОЯСНЕНИЕ ПЕРВОГО ПРИМЕРА – СВЯЗЬ С ПРОБЛЕМОЙ ( ЧТО ДЕЛАЕТ АВТОР?) Автор не случайно обращает наше внимание на шофёра, так как тот, узнав о проблеме незнакомых людей, сразу же предложил свою помощь. ВТОРОЙ ПРИМЕР – ПЕРЕСКАЗ Когда Юрий приехал в аэропорт, ему отказали в восстановлении билетов, поэтому, отчаявшись, он вернулся на площадь перед аэровокзалом. Но, как только главные герои сели на лавочку, к ним подъехала легковая машина, из которой вышел тот самый таксист. Ираклий, так звали шофёра, узнав, что билеты не восстановили, протянул Юрию сорок рублей, чего главный герой точно ожидать не мог. Поэтому, когда мужчина вернулся в Москву, он первым же делом отослал деньги своему спасителю. ПОЯСНЕНИЕ ВТОРОГО ПРИМЕРА – СВЯЗЬ С ПРОБЛЕМОЙ Действия таксиста показывают, что Ираклий очень добрый человек, который готов одолжить деньги даже малознакомым людям. НАЗЫВАНИЕ СМЫСЛОВОЙ СВЯЗИ И ЕЁ АНАЛИЗ ( ЧЕРЕЗ ЧТО ЭТА СМЫСЛОВАЯ СВЯЗЬ ПРОЯВЛЯЕТСЯ) И. Грекова в данном тексте дополняет один поступок шофёра другим: сначала таксист, узнав о неприятностях мужчины и мальчика, приглашает их к себе домой, а потом даёт им деньги на билеты.

ПОЗИЦИЯ АВТОРА – СНАЧАЛА ПЕРЕСКАЗ ЕЁ, ПОТОМ ПОДТВЕРЖДЕНИЕ ЦИТАТОЙ Позиция автора заключается в том, что руку помощи иногда протягивают те люди, от которых ты этого не ждёшь, ведь считаешь их чужими. А они, в свою очередь, делают это бескорыстно. Таких людей, конечно, мало, поэтому такие поступки удивляют и ошеломляют. «Он полез в карман, вынул и протянул Юрию четыре десятки. Тот был ошеломлён более, чем благодарен», — пишет И. Грекова.

СОБСТВЕННОЕ МНЕНИЕ: СНАЧАЛА ОБОСНОВАНИЕ, А ПОТОМ ПОДТВЕРЖДЕНИЕ ПРИМЕРОМ Я полностью согласна с позицией автора в том, что людей, которые способны сочувствовать, сопереживать и пытаться помочь незнакомцам, в наше время очень мало, потому что всех остальных интересуют только личные проблемы. Именно поэтому помощь малознакомому человеку приравнивается к чуду. Так было и в произведении А. Куприна «Чудесный доктор». ПЕРЕСКАЗ ПРИМЕРА С ОБЯЗАТЕЛЬНЫМ УКАЗАНИЕМ ФИНАЛА ПРОИЗВЕДЕНИЯ На семью Мерцаловых сыпятся одна за другой разные проблемы: увольнение с работы, нехватка денег, переезд вы сырой подвал, смерть дочки, голод, болезни. Поэтому глава семейства уже начинает думать о самоубийстве, так как попытки достать деньги безуспешны. Но однажды главный герой случайно встретил доктора, который, узнав о несчастьях семьи, сразу же решил помочь: он дал деньги на еду и дрова, осмотрел больную девочку и выписал рецепт, а потом профессор Пирогов ушёл, оставив несколько крупных купюр. ВЫВОД ПО ПРИМЕРУ, СВЯЗАННЫЙ С ПРОБЛЕМОЙ ИСХОДНОГО ТЕКСТА Поступок доктора семья всю жизнь считала чудом, а самого врача — ангелом-хранителем, ведь у них всё наладилось только благодаря его доброте.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ СОЧИНЕНИЯ В заключение хотелось бы сказать, что каждый из нас должен стараться делать добро, ведь тогда помощь людям не будет считаться редким явлением. А также желание помогать должно исходить от сердца, а не от потребности казаться хорошим человеком.