ТОП речевых ошибок в сочинении ЕГЭ
Сочинение ЕГЭ 2023 на 24 балла
Интерактивное пособие для подготовки к сочинению
АНАЛИЗ ТЕКСТА
Пособие «Анализ текста. Задание 1-3, 22-26 ЕГЭ»
300+ аргументов к итоговому
Навигатор-ЕГЭ 2023. Сочинение
Интерактивный чек-лист
Навигатор-ЕГЭ 2023. Тест
Интерактивный чек-лист
Учимся формулировать
проблему, комментарий, авторскую позицию, обоснование
Исключения и трудности ЕГЭ
ИСКЛЮЧИТЬ/ЗАМЕНИТЬ
300+ заданий 6 ЕГЭ
200+ аргументов для сочинения ОГЭ
ОГЭ-навигатор 2023
Чек-лист подготовки к ОГЭ по русскому языку 2023
СКИДКА
1000 НАРЕЧИЙ
Слитно, раздельно, через дефис
Проверка сочинения ЕГЭ
Читать лучшие короткие рассказы для детей, подростков. Короткие рассказы разных писателей-классиков: Чехова, Хэмингуэя, Шукшина, Бунина, Даля, Носова, Лондона, О Генри, Лескова, Куприна, Зощенко, Толстого и других. Короткие фантастические рассказы Брэдбери, Стивенсона, Шекли, Воннегута и других.
Читать рассказы Р. БРЭДБЕРИ
Читать рассказы АСТАФЬЕВА
Читать рассказы ЧЕХОВА
Читать рассказы О.ГЕНРИ
Читать рассказы ДЖ. ЛОНДОНА
Читать рассказы Э. ХЕМИНГУЭЯ
Экзамены не за горами, а свободное время на чтение произведений вроде «Войны и мира» есть не у каждого. Мы предлагаем список коротких произведений, которые помогут сдать ЕГЭ по русскому языку на высокие баллы.
Чем чтение художественной литературы поможет сдать экзамен по русскому языку?
- В 27 задании с сочинением можно будет использовать примеры из художественной литературы в качестве аргументов.
- В произведениях классической литературы раскрываются темы, которые вы можете встретить на ЕГЭ.
- Чтение художественной литературы обогащает словарный запас, и вы без проблем наберёте нужное количество слов при написании сочинения.
Рассказы — отличная альтернатива объёмным романам. Представляем нашу подборку из десяти произведений, к которым можно будет обращаться при сдаче ЕГЭ по русскому языку.
Восемь частых ошибок на ЕГЭ по русскому языку и как их избежать
17 пособий и онлайн-ресурсов для подготовки к ЕГЭ по русскому языку
1) А.П. Чехов «Человек в футляре»
Время чтения: 25 минут.
Темы: одиночество, эскапизм, ограниченность.
Это произведение о человеке закрытом, одиноком, пытающемся спрятаться и не желающем меняться. Его мир — выстроенный футляр. Не живут ли в футляре все люди — застряв в своих городах, бумагах, работе?
2) О. Уайльд «Замечательная ракета»
Время чтения: 12 минут.
Темы: гордыня, эгоизм, истинная любовь, поэзия.
Короткий рассказ, высмеивающий эгоистов, их гордыню, часто беспричинную. Ставится вопрос — имеет ли человек право быть счастливым?
3) И.С. Тургенев «Бирюк»
Время чтения: 12 минут.
Темы: совесть, человечность, честность.
Тургенев описывает отчаяние бедняка, вынужденного воровать из господского леса дрова. Лесник, поймав бедняка, оказывается перед тяжелым моральным выбором: честное выполнение своей работы или человечность?
4) О. Генри «Последний лист»
Время чтения: 12 минут.
Темы: искусство, дружба, надежда.
Джонси заболевает пневмонией и думает, что умрёт, когда с дерева под её окном упадет последний лист. Но лист не падает даже в холодную дождливую ночь. Оказывается, что её сосед — художник мистер Берман — нарисовал этот лист. Художник сотворил шедевр, спасший жизнь Джонси, подарив ей надежду, однако за этот шедевр Берман пожертвовал жизнью сам.
5) В.М. Шукшин «Экзамен»
Время чтения: 13 минут.
Темы: учёба, война, ответственность, связь литературы с жизнью.
Студент приходит на экзамен по литературе опоздавшим и неподготовленным. Ему попадается билет по «Слову о полку Игореве». Профессор спрашивает у студента, как князь Игорь находился в плену. Выясняется, что студент сам был пленником во время войны.
6) Э. По «Падение дома Ашеров»
Время чтения: 35 минут.
Темы: прогресс, гуманизм, одиночество, бездуховность.
У хозяина дома Ашеров болезнь — мучительная обострённость всех чувств. Всю жизнь он проводит в страхе, боясь света, громких звуков, ярких красок. Рассказчик приезжает к Ашеру в гости — здесь и начинает стремительно развиваться сюжет.
7) О. де Бальзак, «Отчаяние влюбленного»
Время чтения: 10 минут.
Темы: бедность, искусство, талант, тщеславие.
Талантливый, но тщеславный юноша стыдится своей бедности и скрывает её. Он работает ваятелем у короля, но плату не получает, ведь король думает, что тот богат. Юноша жаждет настоящей любви, но попадает под влияние нечестной женщины. Его жизненный путь — это путь, по которому не стоит идти никому.
А.П. Платонов «Юшка»
А.П. Платонов «Юшка»Время чтения: 14 минут.
Темы: доброта, бескорыстность, жестокость, самопожертвование.
К Юшке плохо относятся все — и дети, и взрослые. Когда он идет с работы, дети кидают в него землю и песок в глаза. Юшка никогда никому не отвечает, что раздражает всех ещё больше. Сам Юшка считает, что люди на самом деле любят его. Однажды Юшка отвечает мужику на слова о том, что лучше бы он помер, из-за чего его избивают. После избиения Юшка умирает — без Юшки людям жить становится хуже, ведь вся их злость теперь остается внутри них самих.
9) М.А. Булгаков «Морфий»
Время чтения: 50 минут.
Темы: зависимость, здоровье, привычка.
Измученный личной драмой и сильными болями в животе, молодой доктор начинает вкалывать себе морфий и не желает останавливаться. Долго он не признаёт свою зависимость, а затем становится поздно. Бегство от проблем заканчивается ещё большими горестями.
10) Иван Бунин, «Темные аллеи»
Время чтения: 9 минут.
Темы: любовь, упущенные возможности, сожаление, прощение.
Николай Алексеевич случайно встречает Надежду, бывшую крепостную, которую он любил, но покинул тридцать пять лет назад. Оказывается, Надежда его всё ещё любит, но простить не смогла. Николай Алексеевич уезжает, но по дороге представляет Надежду своей женой, хозяйкой дома и матерью его детей.
Каждый из представленных выше рассказов — классический. Обращаясь к ним в сочинении ЕГЭ по русскому языку, вы подчеркнёте знание литературы и приведёте интересные аргументы.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. Мы обязательно поправим!
На чтение 49 мин Просмотров 13.8к. Опубликовано 22.11.2022
Друзья!
День сдачи первого в этом учебном году экзамена всё ближе и ближе.
Если вы не любите читать толстые книги, но у вас есть желание или потребность пополнить свой список прочитанных произведений, то, надеюсь, эта статья поможет вам.
Предлагаю 40 произведений, небольших по объёму, но ёмких по содержанию, в основном рассказов, чтение которых не вызовет у вас тягостного чувства, а, наоборот, увлечёт и займёт максимум 20-40 минут.
Произведения размещены в алфавитном порядке по начальной букве фамилии автора.
Ниже приводится ссылка на полный текст произведения или отрывок из него.
Есть краткая информация о главных героях.
Далее следует перечень тем, которые можно проиллюстрировать примерами из данных рассказов.
Некоторые произведения сопровождаются ссылкой на их анализ. Пока не все. Но планирую сделать ко всем.
Перечень будет периодически пополняться.
Если у вас есть на примете небольшой, но интересный рассказ, который отсутствует в данном списке и который затрагивает темы итогового сочинения, пишите в комментариях.
1. Айтматов Ч. «И дольше века длится день» (отрывок из романа)
ЧИТАТЬ
(1)Конец лета и начало осени 1952 года вспоминал Едигей с особым чувством былого счастья. (2)После той страшной жары, от которой даже ящерицы прибегали на порог жилья, спасаясь от солнца, погода внезапно изменилась уже в середине августа. (3)Схлынула вдруг нестерпимая жара, и постепенно стала прибывать прохлада, по крайней мере по ночам можно было уже спокойно спать.
(4)Поистине отрадная пора стояла в том году в конце лета и начале осени.
(5)Дожди в степях — редкое явление. (б)Каждый дождь можно запомнить надолго.
(7)Но тот дождь запомнил Едигей на всю жизнь. (8)Сначала заволокло тучами, даже непривычно было, когда скрылась вечно пустынная глубина горячего, исстоявшегося степного неба. (9)И стало парить, духота началась невозможная. (Ю)Пока маневрировали да сцепляли вагоны, задыхался Едигей от духоты, как в бане солдатской. (11)Лучше уж солнце жарило бы. (12)И тут ливень хлынул разом. (13)Прорвало. (14)3емля вздрогнула, поднялась мигом в пузырях и лужах.
(15) И пошёл дождь, яростный, бешеный, накопивший запасы прохлады и влаги.
(16) Какая мощь! (17)Едигей побежал домой. (18)3ачем — сам не знает. (19)Просто так. (20)Ведь человек, когда попадает под дождь, всегда бежит домой или ещё под какую крышу. (21)Привычка. (22)А не то зачем было скрываться от такого дождя?
(23)Он понял это и остановился, когда увидел, как вся семья Куттыбаевых — Абуталип, Зарипа и двое сынишек, Даул и Эрмек, — схватившись за руки, плясала и прыгала под дождём возле своего барака. (24)И это потрясло Едигея. (25)Не оттого, что они резвились и радовались дождю. (26)А оттого, что ещё перед началом дождя Абуталип и Зарипа поспешили, широко перешагивая через пути, с работы. (27)Теперь он понял. (28)Они хотели быть все вместе под дождём, с детьми, всей семьёй. (29)Едигею такое не пришло бы в голову. (30)А они, купаясь в потоках ливня, плясали, шумели, как гуси залётные на Аральском море! (31)То был праздник для них, отдушина с неба. (32)Так истосковались, истомились в степи по дождю. (33)И отрадно стало Едигею, и грустно, и смешно, и жалко было изгоев, цепляющихся за какую-то светлую минуту на разъезде.
.— (34)Едигей! (36)Давай с нами! — закричал сквозь потоки дождя Абуталип и замахал руками, как пловец.
— (36)Дядя Едигей! — в свою очередь, обрадованно кинулись к нему мальчики.
(37)Младшенький, ему всего-то шёл третий год, Эрмек, любимец Едигея, бежал к нему, раскинув объятия, с широко открытым ртом, захлёбываясь в дожде. (38)Его глаза были полны неописуемой радости, геройства и озорства. (39)Едигей подхватил его, закружил на руках. (40)Теперь они все вместе, объединившись, буйствовали под нестихающим ливнем.
(41)Эрмек подпрыгивал на руках Едигея, кричал вовсю и, когда захлёбывался, быстро и крепко прижимался мокрой мордашкой к шее Едигея. (42)Это было так трогательно, Едигей несколько раз ловил на себе благодарные, сияющие взгляды Абуталипа и Зарипы, довольных тем, что их мальчику так славно с дядей Едигеем. (43)И невольно обратил внимание Едигей, какой красивой была Зарипа. (44)Дождь разметал её чёрные волосы по лицу, шее, плечам, и, обтекая её от макушки до пят, ниспадающая вода щедро струилась по её телу, а глаза сияли радостью, задором. (45)И белые зубы счастливо сверкали.
(46)Уже через несколько минут при том большом ливне взыграли ручьи и потоки, сильные, быстрые, вспененные. (47)И тогда все стали бегать и прыгать по ручьям, пускать тазы и корыта по воде. (48)Старшие ребятишки даже катались по ручьям в тазах. (49)Пришлось и младших тоже усаживать в корыта, и они тоже поплыли.
(50)А дождь всё шёл. (51)Увлечённые плаванием в тазах, они оказались у самых путей, под насыпью, в начале разъезда. (52)В это время проходил через их полустанок пассажирский состав. (53)Люди, высунувшись чуть ли не по пояс в настежь открытые окна и двери поезда, глазели на них, на несчастных чудаков пустыни. (54)Они что-то кричали им вроде: «Эй, не утоните!» — свистели, смеялись. (55)Уж очень странный, наверно, был вид у них. (56)И поезд проследовал, омываемый ливнем, унося тех, кто через день или два, может, станет рассказывать об увиденном, чтобы потешить людей.
(57)Едигей ничего этого не подумал бы, если бы ему не показалось, что Зарипа плачет. (58)Когда по лицу стекают струи воды как из ведра, трудно сказать, плачет человек или нет. (59)И всё-таки Зарипа плакала. (60)Она притворялась, что смеётся, что ей безумно весело, а сама плакала, сдерживая всхлипы, перебивая плач смехом и возгласами. (61)Абуталип беспокойно схватил её за руку:
— Что с тобой? (62)Тебе плохо? (б3)Пошли домой.
— (64)Да нет, всё хорошо, — ответила Зарипа.
(65)И они снова начали забавлять детей, торопясь насытиться дарами случайного дождя. (66)Едигею стало не по себе. (67)Представил, как тяжко, должно быть, сознавать им, что есть другая, отторгнутая от них жизнь, где дождь не событие, где люди купаются и плавают в чистой, прозрачной воде, где другие условия, другие развлечения, другие заботы о детях… (68)И чтобы не смутить Абуталипа и Зарипу, которые, конечно, только ради детей изображали это веселье, Едигей продолжал поддерживать их забавы. (69)Ценил Едигей в Абуталипе ум, сдержанность, но больше всего привязанность к семье, ради которой жил Абуталин, не сдавался, черпая в том силу.
(70)Едигей приходил к выводу, что самое лучшее, что может человек сделать для других, — так это воспитать в своей семье достойных детей. (71)И не с чьей-то помощью, а самому изо дня в день, шаг за шагом вкладывать в это дело всего себя, быть, насколько можно, вместе с детьми.
(По Ч. Т. Айтматову)
ГЕРОИ: Едигей, семья Куттыбаевых (Абуталип, Зарипа сыновья Даул и Эрмек)
- СЕМЕЙНЫЕ ЦЕННОСТИ
- ИДЕАЛЬНЫЕ СЕМЕЙНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
- СМЫСЛ ЖИЗНИ
2. Аксаков С. Т. «Детские годы Багрова-внука» (отрывок из повести)
ЧИТАТЬ
Заметив, что дорога мне как будто полезна, мать ездила со мной беспрестанно: то в подгородные деревушки своих братьев, то к знакомым помещикам; один раз, не знаю куда, сделали мы большое путешествие; отец был с нами. Дорогой, довольно рано поутру, почувствовал я себя так дурно, так я ослабел, что принуждены были остановиться; вынесли меня из кареты, постлали постель в высокой траве лесной поляны, в тени дерев, и положили почти безжизненного. Я всё видел и понимал, что около меня делали.
Слышал, как плакал отец и утешал отчаянную мать, как горячо она молилась, подняв руки к небу. Я все слышал и видел явственно и не мог сказать ни одного слова, не мог пошевелиться — и вдруг точно проснулся и почувствовал себя лучше, крепче обыкновенного. Лес, тень, цветы, ароматный воздух мне так понравились, что я упросил не трогать меня с места. Так и простояли мы тут до вечера. Лошадей выпрягли и пустили на траву близехонько от меня, и мне это было приятно. Где-то нашли родниковую воду; я слышал, как толковали об этом; развели огонь, пили чай, а мне дали выпить отвратительной римской ромашки с рейнвейном, приготовили кушанье, обедали, и все отдыхали, даже мать моя спала долго. Я не спал, но чувствовал необыкновенную бодрость и какое-то внутреннее удовольствие и спокойствие, или, вернее сказать, я не понимал, что чувствовал, но мне было хорошо. Уже довольно поздно вечером, несмотря на мои просьбы и слезы, положили меня в карету и перевезли в ближайшую на дороге татарскую деревню, где и ночевали. На другой день поутру я чувствовал себя также свежее и лучше против обыкновенного. Когда мы воротились в город, моя мать, видя, что я стал немножко покрепче, и сообразя, что я уже с неделю не принимал обыкновенных микстур и порошков, помолилась богу и решилась оставить уфимских докторов, а принялась лечить меня по домашнему лечебнику Бухана.
Мне становилось час от часу лучше, и через несколько месяцев я был уже почти здоров; но все это время, от кормежки на лесной поляне до настоящего выздоровления, почти совершенно изгладилось из моей памяти.
ГЕРОИ: тяжело больной мальчик
- ВОЗДЕЙСТВИЕ ПРИРОДЫ НА ЧЕЛОВЕКА
- СИЛА ПРИРОДЫ
3. Алексиевич С. «Чернобыльская молитва. Хроника будущего» (отрывок из книги)
ЧИТАТЬ
(1)…Мы недавно поженились. (2)Ещё ходили по улице и держались за руки, даже если в магазин шли. (3)Всегда вдвоём. (4)Я говорила ему: «Я тебя очень люблю». (5)Я ещё не знала, как я его любила… (6)Мы жили в общежитии пожарной части, где он служил. (7)И тут среди ночи какой-то шум – на Чернобыльской АЭС пожар. (8)Уехали они без брезентовых костюмов: как были в одних рубашках, так и уехали. (9)Их не предупредили.
(10)Вызвали на обыкновенный пожар…
(11)А теперь – клиника острой лучевой болезни… (12)После операции по пересадке костного мозга мой Вася лежал уже не в больничной палате, а в специальной барокамере, за прозрачной плёнкой, куда заходить не разрешалось, поскольку уровень радиации был очень высокий. (13)Там такие специальные приспособления есть, чтобы, не заходя под плёнку, вводить уколы, ставить катетер… (14)Но всё на липучках, на замочках, и я научилась ими пользоваться: открывать и пробираться к нему. (15)Ему стало так плохо, что я уже не могла отойти ни на минуту. (16)Звал меня постоянно. (17)Звал и звал… (18)Другие барокамеры, где лежали Васины сослуживцы, тоже получившие большую дозу облучения, обслуживали солдаты, потому что штатные санитары отказывались, требуя защитной одежды. (19)А я своему Васе всё хотела делать сама…
(20)Потом кожа начала трескаться на его руках, ногах, всё тело покрылось волдырями. (21)Когда он ворочал головой, на подушке оставались клочья волос. (22)А всё такое родное. (23)Любимое… (24)Я пыталась шутить: «Даже удобно: не надо носить расчёску». (25)Если бы я могла выдержать физически, то я все двадцать четыре часа не ушла бы от него и сидела рядышком. (26)Потому что, верите ли, мне каждую минутку, которую я пропустила, было жалко… (27)И я готова была сделать всё, чтобы он только не думал о смерти… (28)И о том не думал, что болезнь его ужасная и я его боюсь.
(29)Помню обрывок какого-то разговора, кто-то увещевает:
− (30)Вы должны не забывать: перед вами уже не муж, не любимый человек, а радиоактивный объект с высокой плотностью заражения. (31)Вы же не самоубийца. (32)Возьмите себя в руки.
(33)А я как умалишённая:
− (34)Я его люблю! (35)Я его люблю!
(36)Он спал, а я шептала: «Я тебя люблю!» (37)Шла по больничному двору: «Я тебя люблю!» (38)Несла судно: «Я тебя люблю!»
(39)О том, что ночую у него в барокамере, никто из врачей не знал.
(40)Не догадывался. (41)Пускали меня медсёстры. (42)Первое время тоже уговаривали:
− (43)Ты – молодая. (44)Что ты надумала? (45)Сгорите вместе.
(46)А я, как собачка, бегала за ними, стояла часами под дверью, просила-умоляла. (47)И тогда они:
− (48)Чёрт с тобой! (49)Ты – ненормальная!
(50)А мне было всё равно: я его любила и ничего не боялась. (51)Утром, перед восьмью часами, когда начинался врачебный обход, показывали мне через плёнку: «Беги!» (52)На час сбегаю в гостиницу. (53)А с девяти утра до девяти вечера у меня пропуск. (54)Ноги мои посинели до колен, распухли, настолько я уставала. (55)Но моя душа была крепче тела… (56)Моя любовь…
(57)Понимаю: о смерти люди не хотят слушать. (58)О страшном…
(59)Но я вам рассказала о любви… (60)Как я любила… (61)И люблю…
(62)А когда есть такая любовь, нет страха, нет усталости, нет сомнений, нет препятствий.
(по С. А. Алексиевич*)
*Светлана Александровна Алексиевич (род. 1948 г.) – всемирно известный белорусский прозаик, пишущий на русском языке. Автор прозы о войне, о Чернобыле. Создатель уникального документально-художественного метода, основанного на беседах с реальными людьми.
ГЕРОИ: пожарный — ликвидатор последствий аварии на Чернобыльской АЭС, его молодая жена
- НАСТОЯЩАЯ ЛЮБОВЬ
- САМОПОЖЕРТВОВАНИЕ РАДИ ЛЮБВИ
- ПРЕДАННОСТЬ
4. Андреев Л. «Петька на даче» (рассказ)
ЧИТАТЬ
АНАЛИЗ РАССКАЗА
ГЕРОИ: десятилетний мальчик Петька, работающий в парикмахерской
- ПРИРОДА (воздействие на человека)
- ТРУДНОЕ ДЕТСТВО
- МЕЧТА
- СЧАСТЬЕ
5. Астафьев В. П. «Гимн жизни» (рассказ)
ЧИТАТЬ
ГЕРОИ: смертельно больная девушка Лина
- ЖИВОТВОРЯЩАЯ СИЛА ИСКУССТВА
- МУЗЫКА (воздействие на человека)
- ШЕДЕВР
- ОТЧАЯНИЕ
- НАДЕЖДА
6. Астафьев В. П. «Пастух и пастушка» (отрывок из повести)
ЧИТАТЬ
(1) Одно желание было у лейтенанта Бориса Костяева: скорее уйти от этого хутора, от изуродованного поля подальше, увести с собой остатки взвода в тёплую, добрую хату и уснуть, уснуть, забыться.
(2) Но не всё ещё перевидел он сегодня.
(3) Из оврага выбрался солдат в маскхалате, измазанном глиной. (4)Лицо у него было будто из чугуна отлито: черно, костляво, с воспалёнными глазами. (5)Он стремительно прошёл улицей, не меняя шага, свернул в огород, где сидели вокруг подожжённого сарая пленные немцы, жевали чего-то и грелись.
— (6)Греетесь, живодёры! (7)Я вас нагрею! (8)Сейчас, сейчас… — солдат поднимал затвор автомата срывающимися пальцами.
(9)Борис кинулся к нему. (10)Брызнули пули по снегу… (11)Будто вспугнутые вороны, заорали пленные, бросились врассыпную, трое удирали почему-то на четвереньках. (12)Солдат в маскхалате подпрыгивал так, будто подбрасывало его землёю, скаля зубы, что-то дикое орал он и слепо жарил куда попало очередями.
— (13)Ложись! — Борис упал на пленных, сгребая их под себя, вдавливая в снег.
(14)Патроны в диске кончились. (15)Солдат всё давил и давил на спуск, не переставая кричать и подпрыгивать. (16)Пленные бежали за дома, лезли в хлев, падали, проваливаясь в снегу. (17)Борис вырвал из рук солдата автомат. (18)Тот начал шарить на поясе. (19)Его повалили. (20)Солдат, рыдая, драл на груди маскхалат.
— (21)Маришку сожгли-и-и! (22)Селян в церкви сожгли-и-и! (23)Мамку! (24)Я их тыщу… (25)Тыщу кончу! (26)Гранату дайте!
(27)Старшина Мохнаков придавил солдата коленом, тёр ему лицо, уши, лоб, грёб снег рукавицей в перекошенный рот.
— (28)Тихо, друг, тихо!
(29)Солдат перестал биться, сел и, озираясь, сверкал глазами, всё ещё накалёнными после припадка. (30)Разжал кулаки, облизал искусанные губы, схватился за голову и, уткнувшись в снег, зашёлся в беззвучном плаче. (31)Старшина принял шапку из чьих-то рук, натянул её на голову солдата, протяжно вздохнув, похлопал его по спине.
(32) В ближней полуразбитой хате военный врач с засученными рукавами бурого халата, напяленного на телогрейку, перевязывал раненых, не спрашивая и не глядя — свой или чужой.
(33) И лежали раненые вповалку — и наши, и чужие, стонали, вскрикивали, плакали, иные курили, ожидая отправки. (34)Старший сержант с наискось перевязанным лицом, с наплывающими под глазами синяками, послюнявил цигарку, прижёг и засунул её в рот недвижно глядевшему в пробитый потолок пожилому немцу.
— (35)Как теперь работать-то будешь, голова? — невнятно из-за бинтов бубнил старший сержант, кивая на руки немца, замотанные бинтами и портянками. — (36)Познобился весь. (37)Кто тебя кормить-то будет и семью твою? (38)Фюрер? (39)Фюреры, они накормят!..
(40)В избу клубами вкатывался холод, сбегались и сползались раненые. (41)Они тряслись, размазывая слёзы и сажу по ознобелым лицам.
(42)А бойца в маскхалате увели. (43)Он брёл, спотыкаясь, низко опустив голову, и всё так же затяжно и беззвучно плакал. (44)3а ним с винтовкой наперевес шёл, насупив седые брови, солдат из тыловой команды, в серых обмотках, в короткой прожжённой шинели.
(45)Санитар, помогавший врачу, не успевал раздевать раненых, пластать на них одежду, подавать бинты и инструменты. (46)Корней Аркадьевич, из взвода Костяева, включился в дело, и легкораненый немец, должно быть из медиков, тоже услужливо, сноровисто начал обихаживать раненых.
(47)Рябоватый, кривой на один глаз врач молча протягивал руку за инструментом, нетерпеливо сжимал и разжимал пальцы, если ему не успевали подать нужное, и одинаково угрюмо бросал раненому:
— Не ори! (48)Не дёргайся! (49)Ладом сиди! (50)Кому я сказал… (51)Ладом!
(52) И раненые, хоть наши, хоть исчужа, понимали его, послушно, словно в парикмахерской, замирали, сносили боль, закусывая губы.
(53) Время от времени врач прекращал работу, вытирал руки о бязевую онучу, висевшую у припечка на черенке ухвата, делал козью ножку из лёгкого табака.
(54) Он выкуривал её над деревянным стиральным корытом, полным потемневших бинтов, рваных обуток, клочков одежды, осколков, пуль. (55)В корыте смешалась и загустела брусничным киселём кровь раненых людей, своих и чужих солдат. (56)Вся она была красная, вся текла из ран, из человеческих тел с болью. (57)«Идём в крови и пламени, в пороховом дыму».
(По В. П. Астафьеву*)
* Виктор Петрович Астафьев (1924-2001) — советский и российский писатель, драматург, эссеист.
ГЕРОИ: лейтенант Борис Костяев
- ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ / ГУМАНИЗМ на войне
- ДОБРОТА, МИЛОСЕРДИЕ
7. Бунин И. А. «Красавица» (рассказ)
ЧИТАТЬ
АНАЛИЗ РАССКАЗА
ГЕРОИ: пожилой чиновник (вдовец), семилетний сын чиновника, молодая жена чиновника
- ВНЕШНЯЯ КРАСОТА и ВНУТРЕННЕЕ УРОДСТВО
- РАВНОДУШИЕ, БЕССЕРДЕЧИЕ, ЖЕСТОКОСТЬ
- ЭГОИЗМ
- ОТСУТСТВИЕ СЕМЕЙНЫХ ЦЕННОСТЕЙ
- СЕМЕЙНОЕ СЧАСТЬЕ
- ПОДМЕНА ИСТИННЫХ НРАВСТВЕННЫХ ЦЕННОСТЕЙ ЛОЖНЫМИ
8. Брэдбери Р. «Вельд» (рассказ)
ЧИТАТЬ
АНАЛИЗ РАССКАЗА
ГЕРОИ: супруги Хедли (Джордж и Лидия), их дети — десятилетние Питер и Венди
- ВОСПИТАНИЕ
- НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКИЙ ПРОГРЕСС
- ПОГОНЯ ЗА ТЕХНОЛОГИЯМИ
- ЛОЖНЫЕ ЖИЗНЕННЫЕ ЦЕННОСТИ
- СЕМЕЙНОЕ СЧАСТЬЕ
- СЕМЕЙНЫЕ ЦЕННОСТИ
- ОТСУТСТВИЕ ДУШЕВНОГО РОДСТВА, ВЗАИМОПОНИМАНИЯ МЕЖДУ РОДИТЕЛЯМИ И ДЕТЬМИ
9. Брэдбери Р. «Улыбка» (рассказ)
ЧИТАТЬ
АНАЛИЗ РАССКАЗА
ГЕРОИ: мальчик Том
- ОТНОШЕНИЕ К ИСКУССТВУ, КНИГАМ
- ОТНОШЕНИЕ К ПРОШЛОМУ
- ЧУВСТВО ПРЕКРАСНОГО
- ВОСПРИЯТИЕ ИСКУССТВА
- ЛОЖНЫЕ НРАВСТВЕННЫЕ ЦЕННОСТИ
- ПРОТИВОСТОЯНИЕ ОБЩЕСТВУ
10. Васильев Б. «В списках не значился» (отрывок из повести)
ЧИТАТЬ
(1)Встреча произошла неожиданно. (2)Два немца, мирно разговаривая, вышли на Плужникова из-за уцелевшей стены. (З)Карабины висели за плечами, но даже если бы они держали их в руках, Плужников и тогда успел бы выстрелить первым. (4)Он уже выработал в себе молниеносную реакцию, и только она до сих пор спасала его.
(5)А второго немца спасла случайность, которая могла стоить Плужникову жизни.
(6)Его автомат выпустил короткую очередь, первый немец рухнул на кирпичи, а патрон перекосило при подаче. (7)Пока Плужников судорожно дёргал затвор, второй немец мог бы давно прикончить его или убежать, но вместо этого он упал на колени. (8)И покорно ждал, пока Плужников вышибет застрявший патрон.
— (9)Комм, — сказал Плужников, указав автоматом, куда следовало идти.
(Ю)Они перебежали через двор, пробрались в подземелья, и немец первым влез
в тускло освещённый каземат. (11)И здесь вдруг остановился, увидев девушку у длинного дощатого стола.
(12)Немец заговорил громким плачущим голосом, захлёбываясь и глотая слова. (13)Протягивая вперёд дрожавшие руки, показывая ладони то Мирре, то Плужникову.
— (14)Ничего не понимаю, — растерянно сказал Плужников. — (15)Тарахтит.
— (16)Рабочий он, — сообразила Мирра, — видишь, руки показывает?
— (17)Дела, — озадаченно протянул Плужников. — (18)Может, он наших пленных охраняет?
(19)Мирра перевела вопрос. (20)Немец слушал, часто кивая, и разразился длинной тирадой, как только она замолчала.
— (21)Пленных охраняют другие, — не очень уверенно переводила девушка. — (22)Им приказано охранять входы и выходы из крепости. (23)Они — караульная команда. (24)Он — настоящий немец, а крепость штурмовали австрияки из сорок пятой дивизии, земляки самого фюрера. (25)А он — рабочий, мобилизован в апреле…
(26)Немец опять что-то затараторил, замахал руками. (27)Потом вдруг торжественно погрозил пальцем Мирре и неторопливо, важно достал из кармана чёрный пакет, склеенный из автомобильной резины. (28)Вытащил из пакета четыре фотографии и положил на стол.
— (29)Дети, — вздохнула Мирра. — (ЗО)Детишек своих кажет.
(31) Плужников поднялся, взял автомат:
— Комм!
(32) Немец, пошатываясь, постоял у стола и медленно пошёл к лазу.
(33) Они оба знали, что им предстоит. (34)Немец брёл, тяжело волоча ноги, трясущимися руками всё обирая и обирая полы мятого мундира. (35)Спина его вдруг начала потеть, по мундиру поползло тёмное пятно.
(36)А Плужникову предстояло убить его. (37)Вывести наверх и в упор шарахнуть из автомата в эту вдруг вспотевшую сутулую спину. (38)Спину, которая прикрывала троих детей. (39)Конечно же, этот немец не хотел воевать, конечно же, не своей охотой забрёл он в эти страшные развалины, пропахшие дымом, копотью и человеческой гнилью. (40)Конечно, нет. (41)Плужников всё это понимал и, понимая, беспощадно гнал вперёд.
— (42)Шнель! (43)Шнель!
(44)Немец сделал шаг, ноги его подломились, и он упал на колени. (45)Плужников ткнул его дулом автомата, немец мягко перевалился на бок и, скорчившись, замер…
(46)Мирра стояла в подземелье, смотрела на уже невидимую в темноте дыру и с ужасом ждала выстрела. (47)А выстрелов всё не было и не было…
(48)В дыре зашуршало, и сверху спрыгнул Плужников и сразу почувствовал, что она стоит рядом.
— (49)3наешь, оказывается, я не могу выстрелить в человека.
(бО)Прохладные руки нащупали его голову, притянули к себе. (51)Щекой
он ощутил её щеку: она была мокрой от слёз.
— (52)Я боялась. (53)Боялась, что ты застрелишь этого старика. — (54)Она вдруг крепко обняла его, несколько раз торопливо поцеловала. — (55)Спасибо тебе, спасибо, спасибо. (56)Ты ведь для меня это сделал?
(57)Он хотел сказать, что действительно сделал это для неё, но не сказал, потому что он не застрелил этого немца всё-таки для себя. (58)Для своей совести, которая хотела остаться чистой. (59)Несмотря ни на что.
(По Б. Л. Васильеву*)
ГЕРОИ: русский солдат Плужников, пленный немец
- ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ / ГУМАНИЗМ на войне
- ДОБРОТА, МИЛОСЕРДИЕ, СОЧУВСТВИЕ
- СОВЕСТЬ
- НРАВСТВЕННЫЙ ВЫБОР
- ДУШЕВНАЯ КРАСОТА
11. Васильев Б. «В списках не значился» (концовка повести)
ЧИТАТЬ
Ранним апрельским утром бывший скрипач и бывший человек Рувим Свицкий, низко склонив голову, быстро шел по грязной, разъезженной колесами и гусеницами обочине дороги. Навстречу сплошным потоком двигались немецкие машины, и веселое солнце играло в ветровых стеклах.
Но Свицкий не видел этого солнца. Он не смел поднять глаз, потому что на спине и груди его тускло, желтела шестиконечная звезда: знак, что любой встречный может ударить его, обругать, а то и пристрелить на краю переполненного водой кювета. Звезда эта горела на нем, как проклятье, давила, как смертная тяжесть, и глаза скрипача давно потухли, несуразно длинные руки покорно висели по швам, а сутулая спина ссутулилась еще больше, каждую секунду ожидая удара, тычка или пули.
Теперь он жил в гетто вместе с тысячами других евреев и уже не играл на скрипке, а пилил дрова в лагере для военнопленных. Тонкие пальцы его огрубели, руки стали дрожать, и музыка давно уже отзвучала в его душе. Он каждое утро торопливо бежал на работу, и каждый вечер торопливо спешил назад.
Рядом резко затормозила машина. Его большие чуткие уши безошибочно определили, что машина была легковой, но он не смотрел на нее. Смотреть было запрещено, слушать — тоже, и поэтому он продолжал идти, продолжал месить грязь разбитыми башмаками.
— Юде!
Он послушно повернулся, сдернул с головы шапку и сдвинул каблуки. Из открытой дверцы машины высунулся немецкий майор.
— Говоришь по-русски?
— Так точно, господин майор.
— Садись.
Свицкий покорно сел на краешек заднего сиденья. Здесь уже сидел кто-то: Свицкий не решался посмотреть, но уголком глаза определил, что это — генерал, и сжался, стараясь занять как можно меньше места.
Ехали быстро. Свицкий не поднимал головы, глядя в пол, но все же уловил, что машина свернула на Каштановую улицу, и понял, что его везут в крепость. И почему-то испугался еще больше, хотя больше пугаться было, казалось, уже невозможно. Испугался, съежился и не шевельнулся даже тогда, когда машина остановилась.
— Выходи!
Свицкий поспешно вылез. Черный генеральский «хорьх» стоял среди развалин. В этих развалинах он успел разглядеть дыру, ведущую вниз, немецких солдат, оцепивших эту дыру, и два накрытых накидками тела, лежащие поодаль. Из-под накидок торчали грубые немецкие сапоги. А еще дальше — за этими развалинами, за оцеплением за телами убитых — женщины разбирали кирпич; охрана, позабыв о них, смотрела сейчас сюда, на черный «хорьх».
Прозвучала команда, солдаты вытянулись, и молодой лейтенант подошел к генералу с рапортом. Он докладывал громко, и из доклада Свицкий понял, что внизу, в подземелье, находится русский солдат: утром он застрелил двух патрульных, но погоне удалось загнать его в каземат, из которого нет второго выхода. Генерал принял рапорт, что-то тихо сказал майору.
— Юде!
Свицкий сдернул шапку. Он уже понял, что от него требуется.
— Там, в подвале, сидит русский фанатик. Спустишься и уговоришь его добровольно сложить оружие. Если останешься с ним — вас сожгут огнеметами, если выйдешь без него — будешь расстрелян. Дайте ему фонарь.
Оступаясь и падая, Свицкий медленно спускался во тьму по кирпичной осыпи. Свет постепенно мерк, но вскоре осыпь кончилась: начался заваленный кирпичом коридор. Свицкий зажег фонарь, и тотчас из темноты раздался глухой голос:
— Стой! Стреляю!
— Не стреляйте! — закричал Свицкий, остановившись. — Я — не немец! Пожалуйста, не стреляйте! Они послали меня!
— Освети лицо.
Свицкий покорно повернул фонарь, моргая подслеповатыми глазами в ярком луче.
— Иди прямо. Свети только под ноги.
— Не стреляйте, — умоляюще говорил Свицкий, медленно пробираясь по коридору. — Они послали сказать, чтобы вы выходили. Они сожгут вас огнем, а меня расстреляют, если вы откажетесь…
Он замолчал, вдруг ясно ощутив тяжелое дыхание где-то совсем рядом.
— Погаси фонарь.
Свицкий нащупал кнопку. Свет погас, густая тьма обступила его со всех сторон.
— Кто ты?
— Кто я? Я — еврей.
— Переводчик?
— Какая разница? — тяжело вздохнул Свицкий. — Какая разница, кто я? Я забыл, что я — еврей, но мне напомнили об этом. И теперь я — еврей. Я — просто еврей, и только. И они сожгут вас огнем, а меня расстреляют.
— Они загнали меня в ловушку, — с горечью сказал голос. — Я стал плохо видеть на свету, и они загнали меня в ловушку.
— Их много.
— У меня все равно нет патронов. Где наши? Ты что-нибудь слышал, где наши?
— Понимаете, ходят слухи. — Свицкий понизил голос до шепота. — Ходят хорошие слухи, что германцев разбили под Москвой. Очень сильно разбили.
— А Москва наша? Немцы не брали Москву?
— Нет, нет, что вы! Это я знаю совершенно точно. Их разбили под Москвой. Под Москвой, понимаете?
В темноте неожиданно рассмеялись. Смех был хриплым и торжествующим, и Свицкому стало не по себе от этого смеха.
— Теперь я могу выйти. Теперь я должен выйти и в последний раз посмотреть им в глаза. Помоги мне, товарищ.
— Товарищ! — Странный, булькающий звук вырвался из горла Свицкого. — Вы сказали — товарищ?.. Боже мой, я думал, что никогда уже не услышу этого слова!
— Помоги мне. У меня что-то с ногами. Они плохо слушаются. Я обопрусь на твое плечо.
Костлявая рука сжала плечо скрипача, и Свицкий ощутил на щеке частое прерывистое дыхание.
— Пойдем. Не зажигай свет: я вижу в темноте. Они медленно шли по коридору. По дыханию Свицкий понимал, что каждый шаг давался неизвестному с мучительным трудом.
— Скажешь нашим… — тихо сказал неизвестный. — Скажешь нашим, когда они вернутся, что я спрятал. … — Он вдруг замолчал. — Нет, ты скажешь им, что крепости я не сдал. Пусть ищут. Пусть как следует ищут во всех казематах. Крепость не пала. Крепость не пала: она просто истекла кровью. Я — последняя ее капля… какое сегодня число?
— Двенадцатое апреля.
— Двадцать лет. — Неизвестный усмехнулся. — А я просчитался на целых семь дней…
— Какие двадцать лет?
Неизвестный не ответил, и весь путь наверх они проделали молча. С трудом поднялись по осыпи, вылезли из дыры, и здесь неизвестный отпустил плечо Свицкого, выпрямился и скрестил руки на груди. Скрипач поспешно отступил в сторону, оглянулся и впервые увидел, кого он вывел из глухого каземата.
У входа в подвал стоял невероятно худой, уже не имевший возраста человек. Он был без шапки, длинные седые волосы касались плеч. Кирпичная пыль въелась в перетянутый ремнем ватник, сквозь дыры на брюках виднелись голые, распухшие, покрытые давно засохшей кровью колени. Из разбитых, с отвалившимися головками сапог торчали чудовищно раздутые черные отмороженные пальцы. Он стоял, строго выпрямившись, высоко вскинув голову, и, не отрываясь, смотрел на солнце ослепшими глазами. И из этих немигающих пристальных глаз неудержимо текли слезы.
И все молчали. Молчали солдаты и офицеры, молчал генерал. Молчали бросившие работу женщины вдалеке, и охрана их тоже молчала, и все смотрели сейчас на эту фигуру, строгую и неподвижную, как памятник. Потом генерал что-то негромко сказал.
— Назовите ваше звание и фамилию, — перевел Свицкий.
— Я — русский солдат.
Голос позвучал хрипло и громко, куда громче, чем требовалось: этот человек долго прожил в молчании и уже плохо управлял своим голосом. Свицкий перевел ответ, и генерал снова что-то спросил.
— Господин генерал настоятельно просит вас сообщить свое звание и фамилию…
Голос Свицкого задрожал, сорвался на всхлип, и он заплакал и плакал, уже не переставая, дрожащими руками размазывая слезы по впалым щекам.
Неизвестный вдруг медленно повернул голову, и в генерала уперся его немигающий взгляд. И густая борода чуть дрогнула в странной торжествующей насмешке:
— Что, генерал, теперь вы знаете, сколько шагов в русской версте?
Это были последние его слова. Свицкий переводил еще какие-то генеральские вопросы, но неизвестный молчал, по-прежнему глядя на солнце, которого не видел.
Подъехала санитарная машина, из нее поспешно выскочили врач и два санитара с носилками. Генерал кивнул, врач и санитары бросились к неизвестному. Санитары раскинули носилки, а врач что-то сказал, но неизвестный молча отстранил его и пошел к машине.
Он шел строго и прямо, ничего не видя, но точно ориентируясь по звуку работавшего мотора. И все стояли на своих местах, и он шел один, с трудом переставляя распухшие, обмороженные ноги.
И вдруг немецкий лейтенант звонко и напряженно, как на параде, выкрикнул команду, и солдаты, щелкнув каблуками, четко вскинули оружие «на караул». И немецкий генерал, чуть помедлив, поднес руку к фуражке.
А он, качаясь, медленно шел сквозь строй врагов, отдававших ему сейчас высшие воинские почести. Но он не видел этих почестей, а если бы и видел, ему было бы уже все равно. Он был выше всех мыслимых почестей, выше славы, выше жизни и выше смерти.
Страшно, в голос, как по покойнику, закричали, завыли бабы. Одна за другой они падали на колени в холодную апрельскую грязь. Рыдая, протягивали руки и кланялись до земли ему, последнему защитнику так и не покорившейся крепости.
А он брел к работающему мотору, спотыкаясь и оступаясь, медленно передвигая ноги. Подогнулась и оторвалась подошва сапога, и за босой ногой тянулся теперь легкий кровавый след. Но он шел и шел, шел гордо и упрямо, как жил, и упал только тогда, когда дошел.
Возле машины.
Он упал на спину, навзничь, широко раскинув руки, подставив солнцу невидящие, широко открытые глаза. Упал свободным и после жизни, смертию смерть поправ.
ГЕРОИ: защитник Брестской крепости молодой лейтенант Плужников
- ПОДВИГ, ГЕРОИЗМ
- САМООТВЕРЖЕННОСТЬ
- МУЖЕСТВО
- ДОСТОИНСТВО, ЧЕСТЬ
- ЛЮБОВЬ К РОДИНЕ, ПАТРИОТИЗМ
- УВАЖЕНИЕ К ВРАГУ
12. Васильев Б. «Летят мои кони…» (отрывок из книги)
ЧИТАТЬ
Я уже смутно помню этого сутулого худощавого человека, всю жизнь представлявшегося мне стариком. Опираясь о большой зонт, он неутомимо от зари до зари шагал по обширнейшему участку, куда входила и неряшливо застроенная Покровская гора. Это был район бедноты, сюда не ездили извозчики, да у доктора Янсена на них и денег-то не было. А были неутомимые ноги, великое терпение и долг. Неоплатный долг интеллигента перед своим народом. И доктор бродил по доброй четверти губернского города Смоленска без выходных и без праздников, потому что болезни тоже не знали ни праздников, ни выходных, а доктор Янсен сражался за людские жизни. Зимой и летом, в слякоть и вьюгу, днем и ночью.
Доктор Янсен смотрел на часы, только когда считал пульс, торопился только к больному и никогда не спешил от него, не отказываясь от морковного чая или чашки цикория, неторопливо и обстоятельно объяснял, как следует ухаживать за больным, и при этом никогда не опаздывал. У входа в дом он долго отряхивал с себя пыль, снег или капли дождя – смотря по сезону, – а войдя, направлялся к печке. Старательно грея гибкие длинные ласковые пальцы, тихо расспрашивал, как началась болезнь, на что жалуется больной и какие меры принимали домашние. И шел к больному, только хорошо прогрев руки. Его прикосновения всегда были приятны, и я до сих пор помню их всей своей кожей.
Врачебный и человеческий авторитет доктора Янсена был выше, чем можно себе вообразить в наше время. Уже прожив жизнь, я смею утверждать, что подобные авторитеты возникают стихийно, сами собой кристаллизуясь в насыщенном растворе людской благодарности. Они достаются людям, которые обладают редчайшим даром жить не для себя, думать не о себе, заботиться не о себе, никогда никого не обманывать и всегда говорить правду, как бы горька она ни была. Такие люди перестают быть только специалистами: людская благодарная молва приписывает им мудрость, граничащую со святостью. И доктор Янсен не избежал этого: у него спрашивали, выдавать ли дочь замуж, покупать ли дом, продавать ли дрова, резать ли козу, мириться ли с женой… Господи, о чем его только не спрашивали! Я не знаю, какой совет давал доктор в каждом отдельном случае, но всех известных ему детей кормили по утрам одинаково: кашами, молоком и черным хлебом. Правда, молоко было иным. Равно как хлеб, вода и детство.
Святость требует мученичества – это не теологический постулат, а логика жизни: человек, при жизни возведенный в ранг святого, уже не волен в своей смерти, если, конечно, этот ореол святости не создан искусственным освещением. Доктор Янсен был святым города Смоленска, а потому и обреченным на особую, мученическую смерть. Нет, не он искал героическую гибель, а героическая гибель искала его.
Тихого, аккуратного, очень скромного и немолодого латыша с самой человечной и мирной из всех профессий.
Доктор Янсен задохнулся в канализационном колодце, спасая детей. Он знал, что у него мало шансов выбраться оттуда, но не терял времени на подсчет. Внизу были дети, и этим было подсчитано все.
В те времена центр города уже имел канализацию, которая постоянно рвалась, и тогда рылись глубокие колодцы. Над колодцами устанавливался ворот с бадьей, которой откачивали просочившиеся сточные воды. Процедура была длительной, рабочие в одну смену не управлялись, все замирало до утра, и тогда бадьей и воротом завладевали мы. Нет, не в одном катании – стремительном падении, стоя на бадье, и медленном подъеме из тьмы – таилась притягательная сила этого развлечения. Провал в преисподнюю, где нельзя дышать, где воздух перенасыщен метаном, впрямую был связан с недавним прошлым наших отцов, с их риском, их разговорами, их воспоминаниями. Наши отцы прошли не только Гражданскую, но и мировую, «германскую» войну, где применялись реальные отравляющие вещества, газы, от которых гибли, слепли, сходили с ума их товарищи. Названия этих газов – хлор, фосген, хлор-пикрин, иприт – присутствовали и в наших играх, и в разговорах взрослых, и в реальной опасности завтрашних революционных боев. И мы, сдерживая дыхание, с замирающим сердцем летели в смрадные дыры, как в газовую атаку.
Обычно на бадью становился один, а двое вертели ворот. Но однажды решили прокатиться вдвоем, и веревка оборвалась. Доктор Янсен появился, когда возле колодца метались двое пацанов. Отправив их за помощью, доктор тут же спустился в колодец, нашел уже потерявших сознание мальчишек, сумел вытащить одного и, не отдохнув, полез за вторым. Спустился, понял, что еще раз ему уже не подняться, привязал мальчика к обрывку веревки и потерял сознание. Мальчики пришли в себя быстро, но доктора Янсена спасти не удалось.
Так в вонючем колодце погиб последний святой города Смоленска, ценою своей жизни оплатив жизнь двух мальчиков, и меня потрясла не только его смерть, но и его похороны. Весь Смоленск от мала до велика хоронил своего Доктора.
– А дома у него – деревянный топчан и книги, – тихо сказала мама, когда мы вернулись с кладбища. – И больше ничего. Ничего!
В голосе ее звучало благоговение: она говорила о святом, а святость не знает бедности.
ГЕРОИ: доктор Янсен
- ДОЛГ
- БЕСКОРЫСТНАЯ ПОМОЩЬ
- ДОБРОТА, МИЛОСЕРДИЕ, НЕРАВНОДУШИЕ
- ПОДВИГ в мирное время
- САМОПОЖЕРТВОВАНИЕ
- ЛЮБОВЬ К ЛЮДЯМ
- СМЫСЛ ЖИЗНИ
13. Геласимов А. «Нежный возраст» (рассказ)
ЧИТАТЬ
ГЕРОИ: подросток — автор дневника, Октябрина Михайловна — соседка, преподаватель музыки
- ВЗАИМООТНОШЕНИЯ С РОДИТЕЛЯМИ
- ВЗРОСЛЕНИЕ
- СЕМЕЙНЫЕ, ЖИЗНЕННЫЕ ЦЕННОСТИ
- НРАВСТВЕННЫЕ ОРИЕНТИРЫ
14. Гелприн М. «Свеча горела» (рассказ)
ЧИТАТЬ
АНАЛИЗ РАССКАЗА
ГЕРОИ: учитель литературы Андрей Петрович, робот Максим
- ИСКУССТВО
- КНИГИ, ЛИТЕРАТУРА (роль в жизни человека)
- ЖИЗНЕННЫЕ ЦЕННОСТИ
- НРАВСТВЕННЫЕ ОРИЕНТИРЫ
15. Генри О. «Дары волхвов» (рассказ)
ЧИТАТЬ
ГЕРОИ: молодая супружеская пара Дэлингхэм (Делла и Джим)
- САМОПОЖЕРТВОВАНИЕ РАДИ ЛЮБВИ
- НАСТОЯЩАЯ ЛЮБОВЬ
- ИДЕАЛЬНЫЕ СУПРУЖЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ
- ВЗАИМНАЯ ПРЕДАННОСТЬ
16. Генри О. «Последний лист» (рассказ)
ЧИТАТЬ
АНАЛИЗ РАССКАЗА
ГЕРОИ: Джонси — девушка-художница, умирающая от пневмонии; Сью — подруга Джонси, тоже художница; Берман — старый художник
- ТВОРЧЕСТВО, ТАЛАНТ, ШЕДЕВР
- ЖИВОТВОРЯЩАЯ СИЛА ИСКУССТВА
- ОТСУТСТВИЕ СМЫСЛА ЖИЗНИ
- ОТЧАЯНИЕ, СЛАБОВОЛИЕ
- МЕЧТА
- ЧУДО
- ВЕРА, НАДЕЖДА
- ЛЮБОВЬ, ЗАБОТА, САМОПОЖЕРТВОВАНИЕ
- БЕСКОРЫСТНАЯ ПОМОЩЬ
17. Горький М. «Старуха Изергиль» (легенда о Данко)
ЧИТАТЬ
АНАЛИЗ ЛЕГЕНДЫ
ГЕРОИ: смелый юноша Данко
- ЛЮБОВЬ К ЛЮДЯМ
- СОСТРАДАНИЕ
- ПОДВИГ
- СМЕЛОСТЬ, МУЖЕСТВО
- САМОПОЖЕРТВОВАНИЕ, САМООТВЕРЖЕННОСТЬ
- НЕБЛАГОДАРНОСТЬ
- ЗАБЫТЫЕ ГЕРОИ
18. Горький М. «Старуха Изергиль» (легенда о Ларре)
ЧИТАТЬ
АНАЛИЗ ЛЕГЕНДЫ
ГЕРОИ: Ларра — сын орла и обычной девушки
- ЭГОИЗМ, ГОРДОСТЬ, ГОРДЫНЯ, СЕБЯЛЮБИЕ
- СВОБОДА БЕЗ ОГРАНИЧЕНИЙ
- ВНЕШНЯЯ КРАСОТА И ВНУТРЕННЕЕ УРОДСТВО
19. Грин А. «Зелёная лампа» (рассказ)
ЧИТАТЬ
ГЕРОИ: богач Стильтон, бедный молодой человек Джон Ив
- РАВНОДУШИЕ
- БЛАГОДЕЯНИЕ
- ВЫБОР
- КНИГИ (роль в жизни человека)
- ЦЕЛЕУСТРЕМЛЁННОСТЬ
- ИСТИННЫЕ СТРЕМЛЕНИЯ
- ДОБРОТА, МИЛОСЕРДИЕ, ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ
- ПРОЩЕНИЕ
20. Екимов Б. «Ночь исцеления» (рассказ)
ЧИТАТЬ
ГЕРОИ: баба Дуня, ее внук Гриша
- ДОБРОТА, МИЛОСЕРДИЕ, ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ
- ЧУТКОСТЬ, СОСТРАДАНИЕ, СОЧУВСТВИЕ
- НРАВСТВЕННЫЙ ВЫБОР
- ЗАБОТА О БЛИЗКИХ
- СЕМЕЙНЫЕ ЦЕННОСТИ
21. Каверин В. «Последняя ночь» (рассказ)
ЧИТАТЬ
ГЕРОИ: русские разведчики Тумик и Корнев
- ЛЮБОВЬ К РОДИНЕ, ПАТРИОТИЗМ
- ГЕРОИЗМ, ПОДВИГ
- САМОПОЖЕРТВОВАНИЕ, САМООТВЕРЖЕННОСТЬ
- МУЖЕСТВО, СМЕЛОСТЬ
- ВЫБОР
22. Каверин В. «Незнакомка» (рассказ)
ЧИТАТЬ
ГЕРОИ: русский солдат Власов, медсестра Луша
- ОТЧАЯНИЕ, ОДИНОЧЕСТВО
- ДОБРОТА, МИЛОСЕРДИЕ
- ЧУТКОСТЬ, ОТЗЫВЧИВОСТЬ, СОПЕРЕЖИВАНИЕ
- ЗАБОТА О БЛИЖНЕМ
- БЕСКОРЫСТНАЯ ПОМОЩЬ
23. Карамзин Н. М. «Бедная Лиза» (повесть)
ЧИТАТЬ
ГЕРОИ: пятнадцатилетняя девушка-крестьянка Лиза, ее возлюбленный молодой богатый дворянин Эраст
- СОВЕСТЬ, ВИНА, РАСКАЯНИЕ
- БЕСЧЕСТНЫЙ/ПОСТЫДНЫЙ ПОСТУПОК
- НЕСЧАСТНАЯ ЛЮБОВЬ
- ОТЧАЯНИЕ
- ЧУВСТВА
24. Качалов А. «Роковая встреча» (рассказ)
ЧИТАТЬ
АНАЛИЗ РАССКАЗА
ГЕРОИ: ветеран Великой Отечественной войны Егорыч; Фриц — немец, которого Егорыч спас в мае 1945-го
- ОТЧАЯНИЕ, БЕЗЫСХОДНОСТЬ
- ЗАБЫТЫЕ ГЕРОИ
- ЧЁРСТВОСТЬ, НЕУВАЖЕНИЕ, РАВНОДУШИЕ К СТАРШЕМУ ПОКОЛЕНИЮ
- НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ
25. Крюкова Т. «До встречи в сети» (рассказ)
ЧИТАТЬ
ГЕРОИ: девятиклассники Рома и Инга
- ЛОЖНЫЕ ЦЕННОСТИ СОВРЕМЕННЫХ ПОДРОСТКОВ
- ПРОБЛЕМЫ СОВРЕМЕННЫХ ПОДРОСТКОВ
- ВИРТУАЛЬНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
- ТРУСОСТЬ
- ЧЕСТНОСТЬ ПЕРЕД САМИМ СОБОЙ
- ИЛЛЮЗИИ
26. Куприн А. И. «Куст сирени» (рассказ)
ЧИТАТЬ
ГЕРОИ: Николай Евграфович Алмазов — молодой небогатый офицер, его жена Верочка
- ИДЕАЛЬНАЯ ЖЕНА
- ИДЕАЛЬНЫЕ СУПРУЖЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ
- ПОДДЕРЖКА
27. Куприн А. И. «Чудесный доктор» (рассказ)
ЧИТАТЬ
ГЕРОИ: глава большого семейства Мерцалов, доктор Пирогов
- ОТЧАЯНИЕ
- ДОБРОТА, МИЛОСЕРДИЕ, ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ, НЕРАВНОДУШИЕ
- СОЧУВСТВИЕ, СОСТРАДАНИЕ
- ЧУТКОСТЬ, ОТЗЫВЧИВОСТЬ
- БЕСКОРЫСТНАЯ ПОМОЩЬ
28. Курамшина И. «Сыновний долг» (рассказ)
ЧИТАТЬ
ГЕРОИ: Макс, его мать Рэна
- БЕЗОТВЕТСТВЕННОСТЬ, ЭГОИЗМ, СЕБЯЛЮБИЕ, СМЫСЛ ЖИЗНИ
- ЛОЖНЫЕ НРАВСТВЕННЫЕ ЦЕННОСТИ
- СЕМЕЙНЫЕ ЦЕННОСТИ
- ДОБРОТА, СОСТРАДАНИЕ, НЕРАВНОДУШИЕ, ЗАБОТА О БЛИЗКИХ
- ДОЛГ
- НРАВСТВЕННЫЙ ВЫБОР
29. Лондон Д. «Любовь к жизни» (рассказ)
ЧИТАТЬ
ГЕРОИ: путник, его друг Билл
- ПРЕДАТЕЛЬСТВО
- СТОЙКОСТЬ, СИЛА ДУХА
- ЛЮБОВЬ К ЖИЗНИ
30. Нагибин Ю. «Зимний дуб» (рассказ)
ЧИТАТЬ
ГЕРОИ: сельская учительница Анна Васильевна, её ученик Савушкин
- ПРИРОДА (воздействие на человека)
31. Нагибин Ю. «Мой первый друг, мой друг бесценный» (отрывок из рассказа)
ЧИТАТЬ
(1)В нашей паре я был ведущим, а Павлик – ведомым. (2)Недоброжелатели считали, что Павлик был приложением ко мне. (3)На первый взгляд так оно и было. (4)Меня нельзя было приглашать на день рождения без Павлика. (5)Я покинул футбольную дворовую команду, где считался лучшим бомбардиром, когда Павлика отказались взять хотя бы запасным, и вернулся вместе с ним. (6)Так возникла иллюзия нашего неравенства. (7)На самом деле ни один из нас не зависел от другого, но душевное превосходство было на стороне Павлика. (8) Его нравственный кодекс был строже и чище моего. (9)Павлик не признавал сделок с совестью, тут он становился беспощаден.
(10)Однажды я на своей шкуре испытал, насколько непримиримым может быть мягкий, покладистый Павлик. (11)На уроках немецкого я чувствовал себя принцем. (12)Я с детства хорошо знал язык, и наша «немка» Елена Францевна души во мне не чаяла и никогда не спрашивала у меня уроков. (13)Вдруг ни с того ни с сего она вызвала меня к доске. (14) Как раз перед этим я пропустил несколько дней и не знал о домашнем задании. (15) Поначалу всё шло хорошо: я проспрягал какой-то глагол, отбарабанил предлоги, прочёл текст и пересказал его.
– (16)Прекрасно, – поджала губы Елена Францевна. – (17)Теперь стихотворение.
– (18)Какое стихотворение?
– (19)То, которое задано! – отчеканила она ледяным тоном.
– (20)А вы разве задавали?
– (21)Привык на уроках ворон считать! – завелась она с пол-оборота. – (22)Здоровенный парень, а дисциплина…
– (23)Да я же болел!
– (24)Да, ты отсутствовал. (25)А спросить у товарищей, что задано, мозгов не хватило?
(26)Взял бы да и сказал: не хватило. (27)Ну что она могла мне сделать? (28)О домашних заданиях я спрашивал у Павлика, а он ни словом не обмолвился о стихотворении. (29) Забыл, наверное. (30)Я так и сказал Елене Францевне.
– (31)Встань! — приказала Павлику «немка». – (32)Это правда?
(33)Он молча наклонил голову. (34)И я тут же понял, что это неправда. (35)Как раз о немецком я его не спрашивал…
(36)Елена Францевна перенесла свой гнев на Павлика. (37)Он слушал её молча, не оправдываясь и не огрызаясь, словно всё это нисколько его не касалось. (38)Спустив пары, «немка» угомонилась и предложила мне прочесть любое стихотворение на выбор… (39) Я получил «отлично».
(40)Вот так всё и обошлось. (41)Когда, довольный и счастливый, я вернулся на своё место, Павлика, к моему удивлению, не оказалось рядом. (42)Он сидел за пустой партой далеко от меня.
– (43)Ты чего это?..
(44)Он не ответил. (45)У него были какие-то странные глаза – красные и налитые влагой. (46)Я никогда не видел Павлика плачущим. (47)Даже после самых жестоких, неравных и неудачных драк, когда и самые сильные ребята плачут, он не плакал.
– (48)Брось! – сказал я. – (49)Стоит ли из-за учительницы?
(50)Он молчал и глядел мимо меня. (51)Какое ему дело до Елены Францевны, он и думать о ней забыл. (52)Его предал друг. (53)Спокойно, обыденно и публично, ради грошовой выгоды предал человек, за которого он, не раздумывая, пошёл бы в огонь и в воду.
(54)Никому не хочется признаваться в собственной низости. (55)Я стал уговаривать себя, что поступил правильно. (56)Ну покричала на него «немка», подумаешь, несчастье! (57) Стоит ли вообще придавать значение подобной чепухе?.. (58)И всё же, окажись Павлик на моём месте, назвал бы он меня? (59)Нет! (60)Он скорее проглотил бы собственный язык. (61)Когда прозвучал звонок, я подавил желание броситься к нему, признавая тем самым свою вину и готовность принять кару.
(62)Потом было немало случаев, когда мы могли бы вернуться к прежней дружбе, хотя Павлик не хотел этого: ему не нужен был тот человек, каким я вдруг раскрылся на уроке немецкого.
(По Ю.М. Нагибину*)
ГЕРОИ: рассказчик, друг Павлик
- ДРУЖБА
- ПРЕДАТЕЛЬСТВО
32. Осеева В. «Бабка» (рассказ)
ЧИТАТЬ
ГЕРОИ: пятиклассник Борька, отец, мать, бабка
- ОТНОШЕНИЕ К БЛИЗКИМ
- ЧЁРСТВОСТЬ, НЕУВАЖЕНИЕ, РАВНОДУШИЕ К СТАРШЕМУ ПОКОЛЕНИЮ
- НЕБЛАГОДАРНОСТЬ
- СЕМЕЙНЫЕ ЦЕННОСТИ
- ЛИЦЕМЕРИЕ
33. Паустовский К. Г. «Кружевница Настя» (рассказ)
ЧИТАТЬ
ГЕРОИ: деревенская девушка Настя, художник Балашов
- НАСТОЯЩАЯ ЛЮБОВЬ
- ПРЕДАННОСТЬ
34. Паустовский К. Г. «Медные доски» (рассказ)
ЧИТАТЬ
ГЕРОИ: комсомолец Лёня Рыжов, старушки — дочери художника Пожалостина
- ИСКУССТВО (отношение к произведениям искусства, восприятие искусства)
- ЧУВСТВО ПРЕКРАСНОГО
- ПРОТИВОСТОЯНИЕ ОБЩЕСТВУ
- АКТИВНАЯ ЖИЗНЕННАЯ ПОЗИЦИЯ
- ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ
35. Паустовский К. Г. «Старый повар» (рассказ)
ЧИТАТЬ
ГЕРОИ: умирающий старик, его дочь Мария, композитор Моцарт
- СОВЕСТЬ, ВИНА, РАСКАЯНИЕ
- БЕСЧЕСТНЫЙ/ПОСТЫДНЫЙ ПОСТУПОК
- НАСТОЯЩАЯ ЛЮБОВЬ
- ИСКУССТВО, МУЗЫКА (воздействие на человека)
- ТАЛАНТ
- БЕСКОРЫСТНАЯ ПОМОЩЬ
- СЧАСТЬЕ
36. Паустовский К. Г. «Телеграмма» (рассказ)
ЧИТАТЬ
ГЕРОИ: Катерина Петровна, её дочь Настя
- ВИНА, РАСКАЯНИЕ
- ОТНОШЕНИЕК БЛИЗКИМ ЛЮДЯМ
37. Платонов А. П. «Юшка» (рассказ)
ЧИТАТЬ
ГЕРОИ: помощник кузнеца Ефим Дмитриевич по прозвищу Юшка
- ВНЕШНЯЯ И ВНУТРЕННЯЯ КРАСОТА
- БЕССЕРДЕЧИЕ, ЖЕСТОКОСТЬ
- БЕСЧЕСТНЫЙ ПОСТУПОК
- ДОБРОТА, МИЛОСЕРДИЕ
- СМЫСЛ ЖИЗНИ
- ЛЮБОВЬ К ЛЮДЯМ
- СМИРЕНИЕ
- СКРОМНОСТЬ
38. Пушкин А. С. «Капитанская дочка» (отрывок из повести)
ЧИТАТЬ
Гости выпили еще по стакану, встали из-за стола и простились с Пугачевым. Я хотел за ними последовать, но Пугачев сказал мне: «Сиди; я хочу с тобою переговорить». Мы остались глаз на глаз.
Несколько минут продолжалось обоюдное наше молчание. Пугачев смотрел на меня пристально, изредка прищуривая левый глаз с удивительным выражением плутовства и насмешливости. Наконец он засмеялся, и с такою непритворной веселостию, что и я, глядя на него, стал смеяться, сам не зная чему.
— Что, ваше благородие? — сказал он мне. — Струсил ты, признайся, когда молодцы мои накинули тебе веревку на шею? Я чаю, небо с овчинку показалось… А покачался бы на перекладине, если бы не твой слуга. Я тотчас узнал старого хрыча. Ну, думал ли ты, ваше благородие, что человек, который вывел тебя к умету, был сам великий государь? (Тут он взял на себя вид важный и таинственный.) Ты крепко передо мною виноват, — продолжал он, — но я помиловал тебя за твою добродетель, за то, что ты оказал мне услугу, когда принужден я был скрываться от своих недругов. То ли еще увидишь! Так ли еще тебя пожалую, когда получу свое государство! Обещаешься ли служить мне с усердием?
Вопрос мошенника и его дерзость показались мне так забавны, что я не мог не усмехнуться.
— Чему ты усмехаешься? — спросил он меня нахмурясь. — Или ты не веришь, что я великий государь? Отвечай прямо.
Я смутился: признать бродягу государем был я не в состоянии: это казалось мне малодушием непростительным. Назвать его в глаза обманщиком — было подвергнуть себя погибели; и то, на что был я готов под виселицею в глазах всего народа и в первом пылу негодования, теперь казалось мне бесполезной хвастливостию. Я колебался. Пугачев мрачно ждал моего ответа. Наконец (и еще ныне с самодовольствием поминаю эту минуту) чувство долга восторжествовало во мне над слабостию человеческою. Я отвечал Пугачеву: «Слушай; скажу тебе всю правду. Рассуди, могу ли я признать в тебе государя? Ты человек смышленый: ты сам увидел бы, что я лукавствую».
— Кто же я таков, по твоему разумению?
— Бог тебя знает; но кто бы ты ни был, ты шутишь опасную шутку.
Пугачев взглянул на меня быстро. «Так ты не веришь, — сказал он, — чтоб я был государь Петр Федорович? Ну, добро. А разве нет удачи удалому? Разве в старину Гришка Отрепьев не царствовал? Думай про меня что хочешь, а от меня не отставай. Какое тебе дело до иного-прочего? Кто ни поп, тот батька. Послужи мне верой и правдою, и я тебя пожалую и в фельдмаршалы и в князья. Как ты думаешь?»
— Нет, — отвечал я с твердостию. — Я природный дворянин; я присягал государыне императрице: тебе служить не могу. Коли ты в самом деле желаешь мне добра, так отпусти меня в Оренбург.
Пугачев задумался. «А коли отпущу, — сказал он, — так обещаешься ли по крайней мере против меня не служить?»
— Как могу тебе в этом обещаться? — отвечал я. — Сам знаешь, не моя воля: велят идти против тебя — пойду, делать нечего. Ты теперь сам начальник; сам требуешь повиновения от своих. На что это будет похоже, если я от службы откажусь, когда служба моя понадобится? Голова моя в твоей власти: отпустишь меня — спасибо; казнишь — бог тебе судья; а я сказал тебе правду.
Моя искренность поразила Пугачева. «Так и быть, — сказал он, ударя меня по плечу. — Казнить так казнить, миловать так миловать. Ступай себе на все четыре стороны и делай что хочешь. Завтра приходи со мною проститься, а теперь ступай себе спать, и меня уж дрема клонит».
ГЕРОИ: молодой офицер Пётр Гринёв; донской казак, предводитель крестьянского восстания Емельян Пугачёв
- ЧЕСТЬ
- ВЕРНОСТЬ ВОИНСКОМУ ДОЛГУ
- ИСКРЕННОСТЬ, ЧЕСТНОСТЬ
- НРАВСТВЕННЫЙ ВЫБОР
- ВЕЛИКОДУШИЕ
- УВАЖЕНИЕ К ПРОТИВНИКУ
39. Толстой Л. Н. «Кавказский пленник» (рассказ)
ЧИТАТЬ
ГЕРОИ: русские офицеры Жилин и Костылин, тринадцатилетняя дочь хозяина Абдуллы Дина
- СМЕЛОСТЬ, МУЖЕСТВО, ЧЕСТЬ, СИЛА ДУХА, ЛЮБОВЬ К ЖИЗНИ
- ТРУСОСТЬ, СЛАБОВОЛИЕ
- ДОБРОТА, МИЛОСЕРДИЕ, НЕРАВНОДУШИЕ
40. Чехов А. П. «В аптеке» (рассказ)
ЧИТАТЬ
ГЕРОИ: домашний учитель Егор Алексеич Свойкин, провизор
- РАВНОДУШИЕ, БЕЗРАЗЛИЧИЕ
- ЧЁРСТВОСТЬ, БЕССЕРДЕЧИЕ
41. Чехов А. П. «О любви» (рассказ)
ЧИТАТЬ
ГЕРОИ: помещик Алёхин, Анна Алексеевна Луганович
- РАЗУМ И ЧУВСТВА
- ЛЮБОВЬ
42. Чехов А. П. «Крыжовник» (рассказ)
ЧИТАТЬ
ГЕРОИ: Николай Иваныч
- ЖИЗНЕННЫЕ ЦЕННОСТИ
- СМЫСЛ ЖИЗНИ, ЦЕЛЬ В ЖИЗНИ
- ЛОЖНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О СЧАСТЬЕ
43. Чехов Ал-р П. «Слёзы крокодила» (рассказ)
ЧИТАТЬ
ГЕРОИ: хозяин ломбарда Поликарп Семёнович Иудин
- ЛИЦЕМЕРИЕ, ДВУЛИЧИЕ
44. Шолохов М. «Судьба человека» (отрывок из рассказа)
ЧИТАТЬ
В начале сентября из лагеря под городом Кюстрином перебросили нас, сто сорок два человека советских военнопленных, в лагерь Б‑14, неподалеку от Дрездена. К тому времени в этом лагере было около двух тысяч наших. Все работали на каменном карьере, вручную долбили, резали, крошили немецкий камень. Норма — четыре кубометра в день на душу, заметь, на такую душу, какая и без этого чуть-чуть, на одной ниточке в теле держалась. Тут и началось: через два месяца от ста сорока двух человек нашего эшелона осталось нас пятьдесят семь. Это как, браток? Лихо? Тут своих не успеваешь хоронить, а тут слух по лагерю идет, будто немцы уже Сталинград взяли и прут дальше, на Сибирь. Одно горе к другому, да так гнут, что глаз от земли не подымаешь, вроде и ты туда, в чужую, немецкую землю, просишься. А лагерная охрана каждый день пьет, песни горланят, радуются, ликуют.
И вот как-то вечером вернулись мы в барак с работы. Целый день дождь шел, лохмотья на нас хоть выжми; все мы на холодном ветру продрогли как собаки, зуб на зуб не попадает. А обсушиться негде, согреться — то же самое, и к тому же голодные не то что до смерти, а даже еще хуже. Но вечером нам еды не полагалось.
Снял я с себя мокрое рванье, кинул на нары и говорю: «Им по четыре кубометра выработки надо, а на могилу каждому из нас и одного кубометра через глаза хватит». Только и сказал, но ведь нашелся же из своих какой-то подлец, донес коменданту лагеря про эти мои горькие слова.
Комендантом лагеря, или, по-ихнему, лагерфюрером, был у нас немец Мюллер. <…>.
Так вот этот самый комендант на другой день после того, как я про кубометры сказал, вызывает меня. Вечером приходят в барак переводчик и с ним два охранника. «Кто Соколов Андрей?» Я отозвался. «Марш за нами, тебя сам герр лагерфюрер требует». Понятно, зачем требует. На распыл. Попрощался я с товарищами, все они знали, что на смерть иду, вздохнул и пошел. Иду по лагерному двору, на звезды поглядываю, прощаюсь и с ними, думаю: «Вот и отмучился ты, Андрей Соколов, а по-лагерному — номер триста тридцать первый». Что-то жалко стало Иринку и детишек, а потом жаль эта утихла и стал я собираться с духом, чтобы глянуть в дырку пистолета бесстрашно, как и подобает солдату, чтобы враги не увидали в последнюю мою минуту, что мне с жизнью расставаться все-таки трудно…
В комендантской — цветы на окнах, чистенько, как у нас в хорошем клубе. За столом — все лагерное начальство. Пять человек сидят, шнапс глушат и салом закусывают. На столе у них початая здоровенная бутыль со шнапсом, хлеб, сало, моченые яблоки, открытые банки с разными консервами. Мигом оглядел я всю эту жратву, и — не поверишь — так меня замутило, что за малым не вырвало. Я же голодный, как волк, отвык от человеческой пищи, а тут столько добра перед тобою… Кое-как задавил тошноту, но глаза оторвал от стола через великую силу.
Прямо передо мною сидит полупьяный Мюллер, пистолетом играется, перекидывает его из руки в руку, а сам смотрит на меня и не моргнет, как змея. Ну, я руки по швам, стоптанными каблуками щелкнул, громко так докладываю: «Военнопленный Андрей Соколов по вашему приказанию, герр комендант, явился». Он и спрашивает меня: «Так что же, русс Иван, четыре кубометра выработки — это много?» — «Так точно, — говорю, — герр комендант, много». — «А одного тебе на могилу хватит?» — «Так точно, герр комендант, вполне хватит и даже останется».
Он встал и говорит: «Я окажу тебе великую честь, сейчас лично расстреляю тебя за эти слова. Здесь неудобно, пойдем во двор, там ты и распишешься». — «Воля ваша», — говорю ему. Он постоял, подумал, а потом кинул пистолет на стол и наливает полный стакан шнапса, кусочек хлеба взял, положил на него ломтик сала и все это подает мне и говорит: «Перед смертью выпей, русс Иван, за победу немецкого оружия».
Я было из его рук и стакан взял, и закуску, но как только услыхал эти слова, — меня будто огнем обожгло! Думаю про себя: «Чтобы я, русский солдат, да стал пить за победу немецкого оружия?! А кое-чего ты не хочешь, герр комендант? Один черт мне умирать, так провались ты пропадом со своей водкой!»
Поставил я стакан на стол, закуску положил и говорю: «Благодарствую за угощение, но я непьющий». Он улыбается: «Не хочешь пить за нашу победу? В таком случае выпей за свою погибель». А что мне было терять? «За свою погибель и избавление от мук я выпью», — говорю ему. С тем взял стакан и в два глотка вылил его в себя, а закуску не тронул, вежливенько вытер губы ладонью и говорю: «Благодарствую за угощение. Я готов, герр комендант, пойдемте, распишете меня».
Но он смотрит внимательно так и говорит: «Ты хоть закуси перед смертью». Я ему на это отвечаю: «Я после первого стакана не закусываю». Наливает он второй, подает мне. Выпил я и второй и опять же закуску не трогаю, на отвагу бью, думаю: «Хоть напьюсь перед тем, как во двор идти, с жизнью расставаться». Высоко поднял комендант свои белые брови, спрашивает: «Что же не закусываешь, русс Иван? Не стесняйся!» А я ему свое: «Извините, герр комендант, я и после второго стакана не привык закусывать». Надул он щеки, фыркнул, а потом как захохочет и сквозь смех что-то быстро говорит по-немецки: видно, переводит мои слова друзьям. Те тоже рассмеялись, стульями задвигали, поворачиваются ко мне мордами и уже, замечаю, как-то иначе на меня поглядывают, вроде помягче.
Наливает мне комендант третий стакан, а у самого руки трясутся от смеха. Этот стакан я выпил врастяжку, откусил маленький кусочек хлеба, остаток положил на стол. Захотелось мне им, проклятым, показать, что хотя я и с голоду пропадаю, но давиться ихней подачкой не собираюсь, что у меня есть свое, русское достоинство и гордость и что в скотину они меня не превратили, как ни старались.
После этого комендант стал серьезный с виду, поправил у себя на груди два железных креста, вышел из-за стола безоружный и говорит: «Вот что, Соколов, ты — настоящий русский солдат. Ты храбрый солдат. Я — тоже солдат и уважаю достойных противников. Стрелять я тебя не буду. К тому же сегодня наши доблестные войска вышли к Волге и целиком овладели Сталинградом. Это для нас большая радость, а потому я великодушно дарю тебе жизнь. Ступай в свой блок, а это тебе за смелость», — и подает мне со стола небольшую буханку хлеба и кусок сала.
ГЕРОИ: русский солдат Андрей Соколов, комендант концлагеря Мюллер
- ЧЕСТЬ, ДОСТОИНСТВО, ГОРДОСТЬ, САМОУВАЖЕНИЕ
- СМЕЛОСТЬ, МУЖЕСТВО
- СИЛА ДУХА
- НРАВСТВЕННЫЙ ВЫБОР
- УВАЖЕНИЕ К ВРАГУ
45. Эко К. «Оно» (рассказ)
ЧИТАТЬ
ГЕРОИ: генерал, профессор Ка
- НАУКА, ОТКРЫТИЯ, ИЗОБРЕТЕНИЯ
- ОТВЕТСТВЕННОСТЬ УЧЁНЫХ
Если вас интересуют авторские материалы для подготовки к отдельным заданиям ОГЭ и ЕГЭ, то переходите ПО ЭТОЙ ССЫЛКЕ
Блог в помощь!
Несмотря на изменение критериев сочинения ЕГЭ по русскому, аргументация собственной позиции все еще остается важной его частью. И лучше всего доказывать свое мнение с помощью литературы.
Что из себя представляют короткие рассказы для аргументов ЕГЭ?
Короткие произведения для аргументов ЕГЭ — это палочка-выручалочка, которой можно воспользоваться для написания сочинения. Несмотря на малую форму, в них чаще всего заложен целый спектр проблем, которые регулярно встречаются на экзамене. Более того, именно она подходит лучше всего:
- рассказы учат анализировать, рассуждать, что пригодится при написании комментария;
- в них затрагивается несколько нравственных проблем, поэтому они во многом универсальны;
- их чтение не занимает много времени;
- незамысловатый сюжет легко запомнить.
Полный список произведений для аргументов ЕГЭ
Чтобы составить себе список для чтения, лучше опираться на сборники миниатюр и коротких рассказов. Наиболее широкий спектр проблем раскрывается в таких сборниках, как «Крохотки» А.И. Солженицына и «Письма о добром и прекрасном» Д.С. Лихачева. В них можно найти все, что потребуется на экзамене.
Также можно прочитать рассказы из кодификатора по литературе, ознакомиться с кратким содержанием больших романов из школьной программы:
- «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского,
- «Война и мир» Л.Н. Толстого,
- «Тихий Дон» М.А. Шолохова и др.
Классика всегда затрагивает множество проблем, которые не теряют актуальности и попадаются на экзамене из года в год.
Можно опираться и на зарубежные произведения:
- «Чайка по имени Джонатан Ливингстон» Р. Баха,
- «Мальчик в полосатой пижаме» Дж. Бойна,
- «Дары волхвов» и другие рассказы О. Генри.
Произведения про страх
Самым убедительным доказательством вреда страха, его влияния на жизнь человека могут послужить короткие юмористические рассказы А.П. Чехова о «человеке в футляре» и небольшие повести Н.В. Гоголя о «маленьком человеке». Именно такие литературные герои воплощают образ людей, раздавленных страхом: перед руководством, перед чином, перед ответственностью, перед жизнью.
Наиболее интересными будут такие произведения для аргументов ЕГЭ, как «Человек в футляре», «Тонкий и толстый» А.П. Чехова и «Шинель» Н.В. Гоголя.
Произведения про искусство
О силе искусства и настоящем призвании рассказывали многие писатели, однако вспомнить сразу произведения для аргументов ЕГЭ бывает порой трудно. О качествах мастера, деле всей жизни написаны замечательный рассказ «В прекрасном и яростном мире» А.П. Платонова и сказ Н.С. Лескова «Левша», с которыми выпускники знакомятся в рамках школьной программы. А об отличии настоящего искусства можно узнать из небольшой драмы А.С. Пушкина «Моцарт и Сальери», в основу которой лег миф об убийстве великого музыканта.
Также могут быть полезны стихотворения о поэте и его призвании, которые встречаются буквально у всех: у А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, В.В. Маяковского, С.А. Есенина и др.
Литературная аргументация собственного мнения всегда выглядит красиво и будет засчитана на экзамене в любом случае, поэтому прочитать несколько рассказов определенно стоит. Это поможет не только получить максимум за сочинение, но и научиться красиво излагать и доказывать свои мысли.
Дружба.
Василий Сухомлинский
Мальчик с больным сердцем
В нашей школе учится мальчик Тарасик. У него больное сердце, ему нельзя быстро ходить. Как только он заспешит, так сразу же задыхается.
В воскресенье дети решили пойти в лес. И Тарасику хочется вместе со всеми.
Рано утром собрались дети на школьном дворе. Тарасик тоже пришел. Он принес сумку с едой и термос с водой. Ребята забрали у него сумку, и все пошли в лес.
Шли очень медленно, чтобы Тарасик не выбился из сил.
Петрику хотелось идти быстрее. Олегу тоже. Когда они ушли вперед, все закричали:
– А вы забыли, что с нами Тарасик?
Мальчики остановились и стояли, пока товарищи их догнали.
Самая красивая дружба тогда, когда счастлив и тот, у кого горе.
Валентина Осеева
До первого дождя
Таня и Маша были очень дружны и всегда ходили в детский сад вместе. То Маша заходила за Таней, то Таня за Машей. Один раз, когда девочки шли по улице, начался сильный дождь. Маша была в плаще, а Таня в одном платье. Девочки побежали.
– Сними свой плащ, мы накроемся вместе! – крикнула на бегу Таня.
– Я не могу, я промокну! – нагнув вниз голову с капюшоном, ответила ей Маша.
– В детском саду воспитательница сказала:
– Как странно, у Маши платье сухое, а у тебя, Таня, совершенно мокрое, как же это случилось? Ведь вы же шли вместе?
– У Маши был плащ, а я шла в одном платье, – сказала Таня.
– Так вы могли бы укрыться одним плащом, – сказала воспитательница и, взглянув на Машу, покачала головой.
– Видно, ваша дружба до первого дождя!
Обе девочки покраснели: Маша за себя, а Таня за Машу.
Валентина Осеева
Синие листья
У Кати было два зеленых карандаша. А у Лены ни одного. Вот и просит Лена Катю:
– Дай мне зеленый карандаш.
А Катя и говорит:
– Спрошу у мамы.
Приходят на другой день обе девочки в школу. Спрашивает Лена:
– Позволила мама?
А Катя вздохнула и говорит:
– Мама-то позволила, а брата я не спросила.
– Ну что ж, спроси еще у брата, – говорит Лена.
Приходит Катя на другой день.
– Ну что, позволил брат? – спрашивает Лена.
– Брат-то позволил, да я боюсь, сломаешь ты карандаш.
– Я осторожненько, – говорит Лена. – Смотри, – говорит Катя, – не чини, не нажимай крепко, в рот не бери. Да не рисуй много.
– Мне, – говорит Лена, – только листочки на деревьях нарисовать надо да травку зеленую.
– Это много, – говорит Катя, а сама брови хмурит. И лицо недовольное сделала.
Посмотрела на нее Лена и отошла. Не взяла карандаш. Удивилась Катя, побежала за ней:
– Ну, что ж ты? Бери!
– Не надо, – отвечает Лена.
На уроке учитель спрашивает:
– Отчего у тебя, Леночка, листья на деревьях синие?
– Карандаша зеленого нет.
– А почему же ты у своей подружки не взяла?
Молчит Лена. А Катя покраснела как рак и говорит:
– Я ей давала, а она не берет.
Посмотрел учитель на обеих:
– Надо так давать, чтобы можно было взять.
Александр Куприн
«Друзья»
— Васька!.. Василь Васильевич…
— Мм… Оставь…
— Ваше сиятельство, соблаговолите проснуться.
— Убирайся к черту, идиот…
— Имею честь доложить вашему сиятельству, что у соседей часы только что пробили два… Позволю себе напомнить вашему сиятельству, что если ваше сиятельство опоздает в ломбард, то панталоны вашего сиятельства придется несть в ссудную кассу… Между тем вашей светлости, конечно, небезызвестно, что ни одна касса в городе не решается принимать на хранение этот предмет, столь драгоценный в архаическом отношении.
— Отвяжись, Федька… Хоть спать-то не мешай…
— В таком случае я, ваше сиятельство, буду вынужден — как глубоко мне это ни прискорбно — от мер кроткого увещевания перейти к мерам принудительного характера… Если ты, Васька, сейчас же не встанешь, я вылью тебе на голову воду из графина…
Угроза подействовала. Васька поднял со сложенного вчетверо сюртука, служившего ему вместо подушки, свою лохматую черноволосую голову и спросил хрипло:
— А который же час?
— Я же тебе сказал, третий. Вставай.
— Мм… Третий? — Васька принялся с закрытыми глазами, полулежа на кровати, чесать голову, потом волосатую грудь. Затем, сразу открыв глаза и как бы окончательно проснувшись, он сказал решительно:
— Ну что ж?.. Вставать так вставать… Вместе, что ли, пойдем, Федя?..
— А где же мы другое пальто возьмем, чтоб идти вместе?..
— Ах да, да, действительно… Ну, так ты подожди, я духом слетаю… Васька натянул уже на ногу правый сапог, как вдруг неожиданно ударил себя ладонью по лбу, сделал испуганное лицо и выразительно засвистал:
— Фью-ю. Вот тебе и обед…
— Что такое?
— Разве ты вчера не видал на столе записки?
— Нет.
— Пойди, прочти.
Федька, лежавший полуодетым на длинной кровати напротив Васьки, подошел к столу и взял небольшой клочок бумаги.
По мере того как он вслух разбирал наскоро набросанные карандашом иероглифы, лицо его омрачалось все более и более.
— «Не застал… извини… брюки… через два дня… до зарезу… предложение сделать… неловко… крепко жму… еще раз прошу…»
— Черт бы его побрал с его предложением! — закончил Федька энергичным восклицанием чтение записки.-Хороший сюрприз устроил, нечего сказать!
И он грузно бросился на свою кровать. Васька давно уже лежал, закутавшись до ушей одеялом.
Во всем господствовал беспорядок холодной комнаты «с мебелью». Куски сахара валялись на залитой чернилами скатерти вперемежку с табаком; два цветочных горшка с чахлыми кактусами, забросанные папиросными окурками, очевидно, заменяли собой пепельницы; разверстый настежь шкаф зиял полною пустотою; на комоде, под кривым, засиженным мухами зеркалом, красовался чей-то порыжелый башмак в соседстве с коробкою зубного порошка, восьмушкой чая и двумя пустыми пивными бутылками.
По своей профессии Васька Кобылин и Федька Выропаев были студентами Академии художеств. Уже третий год жили они неразлучно вместе, дружно разделяя хроническое безденежье, и обеды греческих кухмистерских, и холод нетопленных квартир, и всяческие козни и интриги квартирных хозяек. Оба обладали несомненным талантом: Федька — в области пейзажа, Васька — в сфере серьезной жанровой живописи. Товарищи называли их двумя Аяксами, так как они никуда не появлялись друг без друга.
Художники минут десять лежали молча. Наконец Васька первый нарушил молчание.
— Однако я голоден, как волк зимою,- сказал он мрачно.
Федька, которого никогда не покидало врожденное зубоскальство, тотчас же откликнулся:
— Ах, очень приятно… Значит, трюфели не окончательно убили аппетит вашей светлости… Ну что же, и отлично: пойдемте к Донону и закажемте небольшой завтрак… Как вы находите мою идею?
— Оставь. Не раздражай,- заметил строго Васька.
— Нет, в самом деле, отчего же? Сначала мы выпьем рюмки по две водки… может быть, вы предпочитаете английскую горечь… или лучше спросить рябиновки?
— Не дури, Федор…
— А на закуску чего-нибудь солененького… икорки, например, зернистой… знаете, этак на нее лимончиком слегка накапать… очень вкусно… не правда ли?..
— Балычку бы осетрового…- вставил Васька, глотая слюну.
— Прекрасно. Потом сырком побалуемся… свежим… что со слезою бывает… Затем… затем… затем, знаешь что?
— Что? — спросил Васька, поворачиваясь к товарищу лицом.
— Затем съедим устриц десяточка по полтора и к ним шабли…
— Ну их к черту… Борща бы со свининой.
— Фу, какие у вас вульгарные вкусы, князь… На вас татары глаза вытаращат, если вы борща со свининой потребуете… Если вам так нравятся национальные блюда, закажите себе лучше уху стерляжью… Там ее недурно готовят… Что до меня, я заказываю бульон с греночками… легко и питательно… Потом…
— Да?
— Потом какой-нибудь рыбы… Не особенно грубой… Стерлядку или форель… Хорошая вещь форель…
— Вкусная?
— Чрезвычайно… После этого…
— Пива?
— Ах, боже мой, вы убьете меня, князь… Рюмку старого портвейна или доброй мадеры… больше ничего… Потом по хорошему куску пулярдки, начиненной трюфелями…
— Довольно, Федька… Перестань…
Бутылку Mouton Rotschild * [Марка вина — фр.]
— Оставь…
— Седло дикой козы?
— Прекрати…
— Кофе. Ликеры. Дессерт. Пара гаван,- продолжал выкрикивать Федька. Потом он внезапно остановился и прибавил с глубоким искренним вздохом:
— Знаешь, Васенька, теперь бы по большому куску черного хлеба сожрать… Хлеб такой мягкий, теплый… да еще бы солью его этак посыпать хорошенько… А?
— Страсть хорошо.
— Н-да. Хоть бы гривенник у кого-нибудь попросить взаймы.
— Не у кого.
— Постой, поищем. Булаев, например?
— Я ему и так должен.
— Лапшин?
— В больнице.
— Илькевич?
— Этот удавится скорей, а не даст.
— Черт возьми… А у Цапли?
— Ну вот еще. Ты сам говоришь, что Цапля от тебя на другую сторону улицы перебегает… Разве попробовать к Жданскому забежать?
Они долго бы еще перебирали своих товарищей, если бы их не прервал осторожный стук в дверь.
— Хозяйкин муж! — быстро шепнул Федька, закутываясь одеялом.- Спи! Но в комнату вошел вовсе не хозяйкин муж, а какой-то незнакомый господин в сером пальто. Несколько секунд он в недоумении озирался вокруг себя, пока наконец не заметил выглядывавшего из-под одеяла Ваську и не спросил вежливым тенором:
— Господин Выропаев?..
Васька показал глазами на другую кровать и буркнул:
— Напротив.
— Это вы-с господин Выропаев? — поворотился незнакомец в сторону Федьки. Федька приподнялся на локте.
— Я действительно-с Выропаев-с. Только, вероятно, в адресном столе вам ошибкою указали не того Выропаева-с…
— Федор Леонтьевич?
— Да-с.
— И художник?
— К вашим услугам… Только я ведь исключительно пейзажист… Портретов не пишу.
— Очень приятно-с… Но я не думаю вам заказывать портрета… Вы мне позволите, надеюсь, присесть и выкурить папироску?
— Пожалуйста.
— Покорнейше благодарю вас. Извините мне один нескромный вопрос: не родственница ли вам была покойная Анна Родионовна Выропаева?
— Двоюродная тетка… А разве старушка уже того?.. перекинулась?..
— Да-с, Анна Родионовна умерла месяц тому назад, и я должен вам сказать, что вы оказываетесь ее ближайшим наследником.
— Точно в водевиле!
— Не знаю-с. Об этом не мое дело судить-с. Но я именно затем сюда и явился, чтобы предложить вам мои услуги при получении этого наследства…
— Нет, вы это серьезно?
— Совершенно серьезно-с. За вычетом некоторых расходов на ведение дела, вы должны будете получить около двадцати тысяч рублей.
— Фу-ты, дьявол!
— Поэтому, если вам будет только угодно, соблаговолите одеться… Мы с вами заедем сначала куда-нибудь в ресторан, споемся там, как следует, о наших с вами, так сказать, личных отношениях в будущем, позавтракаем, а затем к нотариусу… Нравится вам этот маленький проект?
— Необыкновенно.
— Затем, если вам только понадобится… (Незнакомец полез в боковой карман сюртука.) Я и мой бумажник всегда…
Он поглядел вопросительно на Федьку.
— Благодарю вас… потом…- сконфузился Федька.
— В таком случае давайте же наконец с вами познакомимся,- приподнялся с кровати незнакомец.- Илья Иванович Шатунов, частный поверенный. Очень приятно.
Они крепко пожали друг другу руки.
Через две минуты Выропаев, окончивший свой туалет с судорожною поспешностью и надев Васькино пальто, уже собирался выйти из дверей вслед за частным поверенным.
— Федька,- окликнул его вполголоса, высовываясь из-под одеяла, Кобылин. Федька подошел и спросил нетерпеливо:
— Ну, что тебе? Говори скорее…
— Послушай-ка, вот что, Федька…- Кобылин замялся. Он хотел сказать: «Попроси у этого господина какую-нибудь монету и сунь мне ее незаметно». Но, видя нетерпение своего друга, он смутился и прибавил:
— Вот что, Федя… Да… Позволь тебя, значит, поздравить с наследством.
— Ах, только-то! — воскликнул Федька, нервно пожав плечами.- Что же ты меня задерживаешь из-за пустяков? До свидания.
Он поспешно вышел, чтобы догнать Шатунова, Васька глядел ему вслед… Более сильное страдание заставило Ваську в эту минуту совершенно позабыть о голоде.
1896
Разум и чувства.
Василий Сухомлинский
Жестокость
Летним днем пятилетний Яша пошел с отцом на пруд купаться. Приятно было плескаться в теплой воде, пересыпать горячий песок.
Обрывистым берегом пруда бежал маленький щенок. Вдруг он поскользнулся и упал в воду. Возле отвесной стены пруд очень глубокий. Яше было больно слушать жалобные повизгивания маленького щенка. Он как будто звал на помощь. Но мальчик не умел плавать. Он умолял отца:
– Папа, спасите щенка… Он же утонет.
Отец ответил:
– Всех не спасешь…
Щенок взвизгнул и утонул. Над прудом стало тихо.
Яша заплакал.
Прошло много лет. Яша стал взрослым человеком – Яковом Ивановичем. Он построил себе дом. У него был пятилетний Ивась.
Стояла лютая зима. От мороза трескалась земля. Однажды под вечер началась метель. Кто-то постучал в окно.
– Кто там? – спросил Яков Иванович.
– Пустите, люди добрые, погреться… Мы путники… Замерзаем.
Спасите…
– Всех не спасешь, – тихо сказал Яков Иванович, а вслух произнес:
– Идите себе дальше… У нас тесно…
– Папа, почему вы их не пустили? – спросил Ивась. – Они ведь погибнут от холода.
– Всех не спасешь, – еще раз сказал отец.
Ивась заплакал.
Викентий Вересаев.
Всю жизнь отдала
Трамвайный вагон подходил к остановке. Хорошо одетая полная дама сказала упитанному мальчику лет пяти:
– Левочка, нам тут сходить.
Мальчик вскочил и, толкая всех локтями, бросился пробиваться к выходу. Старушка отвела его рукою и сердито сказала:
– Куда ты, мальчик, лезешь?
Мать в негодовании вскричала:
– Как вы смеете ребенка толкать?!
Высокий мужчина заговорил громким, на весь вагон, голосом:
– Вы бы лучше мальчишке вашему сказали, как он смеет всех толкать? Он идет, – скажите, пожалуйста! Все должны давать ему дорогу! Он самая важная особа! Растите хулиганов, эгоистов!
Мать возмущенно отругивалась. Мальчик с открытым ртом испуганно глядел на мужчину.
Вагон остановился, публика сошла. Сошла и дама с мальчиком. Вдруг он разразился отчаянным ревом. Мать присела перед ним на корточки, обнимала, целовала.
– Ну, не плачь, мальчик мой милый! Не плачь! Не обращай на него внимания! Он, наверно, пьяный! Не плачь!
Она взяла его на руки. Мальчик, рыдая, крепко охватил ее шею. Она шла, шатаясь и задыхаясь от тяжести, и повторяла:
– Ну, не плачь, не плачь, бесценный мой!
Мальчик стихал и крепко прижимался к матери.
Пришли домой. Ужинали. Мать возмущенно рассказывала мужу, как обидел в трамвае Левочку какой-то, должно быть, пьяный хулиган. Отец с сожалением вздохнул.
– Эх, меня не было! Я бы ему ответил!
Она с гордостью возразила:
– Я ему тоже отвечала хорошо… Ну, что, милый мой мальчик! Успокоился ты?.. Не бери сливу, она кислая.
Мать положила сливу обратно в вазу. Мальчик с упрямыми глазами взял ее и снова положил перед собою.
– Ну, детка моя, не ешь, она не спелая, расстроишь себе животик… А вот, погоди, я тебе сегодня купила шоколаду «Золотой ярлык»… Кушай шоколад!
Она взяла сливу и положила перед мальчиком плитку шоколада. Мальчик концами пальцев отодвинул шоколад и обиженно нахмурился.
– Кушай, мальчик мой, кушай! Дай, я тебе его разверну.
Отец сказал просительным голосом:
– Левочка, дай мне кусочек шоколада!
– Не-ет, это для Левочки, – возразила мать. – Специально для Левочки сегодня купила. Тебе, папа, нельзя, это не для тебя… Ну, что же ты, детка, не кушаешь?
Мальчик молчал, капризно нахмурившись.
– Ты, наверно, еще не успокоился?
Мальчик подумал и ответил:
– Я еще не успокоился.
– Ну, успокоишься, тогда скушаешь, да?
Мальчик молчал и не смотрел на шоколад. Через двадцать лет.
Эта самая дама, очень исхудавшая, сидела на скамеечке Гоголевского бульвара. Много стало серебра в волосах, много стало золота в зубах. Она с отчаянием смотрела в одну точку и горько что-то шептала.
Трудную жизнь она прожила. Еще до революции муж ее умер. Она собственным трудом воспитала своего мальчика, во всем себе отказывала, после службы давала уроки, переписывала на машинке. Сын кончил втуз инженером-электротехником, занимал место с хорошим жалованьем. И вот – она сидела, одинокая, на скамеечке бульвара под медленно падавшим снегом и горько шептала:
– Я, я ему всю жизнь отдала!
Они с сыном занимали просторную комнату в Нащокинском переулке. Сын задумал жениться. Сегодня она получила повестку с приглашением явиться в качестве ответчицы в суд: сын подал заявление о выселении ее из комнаты. Уже четыре года назад, когда они получили эту комнату, Левочка предусмотрительно вписал мать проживающею «временно». Это больше всего ее потрясло: значит, тогда уже он на всякий случай развязывал себе руки…
– А я ему всю жизнь отдала!..
Снег пушистым слоем все гуще покрывал ей голову, плечи и колени. Она сидела неподвижно, горько шевеля губами. Кляла судьбу, в которую не верила, винила бога, в которого полуверила. Не винила только себя, что всю жизнь отдала на выращивание эгоиста, приученного думать только о себе. 1943
Честь и бесчестие
Честное слово
Л. Пантелеев
не очень жаль, что я не могу вам сказать, как зовут этого маленького человека, и где он живет, и кто его папа и мама. В потемках я даже не успел как следует разглядеть его лицо. Я только помню, что нос у него был в веснушках и что штанишки у него были коротенькие и держались не на ремешке, а на таких лямочках, которые перекидываются через плечи и застегиваются где-то на животе.
Как-то летом я зашел в садик, — я не знаю, как он называется, на Васильевском острове, около белой церкви. Была у меня с собой интересная книга, я засиделся, зачитался и не заметил, как наступил вечер.
Когда в глазах у меня зарябило и читать стало совсем трудно, я захлопнул книгу, поднялся и пошел к выходу.
Сад уже опустел, на улицах мелькали огоньки, и где-то за деревьями звенел колокольчик сторожа.
Я боялся, что сад закроется, и шел очень быстро. Вдруг я остановился. Мне послышалось, что где-то в стороне, за кустами, кто-то плачет.
Я свернул на боковую дорожку — там белел в темноте небольшой каменный домик, какие бывают во всех городских садах; какая-то будка или сторожка. А около ее стены стоял маленький мальчик лет семи или восьми и, опустив голову, громко и безутешно плакал.
Я подошел и окликнул его:
— Эй, что с тобой, мальчик?
Он сразу, как по команде, перестал плакать, поднял голому, посмотрел на меня и сказал:
— Ничего.
— Как это ничего? Тебя кто обидел?
— Никто.
— Так чего ж ты плачешь?
Ему еще трудно было говорить, он еще не проглотил всех слез, еще всхлипывал, икал, шмыгал носом.
— Давай пошли, — сказал я ему. — Смотри, уже поздно, уже сад закрывается.
И я хотел взять мальчика за руку. Но мальчик поспешно отдернул руку и сказал:
— Не могу.
— Что не можешь?
— Идти не могу.
— Как? Почему? Что с тобой?
— Ничего, — сказал мальчик.
— Ты что — нездоров?
— Нет, — сказал он, — здоров.
— Так почему ж ты идти не можешь?
— Я — часовой, — сказал он.
— Как часовой? Какой часовой?
— Ну, что вы — не понимаете? Мы играем.
— Да с кем же ты играешь?
Мальчик помолчал, вздохнул и сказал:
— Не знаю.
Тут я, признаться, подумал, что, наверно, мальчик все-таки болен и что у него голова не в порядке.
— Послушай, — сказал я ему. — Что ты говоришь? Как же это так? Играешь и не знаешь — с кем?
— Да, — сказал мальчик. — Не знаю. Я на скамейке сидел, а тут какие-то большие ребята подходят и говорят: «Хочешь играть в войну?» Я говорю: «Хочу». Стали играть, мне говорят: «Ты сержант». Один большой мальчик… он маршал был… он привел меня сюда и говорит: «Тут у нас пороховой склад — в этой будке. А ты будешь часовой… Стой здесь, пока я тебя не сменю». Я говорю: «Хорошо». А он говорит: «Дай честное слово, что не уйдешь».
— Ну?
— Ну, я и сказал: «Честное слово — не уйду».
— Ну и что?
— Ну и вот. Стою-стою, а они не идут.
— Так, — улыбнулся я. — А давно они тебя сюда поставили?
— Еще светло было.
— Так где же они?
Мальчик опять тяжело вздохнул и сказал:
— Я думаю, — они ушли.
— Как ушли?
— Забыли.
— Так чего ж ты тогда стоишь?
— Я честное слово сказал…
Я уже хотел засмеяться, но потом спохватился и подумал, что смешного тут ничего нет и что мальчик совершенно прав. Если дал честное слово, так надо стоять, что бы ни случилось — хоть лопни. А игра это или не игра — все равно.
— Вот так история получилась! — сказал я ему. — Что же ты будешь делать?
— Не знаю, — сказал мальчик и опять заплакал.
Мне очень хотелось ему как-нибудь помочь. Но что я мог сделать? Идти искать этих глупых мальчишек, которые поставили его на караул взяли с него честное слово, а сами убежали домой? Да где ж их сейчас найдешь, этих мальчишек?..
Они уже небось поужинали и спать легли, и десятые сны видят.
А человек на часах стоит. В темноте. И голодный небось…
— Ты, наверно, есть хочешь? — спросил я у него.
— Да, — сказал он, — хочу.
— Ну, вот что, — сказал я, подумав. — Ты беги домой, поужинай, а я пока за тебя постою тут.
— Да, — сказал мальчик. — А это можно разве?
— Почему же нельзя?
— Вы же не военный.
Я почесал затылок и сказал:
— Правильно. Ничего не выйдет. Я даже не могу тебя снять с караула. Это может сделать только военный, только начальник…
И тут мне вдруг в голову пришла счастливая мысль. Я подумал, что если освободить мальчика от честного слова, снять его с караула может только военный, так в чем же дело? Надо, значит, идти искать военного.
Я ничего не сказал мальчику, только сказал: «Подожди минутку», — а сам, не теряя времени, побежал к выходу…
Ворота еще не были закрыты, еще сторож ходил где-то в самых дальних уголках сада и дозванивал там в свой колокольчик.
Я стал у ворот и долго поджидал, не пройдет ли мимо какой-нибудь лейтенант или хотя бы рядовой красноармеец. Но, как назло, ни один военный не показывался на улице. Вот было мелькнули на другой стороне улицы какие-то черные шинели, я обрадовался, подумал, что это военные моряки, перебежал улицу и увидел, что это не моряки, а мальчишки-ремесленники. Прошел высокий железнодорожник в очень красивой шинели с зелеными нашивками. Но и железнодорожник с его замечательной шинелью мне тоже был в эту минуту ни к чему.
Я уже хотел несолоно хлебавши возвращаться в сад, как вдруг увидел — за углом, на трамвайной остановке — защитную командирскую фуражку с синим кавалерийским околышем. Кажется, еще никогда в жизни я так не радовался, как обрадовался в эту минуту. Сломя голову я побежал к остановке. И вдруг, не успел добежать, вижу — к остановке подходит трамвай, и командир, молодой кавалерийский майор, вместе с остальной публикой собирается протискиваться в вагон.
Запыхавшись, я подбежал к нему, схватил за руку и закричал:
— Товарищ майор! Минуточку! Подождите! Товарищ майор!
Он оглянулся, с удивлением на меня посмотрел и сказал:
— В чем дело?
— Видите ли, в чем дело, — сказал я. — Тут, в саду, около каменной будки, на часах стоит мальчик… Он не может уйти, он дал честное слово… Он очень маленький… Он плачет…
Командир захлопал глазами и посмотрел на меня с испугом. Наверное, он тоже подумал, что я болен и что у меня голова не в порядке.
— При чем же тут я? — сказал он.
Трамвай его ушел, и он смотрел на меня очень сердито.
Но когда я немножко подробнее объяснил ему, в чем дело, он не стал раздумывать, а сразу сказал:
— Идемте, идемте. Конечно. Что же вы мне сразу не сказали?
Когда мы подошли к саду, сторож как раз вешал на воротах замок. Я попросил его несколько минут подождать, сказал, что в саду у меня остался мальчик, и мы с майором побежали в глубину сада.
В темноте мы с трудом отыскали белый домик. Мальчик стоял на том же месте, где я его оставил, и опять — но на этот раз очень тихо — плакал. Я окликнул его. Он обрадовался, даже вскрикнул от радости, а я сказал:
— Ну, вот, я привел начальника.
Увидев командира, мальчик как-то весь выпрямился, вытянулся и стал на несколько сантиметров выше.
— Товарищ караульный, — сказал командир. — Какое вы носите звание?
— Я — сержант, — сказал мальчик.
— Товарищ сержант, приказываю оставить вверенный вам пост.
Мальчик помолчал, посопел носом и сказал:
— А у вас какое звание? Я не вижу, сколько у вас звездочек…
— Я — майор, — сказал командир.
И тогда мальчик приложил руку к широкому козырьку своей серенькой кепки и сказал:
— Есть, товарищ майор. Приказано оставить пост.
И сказал это он так звонко и так ловко, что мы оба не выдержали и расхохотались.
И мальчик тоже весело и с облегчением засмеялся.
Не успели мы втроем выйти из сада, как за нами хлопнули ворота и сторож несколько раз повернул в скважине ключ.
Майор протянул мальчику руку.
— Молодец, товарищ сержант, — сказал он. — Из тебя выйдет настоящий воин. До свидания.
Мальчик что-то пробормотал и сказал: «До свиданья».
А майор отдал нам обоим честь и, увидев, что опять подходит его трамвай, побежал к остановке.
Я тоже попрощался с мальчиком и пожал ему руку.
— Может быть, тебя проводить? — спросил я у него.
— Нет, я близко живу. Я не боюсь, — сказал мальчик.
Я посмотрел на его маленький веснушчатый нос и подумал, что ему, действительно, нечего бояться. Мальчик, у которого такая сильная воля и такое крепкое слово, не испугается темноты, не испугается хулиганов, не испугается и более страшных вещей.
А когда он вырастет… Еще не известно, кем он будет, когда вырастет, но кем бы он ни был, можно ручаться, что это будет настоящий человек.
Я подумал так, и мне стало очень приятно, что я познакомился с этим мальчиком.
И я еще раз крепко и с удовольствием пожал ему руку.
АМОРАЛЬНЫЙ ПРИКАЗ
М.ДЁГТЕВА
Шли мы тогда из Владивостока в порт Ванино. Рейс был последний в сезоне. Шансов успеть до ледостава почти не оставалось. Из Ванино сообщили, что у них на рейде уже появились льдины. Я недоумевал: зачем послали так поздно? Однако надеялся, что зима припозднится и удастся проскочить. Тихая и тёплая погода в Японском море давала основания для таких надежд.
На борту у меня был «особый груз» — осуждённые священники, настоятели монастырей, высшие иерархи. Надо сказать, однажды мне уже приходилось переплавлять заключённых – страшно вспомнить… В этот раз – совсем другое дело. Ни тебе голодовок, ни поножовщины, ни шума, ни крика. Охранники маялись от безделья. Они даже стали их выпускать на палубу гулять, не боясь, что кто-нибудь из осуждённых бросится за борт. Ведь самоубийство по христианским понятиям – самый тяжкий грех. На прогулках святые отцы чинно ходили по кругу, худые, прямые, в чёрных длинных одеждах, ходили и молчали или тихо переговаривались. Странно, но, кажется, никто из них даже морской болезнью не страдал, в отличие от охранников, всех этих мордастых увальней, которые, чуть только поднимается небольшая зыбь, то и дело высовывали рожи за борт…
И был среди монахов мальчик Алёша, послушник, лет двенадцати от роду. Когда в носовом трюме устраивалось моление, часто можно было слышать его голос. Алёша пел чистейшим альтом, пел звонко, сильно и с глубокой верой, так что даже грубая обшивка отзывалась ему. У Алёши была собака Пушок. Рыжеватый такой пёсик. Собака была учёная, понимала всё, что Алёша говорил. Скажет мальчик, бывало: «Пушок, стой!» — и пёс стоит на задних лапах, как столбик; прикажет: «Ползи!» — и пёс ползёт, высунув от усердия язык, вызывая у отцов смиренные улыбки, а охрану приводя в восторг; хлопнет в ладоши: «Голос!» — и верный друг лает заливисто и с готовностью: «Аф! Аф!. Все заключённые любили Алёшу и его кобелька. Полюбили его и матросы, даже охрана улыбалась при виде этой парочки. Пушок понимал не только слова хозяина, он мог читать даже его мысли: стоило Алёше посмотреть в преданные глаза, и пёс уже бежал выполнять то, о чём мальчик подумал.
Наш замполит, Яков Наумыч Минкин, в прошлом циркач, восхищался Пушком: уникальная собака, с удивительными способностями, цены ей нет. Пытался прикармливать пса, но тот почему-то к нему не шёл и корма не брал. Однажды на прогулке наш старпом подарил Алёше свой старый свитер. С каждым днём заметно холодало. Мальчик зяб в своей вытертой ряске. Алёша только посмотрел Пушку в глаза – и пёс, подойдя к старпому, лизнул его в руку. Старик так растрогался.
Возвращаясь к хозяину, пёс ни с того ни с сего облаял Якова Наумыча, спешившего куда-то. Чуть было не укусил. Мне непонятно было такое поведение собаки. Однако на другой день всё стало ясно. Я зашёл к замполиту в каюту неожиданно, кажется, без стука, и увидел в его руках массивный серебряный крест. Яков им любовался… Крест был прикреплён колечком к жетону. Жетон был увенчан короной, на нём – зелёное поле, а на поле – серебряный олень с ветвистыми рогами, пронзённый серебряной стрелой. Яков перехватил мой взгляд. «А наш-то послушник, оказывается, князь!» — сказал он как ни в чём ни бывало и кивнул на крест с гербом.
Вот так мы и шли пять суток.
И вот на шестой день плавания Яков спросил координаты. Я сказал. Он озадаченно пробурчал что-то и спустился в носовой трюм. Вскоре вернулся с Пушком под мышкой. Пушок скулил. Алёша, слышно было, плакал. Кто-то из монахов успокаивал его. Замполит запер пса в своей каюте, и я расслышал, как он резко одёрнул старпома, попытавшегося было его усовестить: «Не твоё дело!» После чего послонялся какое-то время по палубе, нервно пожимая кулаки, потом опять сходил в свою каюту и вернулся с чёрным пакетом в сургучных печатях. Вновь спросил у меня координаты. Я сказал: такие-то. Тогда он торжественно вручил мне пакет. Я сломал печати. В пакете был приказ.
Вы слышите – мне приказывалось: остановить машину, открыть кингстоны и затопить пароход вместе с «грузом». Команду и охрану снимет встречный эсминец. Я опешил. И с минуту ничего не мог сказать. Может, ошибка? Но тут подошёл радист и передал радиограмму с эсминца «Беспощадный боец революции Лев Троцкий» — корабль уже входит в наш квадрат.
Что я мог поделать – приказ есть приказ! Помня о долге капитана, я спустился в каюту, умылся, переоделся во всё чистое, облачился в парадный китель, как требует того морская традиция. Внутри у меня было, как на покинутой площади… Долго не выходил из каюты, находя себе всякие мелкие заботы, и всё время чувствовал, как из зеркала на меня смотрело бескровное, чужое лицо.
Когда поднялся на мостик, прямо по курсу увидел дымы эсминца. Собрал команду и объявил приказ. Повёл взглядом: кто?.. Моряки молчали, потупив глаза, а Минкин неловко разводил руками. Во мне что-то натянулось: все, все они могут отказаться, все – кроме меня!..
— В таком случае я сам!..
Спустился в машинное отделение – машина уже стояла, и лишь слышно было, как она остывает, потрескивая, — и со звоном в затылке отдраил кингстоны. Под ноги хлынула зелёная, по-зимнему густая вода, промочила ботинки, но холода я не почувствовал.
Поднявшись на палубу – железо прогибалось, — увидел растерявшегося замполита, тот бегал, заглядывал под снасти и звал:
— Пушок! Пушок!
В ответ – ни звука. Из машинного отделения был слышен гул бурлящей воды. Я торжественно шёл по палубе, весь в белом, видел себя самого со стороны и остро, как бывает во сне, осознавал смертную важность момента. Был доволен тем, как держался, казался себе суровым и хладнокровным. Увы, не о людях, запертых в трюмах, думал, а о том, как выгляжу в этот роковой миг. И сознание, что поступаю по-мужски, как в романах – выполняю ужасный приказ, но вместе с тем щепетильно и тщательно соблюдаю долг капитана и моряка, — наполняло сердце трепетом и гордостью. А ещё в голове тяжело перекатывалось, что событие это – воспоминание на всю жизнь, и немного жалел, что на судне нет фотоаппарата…
Из трюмов донеслось:
— Вода! Спасите! Тонем!
И тут мощный бас перекрыл крики и плач:
— Помолимся, братия! Простим им, не ведают, что творят. Свя-тый Бо-о-же, Свя-тый Кре-епкий, Свя-тый Бес-с-смерт-ный, поми-и-илуй нас! – запел он торжественно и громко.
За ним подхватил ещё один, потом другой, третий. Тюрьма превратилась в храм. Хор звучал так мощно и так слаженно, что дрожала, вибрировала палуба. Всю свою веру вложили монахи в последнюю молитву. Они молились за нас, безбожников, в железном своём храме. А я попирал этот храм ногами…
В баркас спускался последним. Наверное, сотня крыс прыгнула вместе со мной. Ни старпом, ни матрос, стоявшие на краю баркаса, не подали мне руки. А какие глаза были у моряков!.. И только Яков Наумыч рыскал своими глазами-маслинами по палубе, звал собаку:
— Пушок! Пушок! Чтоб тебя!..
Пёс не отзывался. А пароход между тем погружался. Уже осела корма и почти затихли в кормовом трюме голоса. Когда с парохода на баркас прыгнула последняя крыса, — она попала прямо на меня, на мой белый китель, — я дал знак отваливать. Громко сказал: «Простите нас!» — и отдал честь. И опять нравился самому себе в ту минуту…
— Подождите! – закричал замполит. – Ещё чуть-чуть. Сейчас он прибежит. Ах, ну и глупый же пёс!..
Подождали. Пёс не шёл. Пароход опускался. Уже прямо на глазах. И слабели, смолкали один за другим голоса монахов, и только в носовом трюме звенел, заливался голос Алёши. Тонкий, пронзительный, он звучал звонко и чисто, серебряным колокольчиком – он звенит и сейчас в моих ушах!
— О мне не рыдайте, плача, бо ничтоже начинах достойное…
А монахи вторили ему:
— Душе моя, душе моя, восстань!..
Но всё слабее вторили и слабее. А пароход оседал в воду и оседал… Ждать больше было уже опасно. Мы отвалили.
И вот тогда-то на накренившейся палубе и появился пёс. Он постоял, посмотрел на нас, потом устало подошёл к люку, где всё ещё звучал голос Алеши; скорбно, с подвизгом, взлаял и лёг на железо.
Пароход погрузился. И в мире словно лопнула струна… Все заворожено смотрели на огромную бурлящую воронку, кто-то из матросов громко икал, старпом еле слышно бормотал: «Со святыми упокой, Христе, души рабов Твоих, иде же несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная…» — а я тайком оттирал, оттирал с белоснежного рукава жидкий крысиный помёт и никак не мог его оттереть…
Вот вода сомкнулась. Ушли в пучину тысяча три брата, послушник Алёша и верный Пушок…
Победа и поражение
Александр Степанович Грин.
Победитель.
Скульптор, не мни покорной
И вязкой глины ком…
Т.Готье
I
— Наконец-то фортуна пересекает нашу дорогу, — сказал Геннисон,
закрывая дверь и вешая промокшее от дождя пальто. — Ну, Джен, —
отвратительная погода, но в сердце моем погода хорошая. Я опоздал немного
потому, что встретил профессора Стерса. Он сообщил потрясающие новости.
Говоря, Геннисон ходил по комнате, рассеянно взглядывая на накрытый
стол и потирая озябшие руки характерным голодным жестом человека, которому
не везет и который привык предпочитать надежды обеду; он торопился
сообщить, что сказал Стерс.
Джен, молодая женщина с требовательным, нервным выражением сурово
горящих глаз, нехотя улыбнулась.
— Ох, я боюсь всего потрясающего, — сказала она, приступая было к еде,
но, видя, что муж взволнован, встала и подошла к нему, положив на его плечо
руку. — Не сердись. Я только хочу сказать, что когда ты приносишь
«потрясающие» новости, у нас, на другой день, обыкновенно, не бывает денег.
— На этот раз, кажется, будут, — возразил Геннисон. — Дело идет как
раз о посещении мастерской Стерсом и еще тремя лицами, составляющими в жюри
конкурса большинство голосов. Ну-с, кажется, даже наверное, что премию
дадут мне. Само собой, секреты этого дела — вещь относительная; мою манеру
так же легко узнать, как Пунка, Стаорти, Бельграва и других, поэтому Стерс
сказал: — «Мой милый, это ведь ваша фигура «Женщины, возводящей ребенка
вверх по крутой тропе, с книгой в руках»? — Конечно, я отрицал, а он
докончил, ничего не выпытав от меня: — «Итак, говоря условно, что ваша, —
эта статуя имеет все шансы. Нам, — заметь, он сказал «нам», — значит, был о
том разговор, — нам она более других по душе. Держите в секрете. Я сообщаю
вам это потому, что люблю вас и возлагаю на вас большие надежды.
Поправляйте свои дела».
— Разумеется, тебя нетрудно узнать, — сказала Джен, — но, ах, как
трудно, изнемогая, верить, что в конце пути будет наконец отдых. Что еще
сказал Стерс?
— Что еще он сказал, — я забыл. Я помню только вот это и шел домой в
полусознательном состоянии. Джен, я видел эти три тысячи среди небывалого
радужного пейзажа. Да, это так и будет, конечно. Есть слух, что хороша
также работа Пунка, но моя лучше. У Гизера больше рисунка, чем анатомии. Но
отчего Стерс ничего не сказал о Ледане?
— Ледан уже представил свою работу?
— Верно — нет, иначе Стерс должен был говорить о нем. Ледан никогда
особенно не торопится. Однако на днях он говорил мне, что опаздывать не
имеет права, так как шесть его детей, мал мала меньше, тоже, вероятно, ждут
премию. Что ты подумала?
— Я подумала, — задумавшись, произнесла Джен, — что, пока мы не знаем,
как справился с задачей Ледан, рано нам говорить о торжестве.
— Милая Джен, Ледан талантливее меня, но есть две причины, почему он
не получит премии. Первая: его не любят за крайнее самомнение. Во-вторых,
стиль его не в фаворе у людей положительных. Я ведь все знаю. Одним словом,
Стерс еще сказал, что моя «Женщина» — удачнейший символ науки, ведущей
младенца — Человечество — к горной вершине Знания.
— Да… Так почему он не говорил о Ледане?
— Кто?
— Стерс.
— Не любит его: просто — не любит. С этим ничего не поделаешь. Так
можно лишь объяснить.
Напряженный разговор этот был о конкурсе, объявленном архитектурной
комиссией, строящей университет в Лиссе. Главный портал здания было решено
украсить бронзовой статуей, и за лучшую представленную работу город обещал
три тысячи фунтов.
Геннисон съел обед, продолжая толковать с Джен о том, что они сделают,
получив деньги. За шесть месяцев работы Геннисона для конкурса эти
разговоры еще никогда не были так реальны и ярки, как теперь. В течение
десяти минут Джен побывала в лучших магазинах, накупила массу вещей,
переехала из комнаты в квартиру, а Геннисон между супом и котлетой съездил
в Европу, отдохнул от унижений и нищеты и задумал новые работы, после
которых придут слава и обеспеченность.
Когда возбуждение улеглось и разговор принял не столь блестящий
характер, скульптор утомленно огляделся. Это была все та же тесная комната,
с грошовой мебелью, с тенью нищеты по углам. Надо было ждать, ждать…
Против воли Геннисона беспокоила мысль, в которой он не мог признаться
даже себе. Он взглянул на часы — было почти семь — и встал.
— Джен, я схожу. Ты понимаешь — это не беспокойство, не зависть — нет;
я совершенно уверен в благополучном исходе дела, но… но я посмотрю
все-таки, нет ли там модели Ледана. Меня интересует это бескорыстно. Всегда
хорошо знать все, особенно в важных случаях.
Джен подняла пристальный взгляд. Та же мысль тревожила и ее, но так
же, как Геннисон, она ее скрыла и выдала, поспешно сказав:
— Конечно, мой друг. Странно было бы, если бы ты не интересовался
искусством. Скоро вернешься?
— Очень скоро, — сказал Геннисон, надевая пальто и беря шляпу. — Итак,
недели две, не больше, осталось нам ждать. Да.
— Да, так, — ответила Джен не очень уверенно, хотя с веселой улыбкой,
и, поправив мужу выбившиеся из-под шляпы волосы, прибавила: — Иди же. Я
сяду шить.
II
Студия, отведенная делам конкурса, находилась в здании Школы Живописи
и Ваяния, и в этот час вечера там не было уже никого, кроме сторожа Нурса,
давно и хорошо знавшего Геннисона. Войдя, Геннисон сказал:
— Нурс, откройте, пожалуйста, северную угловую, я хочу еще раз
взглянуть на свою работу и, может быть, подправить кой-что. Ну, как — много
ли доставлено сегодня моделей?
— Всего, кажется, четырнадцать. — Нурс стал глядеть на пол. —
Понимаете, какая история. Всего час назад получено распоряжение не пускать
никого, так как завтра соберется жюри и, вы понимаете, желают, чтобы все
было в порядке.
— Конечно, конечно, — подхватил Геннисон, — но, право, у меня душа не
на месте и неспокойно мне, пока не посмотрю еще раз на свое. Вы меня
поймите по-человечески. Я никому не скажу, вы тоже не скажете ни одной
душе, таким образом это дело пройдет безвредно. И… вот она, — покажите-ка
ей место в кассе «Грилль-Рума».
Он вытащил золотую монету — последнюю — все, что было у него, — и
положил в нерешительную ладонь Нурса, сжав сторожу пальцы горячей рукой.
— Ну, да, — сказал Нурс, — я это очень все хорошо понимаю… Если,
конечно… Что делать — идем.
Нурс привел Геннисона к темнице надежд, открыл дверь, электричество,
сам стал на пороге, скептически окинув взглядом холодное, высокое
помещение, где на возвышениях, покрытых зеленым сукном, виднелись
неподвижные существа из воска и глины, полные той странной, преображенной
жизненности, какая отличает скульптуру. Два человека разно смотрели на это.
Нурс видел кукол, в то время как боль и душевное смятение вновь ожили в
Геннисоне. Он заметил свою модель в ряду чужих, отточенных напряжений и
стал искать глазами Ледана.
Нурс вышел.
Геннисон прошел несколько шагов и остановился перед белой небольшой
статуей, вышиной не более трех футов. Модель Ледана, которого он сразу
узнал по чудесной легкости и простоте линий, высеченная из мрамора, стояла
меж Пунком и жалким размышлением честного, трудолюбивого Пройса, давшего
тупую Юнону с щитом и гербом города. Ледан тоже не изумил выдумкой.
Всего-навсего — задумчивая фигура молодой женщины в небрежно спадающем
покрывале, слегка склоняясь, чертила на песке концом ветки геометрическую
фигурку. Сдвинутые брови на правильном, по-женски сильном лице отражали
холодную, непоколебимую уверенность, а нетерпеливо вытянутый носок стройной
ноги, казалось, отбивает такт некоего мысленного расчета, какой она
производит.
Геннисон отступил с чувством падения и восторга. — «А! — сказал он,
имея, наконец, мужество стать только художником. — Да, это искусство. Ведь
это все равно, что поймать луч. Как живет. Как дышит и размышляет».
Тогда — медленно, с сумрачным одушевлением раненого, взирающего на
свою рану одновременно взглядом врача и больного, он подошел к той «Женщине
с книгой», которую сотворил сам, вручив ей все надежды на избавление. Он
увидел некоторую натянутость ее позы. Он всмотрелся в наивные недочеты, в
плохо скрытое старание, которым хотел возместить отсутствие точного
художественного видения. Она была относительно хороша, но существенно плоха
рядом с Леданом. С мучением и тоской, в свете высшей справедливости,
которой не изменял никогда, он признал бесспорное право Ледана делать из
мрамора, не ожидая благосклонного кивка Стерса.
За несколько минут Геннисон прожил вторую жизнь, после чего вывод и
решение могли принять только одну, свойственную ему, форму. Он взял
каминные щипцы и тремя сильными ударами обратил свою модель в глину, — без
слез, без дикого смеха, без истерики, — так толково и просто, как
уничтожают неудавшееся письмо.
— Эти удары, — сказал он прибежавшему на шум Нурсу, — я нанес сам
себе, так как сломал только собственное изделие. Вам придется немного здесь
подмести.
— Как?! — закричал Нурс, — эту самую… и это — ваша… Ну, а я вам
скажу, что она-то мне всех больше понравилась. Что же вы теперь будете
делать?
— Что? — повторил Геннисон. — То же, но только лучше, — чтобы
оправдать ваше лестное мнение обо мне. Без щипцов на это надежда была
плоха. Во всяком случае, нелепый, бородатый, обремененный младенцами и
талантом Ледан может быть спокоен, так как жюри не остается другого выбора.
Его можно использовать как непосредственно для анализа, так и для написания аргументации. Почему выбран жанр именно короткого рассказа (преимущественно в списке, если не указано иное)? Потому что его интересно читать, это не занимает много времени, не утомляет ребенка, способствует проявлению интереса к литературе в целом.
1. Андреев Л. «Ангелочек», «Баргамот и Гараська», «Молчание», «Красный смех», «Случай»
2. Андерсен Г.Х. «Девочка со спичками»
3. Астафьев В.П. Глава «Царь-рыба» из одноименной книги, «Телеграмма»
4. Брэдбери Р. «Улыбка», «Наказание без преступления», «Лед и пламя», «Банка», «И грянул гром», «Вельд», «Кошкина пижама»
5. Бунин И.А. «Темные аллеи», «Господин из Сан-Франциско», «Солнечный удар», «Чистый понедельник»
6. Генри О. «Последний лист», «Дары волхвов», «Черствые хлебцы»
7. Горький М. «Нищая», «Макар Чудра», «Челкаш»
8. Грин А. «Зеленая лампа», феерия «Алые паруса»
9. Достоевский М.Ф. «Мальчик у Христа на елке»
10. Кортасар Х. «Ночью на спине, лицом кверху», «Заколоченная дверь»
11. Лермонтов М.Ю. «Нищий» (стихотворение)
12. Лесков Н.С. «Человек на часах», «Александрит», «Жемчужное ожерелье», «Тупейный художник», «Левша»
13. Маркес Г. Повести «Полковнику никто не пишет», «Палая листва» (повести)
14. Мопассан Ги де. «Возвращение», «Ожерелье»
15. Паустовский К. «Лувр»
16. Платонов «Счастье вблизи человека», «В прекрасном и яростном мире»
17. Приставкин А. «Золотая рыбка»
18. Солженицын А.И. «Матренин двор», «Один день Ивана Денисовича»
19. Твардовский А. «Перед войной, как будто в знак беды…» (стихотворение)
20. Тендряков В. «Хлеб для собаки»
21. Толстая Т. «Ложка для картоф.», «Йорик», «Небо в алмазах», «Золотой век»
22. Толстой Л.Н. «Сила детства», «После бала», «Крейцерова соната»
23. Тэффи «Восток»
24. Харпер Ли «Убить пересмешника» (роман)
25. Хемингуэй Э. «Старик и море»
26. Чехов А.П. «Дама с собачкой», «Ариадна», «Толстый и тонкий», «Студент», «Скрипка Ротшильда»
27. Шолохов М. «Судьба человека»