Сочинение по литературе севастопольские рассказы

­«Севастопольские рассказы», по сути являются художественно оформленные записки Льва Толстого, о боевых действиях во время Русско-Турецкой войны, в которых писатель принимал участие в 1854-1855 годах.

Эти произведения правдивы. В них показаны стойкость и мужество русского народа в непростой ситуации, когда решается судьба государства.

«Севастопольские рассказы» подтверждает мнение, что порождение героического духа исходит от народа. Что именно солдаты и лучшие офицеры в состоянии разумно побеждать, без излишних потерь и кровопролития.

Но Толстой нам показывает и других, те кто ради очередной звездочки на погоне, готовы пожертвовать сотнями других жизней.

Главной темой «Севастопольских рассказов» конечно можно назвать тему народа и войны, тему народного единства и национального русского характера.

Пример сочинения 1 

В середине 50-х годов в «Современнике» был опубликован цикл «Севастопольских рассказов», явившийся заметной вехой в эволюции творчества Толстого. Для читателей того Времени, с напряженным вниманием ожидавших известий о Крымской войне, очерки Толстого представляли интерес прежде всего как живое свидетельство очевидца, как своеобразный репортаж с места события (на такое восприятие произведений наталкивали и заглавия: «Севастополь в декабре месяце», «Севастополь в мае», «Севастополь в августе 1855 года»). Как всякий настоящий художник, Толстой не ограничивался простым воспроизведением тех или иных событий, пусть даже самых героических. Севастопольским рассказам свойственна широта художественного обобщения.

Первый рассказ из севастопольского цикла был посвящен описанию общей атмосферы осажденного города и включал не только военные эпизоды, но и бытовые сцены, свидетельствующие о мужестве солдат, матросов, жителей города. Рассказчик стремится приблизить читателя к явлениям ужасным и грустным, великим и забавным, сделать его непосредственным свидетелем своих наблюдений, участником событий, описанных в произведении. Отсюда особая манера повествования, которая выходит за пределы только личного, субъективного восприятия рассказчиком всего увиденного: «Вы подходите к пристани…», «предлагают вам…», «Вы выбираете…» и т. д. И в конечном счете рассказчик вместе с воображаемым читателем приобщается к величию подвига народа: «…вы…, не обращая никакого внимания на ядра и пули…, идете спокойно, возвысившимся духом».

Личное участие в обороне Севастополя позволило Толстому с зоркостью писателя-реалиста полно и объективно изобразить разнообразные человеческие характеры. Писатель приходит к мысли (ставшей генеральной для всего его последующего творчества), что русские солдаты, простой народ есть та главная сила, которая порождает героический дух защитников города-героя.

В последующих частях цикла у Толстого усиливается критический пафос, появляется ясно выраженное обличительное начало.

Рассказчика (и стоящего за ним автора) поражает различие между подлинным величием солдат, их простотой, естественностью поведения в минуту самой грозной опасности и тщеславным желанием высших офицеров, «метящих в Наполеоны», «затеять сражение, убить человек сотню для того только, чтобы получить лишнюю звездочку или треть жалованья» («Севастополь в мае»). Только лучшие из офицеров близки к народной массе; общение с солдатами помогает им обрести стойкость и мужество, определяет их нравственную ценность (братья Козельцовы в рассказе «Севастополь в августе…»).

Севастопольские рассказы стали важным этапом в формировании писательского таланта Толстого. Впервые в его творчестве возник обобщенный образ русского народа, в грозное время встающего на защиту своей родины. Было положено начало реалистическому изображению войны и психологического состояния человека на войне в русской литературе. Новый взгляд на войну, как на тяжелую работу, лишенную ореола красивости, восприятие ее с точки зрения простых солдат явилось художественным открытием Толстого. Он предупреждал читателей, что в его произведениях им предстоит увидеть «войну не в правильном, красивом строе, с музыкой и барабанном боем, с развевающимися знаменами и гарцующими генералами, а… в настоящем ее выражении — в крови, в страданиях, В смерти…».

Пример сочинения 2

Тема: Нужна ли народу война?

Находясь на военной службе, Лев Николаевич Толстой мучительно думал о войне. Что такое война, нужна ли она человечеству? Эти вопросы встали перед писателем в самом начале его литературного поприща и занимали его на протяжении жизни. Толстой бескомпромиссно осуждает войну. “Неужели тесно жить людям на этом прекрасном свете, под этим неизмеримым звездным небом?” Осенью 1853 года началась война России с Турцией, Толстому разрешено было перевестись в Севастополь. Попав в осажденный город, Толстой был потрясен героическим духом войска и населения. “Дух в войсках выше всякого описания,— писал он брату Сергею.— Во времена Древней Греции не было столько геройства”.Под грохот орудий четвертого бастиона, окутанный пороховым дымом, Л. Н. Толстой начал писать свой первый рассказ о героической обороне города, “Севастополь в декабре месяце”, за ним последовали два других: “Севастополь в мае” и “Севастополь в августе 1855 года”.

В своих рассказах о трех этапах Крымской эпопеи Толстой показал войну “не в правильном, красивом и блестящем строе, с музыкой и барабанным боем, с развевающимися знаменами и гарцующими генералами… а в настоящем ее выражении— в крови, в страдании, в смерти…”. Под его гениальным пером воскресает героическая оборона Севастополя. Взяты только три момента, выхвачены только три картины из отчаянной, неравной борьбы, почти целый год не утихавшей и не умолкавшей под Севастополем. Но как много дают эти картины! Это не только великое художественное произведение, но и правдивый исторический документ, драгоценное для историка показание участника.

Первый рассказ говорит о Севастополе в декабре 1854 года. Это был момент некоторого ослабления и замедления военных действий, промежуток между кровавой битвой под Инкерманом и под Евпаторией. Но если могла несколько поотдохнуть и поправиться полевая русская армия, стоявшая в окрестностях Севастополя, то город и его гарнизон не знали передышки и забыли, что значит слово “покой”. Солдаты и матросы трудились под снегом и проливным дождем, полуголодные, истерзанные.

Толстой рассказывает о матросе с оторванной ногой, которого несут на носилках, а он просит остановиться, чтобы посмотреть на залп нашей батареи. “Ничего, нас тут двести человек на бастионе, дня на два еще нас хватит!” Такие ответы давали солдаты и матросы, и никто из них при этом даже не подозревал, каким надо быть мужественным, презирающим смерть человеком, чтобы так просто, спокойно, деловито говорить о своей собственной завтрашней или послезавтрашней неизбежной гибели! Безропотно переносили страшные увечья и смерть женщины, эти достойные своих мужей подруги. Второй рассказ относится к маю 1855 года, а помечен этот рассказ уже 26 июня 1855 года. В мае произошла кровавая •битва гарнизона против почти всей осаждающей город армии, желавшей во что бы то ни стало овладеть тремя передовыми укреплениями. Толстой не описывает этих кровавых майских .и июньских встреч, но читателю рассказа ясно по всему, что совсем недавно, только что, произошли очень крупные события у осажденного города.

Толстой показывает, как используют солдаты короткое перемирие, чтобы убрать и захоронить убитых. Неужели враги, только что в яростной рукопашной борьбе резавшие и коловшие друг друга, могут так дружелюбно разговаривать, с такой лаской, так любезно и предупредительно относиться друг к другу? Но и здесь, как и везде, Толстой предельно искренен и правдив, он очевидец, ему не надо придумывать, домысливать, действительность намного богаче фантазии.

Третий рассказ повествует о Севастополе в августе 1855 года. Это последний, самый страшный месяц долгой осады, непрерывных, жесточайших, днем и ночью не утихающих бомбардировок, месяц падения Севастополя. “Во время обеда недалеко от дома, в котором сидели офицеры, упала бомба. Пол и стены задрожали, как от землетрясения, и окна застлало пороховым дымом.— Вы этого, я думаю, в Петербурге не видали; а здесь часто бывают такие сюрпризы,— сказал батарейный командир.— Посмотрите, Вланг, где это лопнула”. Писатель показывает героизм людей, привыкших к повседневным обстрелам. Живущих привычной жизнью. Они не осознают себя героями, а выполняют свой долг. Без громких фраз, буднично, эти прекрасные люди вершат историю, порой “уходя” в небытие. Толстой показывает, что только превосходство союзников Турции в военной технике и материальных ресурсах физически сломило бесстрашных русских героев.Разоблачая войну, писатель утверждает моральное величие и силу русских людей, мужественно воспринявших отступление русской армии из Севастополя.

Новаторство Л. Толстого в изображении войны, реализм, художественные достоинства “Севастопольских рассказов” снискали высокую оценку современников.

Некрасов писал: “Достоинства повести первоклассные: меткая, своеобразная наблюдательность, глубокое проникновение в сущность вещей и характеров, строгая, ни перед чем ие отступающая правда…”

Пример сочинения 3

«Севастопольские рассказы» – произведение Льва Толстого, в котором он описывает Крымскую войну и оборону Севастополя. «Рассказы» написаны в виде очерков и разделены на три части – Севастополь в декабре, мае, и августе 1855 года. Каждый рассказ пропитан своей особой атмосферой, но все они объединены одним – реализмом.

При написании этого произведения Толстой не стремился описывать войну красиво, «с музыкой и барабанным боем», а хотел показать ее такой, какая она есть – с человеческими потерями, порохом битв, ужасающими смертями. Он очень остро прочувствовал все трудности войны, так как сам являлся непосредственным участником сражений – в 1854 году он был переведен в Крым в четвертый бастион в звании офицера-артиллериста, и собственными глазами видел героизм солдат, тяготы сражений и многочисленные смерти безвинных людей. Обо всем этом он стремился как можно правдивее поделиться с читателями, отмечая каждую, даже самую незначительную, мелочь.

В своем произведении Толстой широко использует контрасты: например, война не отделяется от мирной обстановки, с одной стороны мы видим смерть и разрушения, а с другой – какое-то волнительное оживление жителей осажденного города. Также на контрастах построены и характеры персонажей: мы сразу видим, кто из персонажей готов сражаться до последней капли крови, а у кого война обнажает все отрицательные качества – трусость, склонность к предательству и лжи.

Толстой писал, что никогда не видел смысла в войне, не понимал, зачем люди, которые все одинаковы, созданы одной природой, и живущие в одном мире одной огромной семьей, сражаются между собой не на жизнь, а на смерть. Такой же вопрос, пожалуй, задавали себе многие люди на протяжении всех исторических войн, но войны были и есть на планете, к большому сожалению мирных жителей, и с этим нельзя что-либо сделать. Война ломает судьбы людей, забирает у них жизнь и меняет характер. Обо всем этом Толстой и пишет в «Севастопольских рассказах», которые до сих пор являются одной из самых правдивых летописей войны.

Каждый рассказ пропитан своей особой атмосферой, но все они объединены одним – реализмом.

При написании этого произведения Толстой не стремился описывать войну красиво, «с музыкой и барабанным боем», а хотел показать ее такой, какая она есть – с человеческими потерями, порохом битв, ужасающими смертями. Он очень остро прочувствовал все трудности войны, так как сам являлся непосредственным участником сражений – в 1854 году он был переведен в Крым в четвертый бастион в звании офицера-артиллериста, и собственными глазами видел героизм солдат, тяготы сражений и многочисленные смерти безвинных людей. Обо всем этом он стремился как можно правдивее поделиться с читателями, отмечая каждую, даже самую незначительную, мелочь.

В своем произведении Толстой широко использует контрасты: например, война не отделяется от мирной обстановки, с одной стороны мы видим смерть и разрушения, а с другой – какое-то волнительное оживление жителей осажденного города. Также на контрастах построены и характеры персонажей: мы сразу видим, кто из персонажей готов сражаться до последней капли крови, а у кого война обнажает все отрицательные качества – трусость, склонность к предательству и лжи.

Толстой писал, что никогда не видел смысла в войне, не понимал, зачем люди, которые все одинаковы, созданы одной природой, и живущие в одном мире одной огромной семьей, сражаются между собой не на жизнь, а на смерть. Такой же вопрос, пожалуй, задавали себе многие люди на протяжении всех исторических войн, но войны были и есть на планете, к большому сожалению мирных жителей, и с этим нельзя что-либо сделать. Война ломает судьбы людей, забирает у них жизнь и меняет характер. Обо всем этом Толстой и пишет в «Севастопольских рассказах», которые до сих пор являются одной из самых правдивых летописей войны.

Я люблю читать книги вдумчиво, не спеша. Тем, кто любит перечитывать книги, знакомо чувство радости, какое испытываешь всякий раз, когда, возвращаясь к хорошо известным страницам, открываешь новый смысл и новую прелесть. Недавно, когда я перебирал свою домашнюю библиотеку, мне в руки попала небольшая книга из серии «Школьная библиотека». Тонкий переплет, чуть более ста страниц, три небольших повествования, объединенные одним названием «Севастопольские рассказы». Я отложил остальные книги в сторону и решил еще раз перечитать это произведение Л. Н. Толстого.

В 1854 г. Л. Н. Толстого перевели с Кавказа в Крым, в действующую армию, где в качестве офицера-артиллериста вместе с солдатами он сражался на знаменитом четвертом бастионе, названном «бастионом смерти». Героизм, бесстрашие, храбрость русских воинов восхитили начинающего литератора, который просто не мог не рассказать всю правду об увиденном, пережитом, горькую, справедливую правду о войне.

Уже в первом рассказе «Севастополь в декабре месяце» автор заявил, что будет воспроизводить войну такой, какая она есть на самом деле, «не в правильном, красивом и блестящем строе, с музыкой и барабанным боем.-i а в настоящем ее выражении — в крови, в страданиях, смерти». И вот, перечитывая рассказы, я открыл для себя интересные детали. Изображая сложные события военного времени, Толстой не отделяет боевые действия от мирной обстановки. Напротив, он показывает неразрывное единство, тесное переплетение военной и мирной жизни. Удивительно, как автор ненавязчиво, спокойно, без лишних эмоций вводит читателя в военную обстановку, рассказывает о раненых, об окровавленных носилках, о лазарете, где «доктора заняты отвратительным, но благородным делом ампутации», о четвертом бастионе, о смерти солдата Абросимова, участвовавшего в шести вылазках.

Передо мной спокойные, деловитые и храбрые солдаты. Они глубоко убеждены в том, что нельзя противнику «не только взять Севастополь, но поколебать где бы то ни было силу русского народа». Главную силу, противостоящую врагу, писатель видел в солдатах, в тех героях, которые в «…тяжелые времена не упали, а возвышались духом и с наслаждением готовились к смерти не за город, а за Родину». Мне показалось, что Толстой что-то хотел сказать не так. Ведь, если вдуматься, это страшно и малоправдоподобно — «с наслаждением готовиться к смерти». Я переворачиваю страницы: «Севастополь в мае», «Севастополь в августе» — два последующих рассказа, где автор с большой любовью создает замечательные образы русских рядовых: Ивана Богаева, Севастьяна Середы, Мельникова, погибших героической смертью. Рядом с ними были пехотные офицеры — братья Козельцовы, отважно защищавшие Родину, убитые при отражении штурма французов.

Но все ли таковы, везде ли такой героизм и патриотизм? Читаешь и понимаешь, что на фоне героических поступков русских солдат отчетливее проявляются трусость, предательство, лжепатриотизм. И действительно, с какой ненавистью говорит писатель о тех офицерах-аристократах, которые приехали в Севастополь для наживы и карьеры. Таковы штабные офицеры, адъютанты Калугин, Гальцин, полковник Бетрищев. Все они далеки от интересов народа и считают, как например Гальцин, что «люди в грязном белье, во вшах и с неумытыми руками» не могут быть храбрыми защитниками Родины. Изображая подлинную правду жизни, вскрывая неподготовленность армии к войне, безответственность и беззаботность интендантства, Толстой с глубоким оптимизмом говорит о неиссякаемой вере героев обороны в победу, об их готовности сражаться не на жизнь, а на смерть. «Почти каждый солдат, — писал он, — взглянув с северной стороны на оставленный Севастополь, с невыразимою горечью в сердце вздыхал и грозился врагам».

Закрыв последнюю страницу книги, я думал о том, как богата наша история яркими героическими страницами и как хорошо, что есть произведения, читая и перечитывая которые, мы действительно не просто осознаем, а чувствуем глубокую их правдивость. Ее создают те подробности, детали, которые писатель не сочинил, не выдумал, а донес до нас от ушедшего времени, донес как очевидец и участник событий, о которых он рассказывает. Все эти детали и подробности — значительные и, на первый взгляд, неприметные — складываются в широкую картину истории народа.

В середине 50-х годов в «Современнике» был опубликован цикл «Севастопольских рассказов», явившийся заметной вехой в эволюции творчества Толстого. Для читателей того Времени, с напряженным вниманием ожидавших известий о Крымской войне, очерки Толстого представляли интерес прежде всего как живое свидетельство очевидца, как своеобразный репортаж с места события (на такое восприятие произведений наталкивали и заглавия: «Севастополь в декабре месяце», «Севастополь в мае», «Севастополь в августе 1855 года»). Как всякий настоящий художник, Толстой не ограничивался простым воспроизведением тех или иных событий, пусть даже самых героических. Севастопольским рассказам свойственна широта художественного обобщения.

Первый рассказ из севастопольского цикла был посвящен описанию общей атмосферы осажденного города и включал не только военные эпизоды, но и бытовые сцены, свидетельствующие о мужестве солдат, матросов, жителей города. Рассказчик стремится приблизить читателя к явлениям ужасным и грустным, великим и забавным, сделать его непосредственным свидетелем своих наблюдений, участником событий, описанных в произведении. Отсюда особая манера повествования, которая выходит за пределы только личного, субъективного восприятия рассказчиком всего увиденного: «Вы подходите к пристани…», «предлагают вам…», «Вы выбираете…» и т. д. И в конечном счете рассказчик вместе с воображаемым читателем приобщается к величию подвига народа: «…вы…, не обращая никакого внимания на ядра и пули…, идете спокойно, возвысившимся духом».

Личное участие в обороне Севастополя позволило Толстому с зоркостью писателя-реалиста полно и объективно изобразить разнообразные человеческие характеры. Писатель приходит к мысли (ставшей генеральной для всего его последующего творчества), что русские солдаты, простой народ есть та главная сила, которая порождает героический дух защитников города-героя.

В последующих частях цикла у Толстого усиливается критический пафос, появляется ясно выраженное обличительное начало. Рассказчика (и стоящего за ним автора) поражает различие между подлинным величием солдат, их простотой, естественностью поведения в минуту самой грозной опасности и тщеславным желанием высших офицеров, «метящих в Наполеоны», «затеять сражение, убить человек сотню для того только, чтобы получить лишнюю звездочку или треть жалованья» («Севастополь в мае»). Только лучшие из офицеров близки к народной массе; общение с солдатами помогает им обрести стойкость и мужество, определяет их нравственную ценность (братья Козельцовы в рассказе «Севастополь в августе…»).

Севастопольские рассказы стали важным этапом в формировании писательского таланта Толстого. Впервые в его творчестве возник обобщенный образ русского народа, в грозное время встающего на защиту своей родины. Было положено начало реалистическому изображению войны и психологического состояния человека на войне в русской литературе. Новый взгляд на войну, как на тяжелую работу, лишенную ореола красивости, восприятие ее с точки зрения простых солдат явилось художественным открытием Толстого. Он предупреждал читателей, что в его произведениях им предстоит увидеть «войну не в правильном, красивом строе, с музыкой и барабанном боем, с развевающимися знаменами и гарцующими генералами, а… в настоящем ее выражении — в крови, в страданиях, В смерти…».

Заканчивая «Севастополь в мае», Толстой писал:

* «Герой же Моей повести, которого я люблю всеми силами души, которого удавалась воспроизвести во всей красе его и который всегда был, будет прекрасен,— правда».

Высказывание это звучало как программа всего творчества молодого писателя. Именно так оно было воспринято его современниками, в частности Некрасовым, который писал Толстому 2 сентября 1855 г.

* «Это именно то, что нужно теперь русскому обществу: правда — правда, которой со смертью Гоголя так мало осталось в русской литературе. Вы правы, дорожа всего более этою стороною в Вашем даровании. Эта правда и том виде, в каком вносите Вы ее в нашу литературу, есть нечто у нас совершенно новое».

Лев Николаевич Толстой

Севастополь в декабре месяце (Севастопольские рассказы ? 1)

Толстой Лев Николаевич

Севастополь в декабре месяце (Севастопольские рассказы ? 1)

Л.Н.Толстой
СЕВАСТОПОЛЬ В ДЕКАБРЕ МЕСЯЦЕ
Утренняя заря только что начинает окрашивать небосклон над Сапун?горою; темно?синяя поверхность моря сбросила с себя уже сумрак ночи и ждет первого луча, чтобы заиграть веселым блеском; с бухты несет холодом и туманом; снега нет ? все черно, но утренний резкий мороз хватает за лицо и трещит под ногами, и далекий неумолкаемый гул моря, изредка прерываемый раскатистыми выстрелами в Севастополе, один нарушает тишину утра. На кораблях глухо бьет восьмая стклянка.
На Северной денная деятельность понемногу начинает заменять спокойствие ночи: где прошла смена часовых, побрякивая ружьями; где доктор уже спешит к госпиталю; где солдатик вылез из землянки, моет оледенелой водой загорелое лицо и, оборотясь на зардевшийся восток, быстро крестясь, молится богу; где высокая тяжелая маджара на верблюдах со скрипом протащилась на кладбище хоронить окровавленных покойников, которыми она чуть не доверху наложена… Вы подходите к пристани ? особенный запах каменного угля, навоза, сырости и говядины поражает вас; тысячи разнородных предметов ? дрова, мясо, туры, мука, железо и т. п. ? кучей лежат около пристани; солдаты разных полков, с мешками и ружьями, без мешков и без ружей, толпятся тут, курят, бранятся, перетаскивают тяжести на пароход, который, дымясь, стоит около помоста; вольные ялики, наполненные всякого рода народом ? солдатами, моряками, купцами, женщинами,? причаливают и отчаливают от пристани.
? На Графскую, ваше благородие? Пожалуйте,? предлагают вам свои услуги два или три отставных матроса, вставая из яликов.
Вы выбираете тот, который к вам поближе, шагаете через полусгнивший труп какой?то гнедой лошади, которая тут в грязи лежит около лодки, и проходите к рулю. Вы отчалили от берега. Кругом вас блестящее уже на утреннем солнце море, впереди ? старый матрос в верблюжьем пальто и молодой белоголовый мальчик, которые молча усердно работают веслами. Вы смотрите и на полосатые громады кораблей, близко и далеко рассыпанных по бухте, и на черные небольшие точки шлюпок, движущихся по блестящей лазури, и на красивые светлые строения города, окрашенные розовыми лучами утреннего солнца, виднеющиеся на той стороне, и на пенящуюся белую линию бона и затопленных кораблей, от которых кой?где грустно торчат черные концы мачт, и на далекий неприятельский флот, маячащий на хрустальном горизонте моря, и на пенящиеся струи, в которых прыгают соляные пузырики, поднимаемые веслами; вы слушаете равномерные звуки ударов весел, звуки голосов, по воде долетающих до вас, и величественные звуки стрельбы, которая, как вам кажется, усиливается в Севастополе.
Не может быть, чтобы при мысли, что и вы в Севастополе, не проникли в душу вашу чувства какого?то мужества, гордости и чтоб кровь не стала быстрее обращаться в ваших жилах…
? Ваше благородие! прямо под Кистентина [Корабль «Константин». (Прим. Л. Н. Толстого.)] держите,? скажет вам старик матрос, оборотясь назад, чтобы поверить направление, которое вы даете лодке,? вправо руля.
? А на нем пушки?то еще все,? заметит беловолосый парень, проходя мимо корабля и разглядывая его.
? А то как же: он новый, на нем Корнилов жил,? заметит старик, тоже взглядывая на корабль.
? Вишь ты, где разорвало! ? скажет мальчик после долгого молчания, взглядывая на белое облачко расходящегося дыма, вдруг появившегося высоко над Южной бухтой и сопровождаемого резким звуком разрыва бомбы.
? Это он с новой батареи нынче палит,? прибавит старик, равнодушно поплевывая на руку. ? Ну, навались, Мишка, баркас перегоним. ? И ваш ялик быстрее подвигается вперед по широкой зыби бухты, действительно перегоняет тяжелый баркас, на котором навалены каки 1000 е?то кули и неровно гребут неловкие солдаты, и пристает между множеством причаленных всякого рода лодок к Графской пристани.
На набережной шумно шевелятся толпы серых солдат, черных матросов и пестрых женщин. Бабы продают булки, русские мужики с самоварами кричат: сбитень горячий, и тут же на первых ступенях валяются заржавевшие ядра, бомбы, картечи и чугунные пушки разных калибров. Немного далее большая площадь, на которой валяются какие?то огромные брусья, пушечные станки, спящие солдаты; стоят лошади, повозки, зеленые орудия и ящики, пехотные козлы; двигаются солдаты, матросы, офицеры, женщины, дети, купцы; ездят телеги с сеном, с кулями и с бочками; кой?где проедут казак и офицер верхом, генерал на дрожках. Направо улица загорожена баррикадой, на которой в амбразурах стоят какие?то маленькие пушки, и около них сидит матрос, покуривая трубочку. Налево красивый дом с римскими цифрами на фронтоне, под которым стоят солдаты и окровавленные носилки,? везде вы видите неприятные следы военного лагеря. Первое впечатление ваше непременно самое неприятное: странное смешение лагерной и городской жизни, красивого города и грязного бивуака не только не красиво, но кажется отвратительным беспорядком; вам даже покажется, что все перепуганы, суетятся, по знают, что делать. Но вглядитесь ближе в лица этих людей, движущихся вокруг вас, и вы поймете совсем другое. Посмотрите хоть на этого фурштатского солдатика, который ведет поить какую?то гнедую тройку и так спокойно мурлыкает себе что?то под нос, что, очевидно, он не заблудится в этой разнородной толпе, которой для него и не существует, но что он исполняет свое дело, какое бы оно ни было ? поить лошадей или таскать орудия,? так же спокойно, и самоуверенно, и равнодушно, как бы все это происходило где?нибудь в Туле или в Саранске. То же выражение читаете вы и на лице этого офицера, который в безукоризненно белых перчатках проходит мимо, и в лице матроса, который курит, сидя на баррикаде, и в лице рабочих солдат, с носилками дожидающихся на крыльце бывшего Собрания, и в лице этой девицы, которая, боясь замочить свое розовое платье, по камешкам перепрыгивает чрез улицу.
Да! вам непременно предстоит разочарование, ежели вы в первый раз въезжаете в Севастополь. Напрасно вы будете искать хоть на одном лице следов суетливости, растерянности или даже энтузиазма, готовности к смерти, решимости,? ничего этого нет: вы видите будничных людей, спокойно занятых будничным делом, так что, может быть, вы упрекнете себя в излишней восторженности, усомнитесь немного в справедливости понятия о геройстве защитников Севастополя, которое составилось в вас по рассказам, описаниям и вида и звуков с Северной стороны. Но прежде чем сомневаться, сходите на бастионы, посмотрите защитников Севастополя на самом месте защиты или, лучше, зайдите прямо напротив в этот дом, бывший прежде Севастопольским собранием и на крыльце которого стоят солдаты с носилками,? вы увидите там защитников Севастополя, увидите там ужасные и грустные, великие и забавные, но изумительные, возвышающие душу зрелища.
Вы входите в большую залу Собрания. Только что вы отворили дверь, вид и запах сорока или пятидесяти ампутационных и самых тяжело раненных больных, одних на койках, большей частью на полу, вдруг поражает вас. Не верьте чувству, которое удерживает вас на пороге залы,? это дурное чувство,? идите вперед, не стыдитесь того, что вы как будто пришли смотреть на страдальцев, не стыдитесь подойти и поговорить с ними: несчастные любят видеть человеческое сочувствующее лицо, любят рассказать про свои страдания и услышать слова любви и участия. Вы проходите посредине постелей и ищете лицо менее строгое и страдающее, к которому вы решитесь подойти, чтобы побеседовать.
? Ты куда ранен? ? спрашиваете вы нерешительно и робко у одного старого исхудалого солдата, который, сидя на койке, следит за вами добродушным взглядом и как будто приглашает подойти к себе. Я говорю: «робко спрашиваете», потому что страдания, кроме глубокого сочувствия, внушают почему?то страх о 1000 скорбить и высокое уважение к тому, кто перенесет их.
? В ногу,? отвечает солдат; но в это самое время вы сами замечаете по складкам одеяла, что у него ноги нет выше колена. ? Слава богу теперь, прибавляет он,? на выписку хочу.
? А давно ты уже ранен?
? Да вот шестая неделя пошла, ваше благородие!
? Что же, болит у тебя теперь?
? Нет, теперь не болит, ничего; только как будто в икре ноет, когда непогода, а то ничего.
? Как же ты это был ранен?
? На пятом баксионе, ваше благородие, как первая бандировка была: навел пушку, стал отходить, этаким манером, к другой амбразуре, как он ударит меня по ноге, ровно как в яму оступился. Глядь, а ноги нет.
? Неужели больно не было в эту первую минуту?
? Ничего; только как горячим чем меня пхнули в ногу.
? Ну, а потом?
? И потом ничего; только как кожу натягивать стали, так саднило как будто. Оно первое дело, ваше благородие, не думать много: как не думаешь, оно тебе и ничего. Все больше оттого, что думает человек.
В это время к вам подходит женщина в сереньком полосатом платье и повязанная черным платком; она вмешивается в ваш разговор с матросом и начинает рассказывать про него, про его страдания, про отчаянное положение, в котором он был четыре недели, про то, как, бывши ранен, остановил носилки, с тем чтобы посмотреть на залп нашей батареи, как великие князья говорили с ним и пожаловали ему двадцать пять рублей, и как он сказал им, что он опять хочет на бастион, с тем чтобы учить молодых, ежели уже сам работать не может. Говоря все это одним духом, женщина эта смотрит то на вас, то на матроса, который, отвернувшись и как будто не слушая ее, щиплет у себя на подушке корпию, и глаза ее блестят каким?то особенным восторгом.
? Это хозяйка моя, ваше благородие! ? замечает вам матрос с таким выражением, как будто говорит: «Уж вы ее извините. Известно, бабье дело глупые слова говорит».
Вы начинаете понимать защитников Севастополя; вам становится почему?то совестно за самого себя перед этим человеком. Вам хотелось бы сказать ему слишком много, чтобы выразить ему свое сочувствие и удивление; но вы не находите слов или недовольны теми, которые приходят вам в голову,? и вы молча склоняетесь перед этим молчаливым, бессознательным величием и твердостью духа, этой стыдливостью перед собственным достоинством.
? Ну, дай бог тебе поскорее поправиться,? говорите вы ему и останавливаетесь перед другим больным, который лежит на полу и, как кажется, в нестерпимых страданиях ожидает смерти.
Это белокурый, с пухлым и бледным лицом человек. Он лежит навзничь, закинув назад левую руку, в положении, выражающем жестокое страдание. Сухой открытый рот с трудом выпускает хрипящее дыхание; голубые оловянные глаза закачены кверху, и из?под сбившегося одеяла высунут остаток правой руки, обвернутый бинтами. Тяжелый запах мертвого тела сильнее поражает вас, и пожирающий внутренний жар, проникающий все члены страдальца, проникает как будто и вас.
? Чтo, он без памяти? ? спрашиваете вы у женщины, которая идет за вами и ласково, как на родного, смотрит на нас.
? Нет, еще слышит, да уж очень плох,? прибавляет она шепотом. ? Я его нынче чаем поила ? что ж, хоть и чужой, все надо жалость иметь,? так уж не пил почти.
? Как ты себя чувствуешь? ? спрашиваете вы его. Раненый поворачивает зрачки на ваш голос, но не видит и не понимает вас.
? У сердце гхорить.
Немного далее вы видите старого солдата, который переменяет белье. Лицо и тело его какого?то коричневого цвета ц худы, как скелет. Руки у него совсем нет: она вылущена и плече. Он сидит бодро, он поправился; но по мертвому, тусклому взгляду, по ужасной худобе и морщинам лица вы видите, что это существо, уже выстрадавшее лучшую часть своей жизни.
С другой стороны вы увидите на койке страдальческое, бледное и нежное лицо женщины, на котором играет во всю щеку горячечный румянец.
? Это нашу матроску пятого числа в ногу задело бомбой,? скажет вам ваша путеводительница, ? она мужу на бастион обедать носила.
? Что ж, отрезали?
? Выше колена отрезали.
Теперь, ежели нервы ваши крепки, пройдите в дверь налево: в той комнате делают перевязки и операции. Вы увидите там докторов с окровавленными по локти руками и бледными угрюмыми физиономиями, занятых около койки, на которой, с открытыми глазами и говоря, как в бреду, бессмысленные, иногда простые и трогательные слова, лежит раненый под влиянием хлороформа. Доктора заняты отвратительным, но благодетельным делом ампутаций. Вы увидите, как острый кривой нож входит в белое здоровое тело; увидите, как с ужасным, раздирающим криком и проклятиями раненый вдруг приходит в чувство; увидите, как фельдшер бросит в угол отрезанную руку; увидите, как на носилках лежит, в той же комнате, другой раненый и, глядя на операцию товарища, корчится и стонет не столько от физической боли, сколько от моральных страданий ожидания,? увидите ужасные, потрясающие душу зрелища; увидите войну не в правильном, красивом и блестящем строе, с музыкой и барабанным боем, с развевающимися знаменами и гарцующими генералами, а увидите войну в настоящем ее выражении ? в крови, в страданиях, в смерти…
Выходя из этого дома страданий, вы непременно испытаете отрадное чувство, полнее вдохнете в себя свежий воздух, почувствуете удовольствие в сознании своего здоровья, но вместе с тем в созерцании этих страданий почерпнете сознание своего ничтожества и спокойно, без нерешимости пойдете на бастионы…
«Что значат смерть и страдания такого ничтожного червяка, как я, в сравнении с столькими смертями и столькими страданиями?» Но вид чистого неба, блестящего солнца, красивого города, отворенной церкви и движущегося по разным направлениям военного люда скоро приведет ваш дух в нормальное состояние легкомыслия, маленьких забот и увлечения одним настоящим.
Навстречу попадутся вам, может быть, из церкви похороны какого?нибудь офицера, с розовым гробом u музыкой и развевающимися хоругвями; до слуха вашего долетят, может быть, звуки стрельбы с бастионов, но это не наведет вас на прежние мысли; похороны покажутся вам весьма красивым воинственным зрелищем, звуки ? весьма красивыми воинственными звуками, и вы не соедините ни с этим зрелищем, ни с этими звуками мысли ясной, перенесенной на себя, о страданиях и смерти, как вы это сделали на перевязочном пункте.
Пройдя церковь и баррикаду, вы войдете в самую оживленную внутреннею жизнью часть города. С обеих сторон вывески лавок, трактиров. Купцы, женщины в шляпках и платочках, щеголеватые офицеры ? все говорит вам о твердости духа, самоуверенности, безопасности жителей.
Зайдите в трактир направо, ежели вы хотите послушать толки моряков и офицеров: там уж, верно, идут рассказы про нынешнюю ночь, про Феньку, про дело двадцать четвертого, про то, как дорого и нехорошо подают котлетки, и про то, как убит тот?то и тот?то товарищ.
? Черт возьми, как нынче у нас плохо! ? говорит басом белобрысенький безусый морской офицерик в зеленом вязаном шарфе.
? Где у нас? ? спрашивает его другой.
? На четвертом бастионе,? отвечает молоденький офицер, и вы непременно с большим вниманием и даже некоторым уважением посмотрите на белобрысенького офицера при словах: «на четвертом бастионе». Его слишком большая развязность, размахивание руками, громкий смех и голос, казавшиеся вам нахальством, покажутся вам тем особенным бретерским настроением духа, которое приобретают иные очень молодые люди после опасности; но все?таки вы подумаете, что он станет вам рассказывать, как плохо на четвертом бастионе от бомб и пуль: ничуть не бывало! плохо оттого, что грязно. «Пройти на батарею нельзя», скажет он, показыва 1000 я на сапоги, выше икор покрытые грязью. «А у меня нынче лучшего комендора убили, прямо в лоб влепило»,? скажет другой. «Кого это? Митюхина?» ? «Нет… Да что, дадут ли мне телятины? Вот канальи! прибавит он к трактирному слуге.?Не Митюхина, а Абросимова. Молодец такой? в шести вылазках был».
На другом углу стола, за тарелками котлет с горошком и бутылкой кислого крымского вина, называемого «бордо», сидят два пехотных офицера: один, молодой, с красным воротником и с двумя звездочками на шинели, рассказывает другому, старому, с черным воротником и без звездочек, про альминское дело. Первый уже немного выпил, и по остановкам, которые бывают в его рассказе, по нерешительному взгляду, выражающему сомнение в том, что ему верят, и главное, что слишком велика роль, которую он играл во всем этом, и слишком все страшно, заметно, что он сильно отклоняется от строгого повествования истины. Но вам не до этих рассказов, которые вы долго еще будете слушать во всех углах России: вы хотите скорее идти на бастионы, именно на четвертый, про который вам так много и так различно рассказывали. Когда кто?нибудь говорит, что он был на четвертом бастионе, он говорит это с особенным удовольствием и гордостью; когда кто говорит: «Я иду на четвертый бастион»,? непременно заметны в нем маленькое волнение или слишком большое равнодушие; когда хотят подшутить над кем?нибудь, говорят: «Тебя бы поставить на четвертый бастион»; когда встречают носилки и спрашивают: «Откуда?» ? большей частью отвечают: «С четвертого бастиона». Вообще же существуют два совершенно различные мнения про этот страшный бастион: тех, которые никогда на нем не были и которые убеждены, что четвертый бастион есть верная могила для каждого, кто пойдет на него, и тех, которые живут на нем, как белобрысенький мичман, и которые, говоря про четвертый бастион, скажут вам, сухо или грязно там, тепло или холодно в землянке и т. д.
В полчаса, которые вы провели в трактире, погода успела перемениться: туман, расстилавшийся по морю, собрался в серые, скучные, сырые тучи и закрыл солнце; какая?то печальная изморось сыплется сверху и мочит крыши, тротуары и солдатские шинели…
Пройдя еще одну баррикаду, вы выходите из дверей направо и поднимаетесь вверх по большой улице. За этой баррикадой дома по обеим сторонам улицы необитаемы, вывесок нет, двери закрыты досками, окна выбиты, где отбит угол стоны, где пробита крыша. Строения кажутся старыми, испытавшими всякое горе и нужду ветеранами и как будто гордо и несколько презрительно смотрят на вас. По дороге спотыкаетесь вы на валяющиеся ядра и в ямы с водой, вырытые в каменном грунте бомбами. По улице встречаете вы и обгоняете команды солдат, пластунов, офицеров; изредка встречаются женщина или ребенок, но женщина уже не в шляпке, а матроска в старой шубейке и в солдатских сапогах. Проходя дальше по улице и опустясь под маленький изволок, вы замечаете вокруг себя уже не дома, а какие?то странные груды развалин?камней, досок, глины, бревен; впереди себя на крутой горе видите какое?то черное, грязное пространство, изрытое канавами, и это?то впереди и есть четвертый бастион… Здесь народу встречается еще меньше, женщин совсем не видно, солдаты идут скоро, по дороге попадаются капли крови, и непременно встретите тут четырех солдат с носилками и на носилках бледно?желтоватое лицо и окровавленную шинель. Ежели вы спросите: «Куда ранен?» ? носильщики сердито, не поворачиваясь к вам, скажут: в ногу или в руку, ежели он ранен легко; или сурово промолчат, ежели из?за носилок не видно головы и он уже умер или тяжело ранен.
Недалекий свист ядра или бомбы, в то самое время как вы станете подниматься на гору, неприятно поразит вас. Вы вдруг поймете, и совсем иначе, чем понимали прежде, значение тех звуков выстрелов, которые вы слушали в городе. Какое?нибудь тихо?отрадное воспоминание вдруг блеснет в вашем воображении; собственная ваша личность начнет занимать вас больше, чем наблюдения; у вас станет меньше внимания ко всему окружающему, и какое?то неприятное чувство нерешимос 1000 ти вдруг овладеет вами. Несмотря на этот подленький голос при виде опасности, вдруг заговоривший внутри вас, вы, особенно взглянув на солдата, который, размахивая руками и осклизаясь под гору, по жидкой грязи, рысью, со смехом бежит мимо вас,? вы заставляете молчать этот голос, невольно выпрямляете грудь, поднимаете выше голову и карабкаетесь вверх на скользкую глинистую гору. Только что вы немного взобрались в гору, справа и слева вас начинают жужжать штуцерные пули, и вы, может быть, призадумаетесь, не идти ли вам по траншее, которая ведет параллельно с дорогой; но траншея эта наполнена такой жидкой, желтой, вонючей грязью выше колена, что вы непременно выберете дорогу по горе, тем более, что вы видите, все идут по дороге. Пройдя шагов двести, вы входите в изрытое грязное пространство, окруженное со всех сторон турами, насыпями, погребами, платформами, землянками, на которых стоят большие чугунные орудия и правильными кучами лежат ядра. Все это кажется вам нагороженным без всякой цели, связи и порядка. Где на батарее сидит кучка матросов, где посередине площадки, до половины потонув в грязи, лежит разбитая пушка, где пехотный солдатик, с ружьем переходящий через батареи и с трудом вытаскивающий ноги из липкой грязи. Но везде, со всех сторон и во всех местах, видите черепки, неразорванные бомбы, ядра, следы лагеря, и все это затопленное в жидкой, вязкой грязи. Как вам кажется, недалеко от себя слышите вы удар ядра, со всех сторон, кажется, слышите различные звуки пуль ? жужжащие, как пчела, свистящие, быстрые или визжащие, как струна,? слышите ужасный гул выстрела, потрясающий всех нас, и который вам кажется чем?то ужасно страшным.
«Так вот он, четвертый бастион, вот оно, это страшное, действительно ужасное место!»?думаете вы себе, испытывая маленькое чувство гордости и большое чувство подавленного страха. Но разочаруйтесь: это еще не четвертый бастион. Это Язоновский редут ? место сравнительно очень безопасное и вовсе не страшное. Чтобы идти на четвертый бастион, возьмите направо, по этой узкой траншее, по которой, нагнувшись, побрел пехотный солдатик. По траншее этой встретите вы, может быть, опять носилки, матроса, солдат с лопатами, увидите проводники мин, землянки в грязи, в которые, согнувшись, могут влезать только два человека и там увидите пластунов черноморских батальонов, которые там переобуваются, едят, курят трубки, живут, и увидите опять везде ту же вонючую грязь, следы лагеря и брошенный чугун во всевозможных видах. Пройдя еще шагов триста, вы снова выходите на батарею ? на площадку, изрытую ямами и обставленную турами, насыпанными землей, орудиями на платформах и земляными валами. Здесь увидите вы, может быть, человек пять матросов, играющих в карты под бруствером, и морского офицера, который, заметив в вас Нового человека, любопытного, с удовольствием покажет вам свое хозяйство и все, что для вас может быть интересного. Офицер этот так спокойно свертывает папиросу из желтой бумаги, сидя на орудии, так спокойно прохаживается от одной амбразуры к другой, так спокойно, без малейшей аффектации говорит с вами, что, несмотря на пули, которые чаще, чем прежде, жужжат над вами, вы сами становитесь хладнокровны и внимательно расспрашиваете и слушаете рассказы офицера. Офицер этот расскажет вам,? но только, ежели вы его расспросите,? про бомбардированье пятого числа, расскажет, как на его батарее только одно орудие могло действовать, и из всей прислуги осталось восемь человек, и как все?таки на другое утро, шестого, он палил [Моряки все говорят палить, а не стрелять. (Прим. Л. Н. Толстого.)] из всех орудий; расскажет вам, как пятого попала бомба в матросскую землянку и положила одиннадцать человек; покажет вам из амбразуры батареи и траншей неприятельские, которые не дальше здесь как в тридцати?сорока саженях. Одного я боюсь, что под влиянием жужжания пуль, высовываясь из амбразуры, чтобы посмотреть неприятеля, вы ничего не увидите, а ежели увидите, то очень удивитесь, что этот белый каменистый вал, который так близко от вас и на котором вспыхивают белые дымки, этот?то белый вал и сеть неприя 1000 тель ? он, как говорят солдаты и матросы.
Даже очень может быть, что морской офицер, из тщеславия или просто так, чтобы доставить себе удовольствие, захочет при вас пострелять немного. «Послать комендора и прислугу к пушке»,? и человек четырнадцать матросов живо, весело, кто засовывая в карман трубку, кто дожевывая сухарь, постукивая подкованными сапогами по платформе, подойдут к пушке и зарядят ее. Вглядитесь в лица, в осанки и в движения этих людей: в каждой морщине этого загорелого скуластого лица, в каждой мышце, в ширине этих плеч, в толщине этих ног, обутых в громадные сапоги, в каждом движении, спокойном, твердом, неторопливом, видны эти главные черты, составляющие силу русского,? простоты и упрямства; но здесь на каждом лицо кажется вам, что опасность, злоба и страдания войны, кроме этих главных признаков, проложили еще следы сознания своего достоинства и высокой мысли и чувства.
Вдруг ужаснейший, потрясающий не одни ушные органы, но все существо ваше, гул поражает вас так, что вы вздрагиваете всем телом. Вслед за тем вы слышите удаляющийся свист снаряда, и густой пороховой дым застилает вас, платформу и черные фигуры движущихся по ней матросов. По случаю этого нашего выстрела вы услышите различные толки матросов и увидите их одушевление и проявление чувства, которого вы но ожидали видеть, может быть,? это чувство злобы, мщения врагу, которое таится в душе каждого. «В самую абразуру попало; кажись, убило двух… вон понесли»,? услышите вы радостные восклицания. «А вот он рассерчает: сейчас пустит сюда»,? скажет кто?нибудь; и действительно, скоро вслед за этим вы увидите впереди себя молнию, дым; часовой, стоящий на бруствере, крикнет: «Пу?у?шка!» И вслед за этим мимо вас взвизгнет ядро, шлепнется в землю и воронкой взбросит вкруг себя брызги грязи и камни. Батарейный командир рассердится за это ядро, прикажет зарядить другое и третье орудия, неприятель тоже станет отвечать нам, и вы испытаете интересные чувства, услышите и увидите интересные вещи. Часовой опять закричит: «Пушка!» ? и вы услышите тот же звук и удар, те же брызги, или закричит: «Маркела!» [Мортира. (Прим. Л. Н. Толстого.)] ?и вы услышите равномерное, довольно приятное н такое, с которым с трудом соединяется мысль об ужасном, посвистывание бомбы, услышите приближающееся к вам и ускоряющееся это посвистывание, потом увидите черный шар, удар о землю, ощутительный, звенящий разрыв бомбы. Со свистом и визгом разлетятся потом осколки, зашуршат в воздухе камни, и забрызгает вас грязью. При этих звуках вы испытаете странное чувство наслаждения и вместе страха. В ту минуту, как снаряд, вы знаете, летит на вас, вам непременно придет в голову, что снаряд этот убьет вас; но чувство самолюбия поддерживает вас, и никто не замечает ножа, который режет вам сердце. Но зато, когда снаряд пролетел, не задев вас, вы оживаете, и какое?то отрадное, невыразимо приятное чувство, но только на мгновение, овладевает вами, так что вы находите какую?то особенную прелесть в опасности, в этой игре жизнью и смертью; вам хочется, чтобы еще и еще поближе упали около вас ядро или бомба. Но вот еще часовой прокричал своим громким, густым голосом: «Маркела!», еще посвистыванье, удар и разрыв бомбы; но вместе с этим звуком вас поражает стон человека. Вы подходите к раненому, который, в крови и грязи, имеет какой?то странный нечеловеческий вид, в одно время с носилками. У матроса вырвана часть груди. В первые минуты на набрызганном грязью лице его видны один испуг и какое?то притворное преждевременное выражение страдания, свойственное человеку в таком положении; но в то время как ему приносят носилки и он сам на здоровый бок ложится на них, вы замечаете, что выражение это сменяется выражением какой?то восторженности и высокой, невысказанной мысли: глаза горят ярче, зубы сжимаются, голова с усилием поднимается выше; и в то время как его поднимают, он останавливает носилки и с трудом, дрожащим голосом говорит товарищам: «Простите, братцы!» ? еще хочет сказать что?то, и видно, что хочет сказать что?то трогательное, но повторяет только еще раз: «Прост f88 ите, братцы!» В это время товарищ?матрос подходит к нему, надевает фуражку на голову, которую подставляет ему раненый, и спокойно, равнодушно, размахивая руками, возвращается к своему орудию. «Это вот каждый день этак человек семь или восемь»,? говорит вам морской офицер, отвечая на выражение ужаса, выражающегося на вашем лице, зевая и свертывая папиросу из желтой бумаги…
…………………………………………………………………
………………………..
Итак, вы видели защитников Севастополя на самом месте защиты и идете назад, почему?то не обращая никакого внимания на ядра и пули, продолжающие свистать по всей дороге до разрушенного театра,? идете с спокойным, возвысившимся духом. Главное, отрадное убеждение, которое вы вынесли,? это убеждение в невозможности взять Севастополь, и не только взять Севастополь, но поколебать где бы то ни было силу русского народа,? и эту невозможность видели вы не в этом множестве траверсов, брустверов, хитросплетенных траншей, мин и орудий, одних на других, из которых вы ничего не поняли, но видели ее в глазах, речах, приемах, в том, что называется духом защитников Севастополя. То, что они делают, делают они так просто, так малонапряженно и усиленно, что, вы убеждены, они еще могут сделать во сто раз больше… они все могут сделать. Вы понимаете, что чувство, которое заставляет работать их, не есть то чувство мелочности, тщеславия, забывчивости, которое испытывали вы сами, но какое?нибудь другое чувство, более властное, которое сделало из них людей, так же спокойно живущих под ядрами, при ста случайностях смерти вместо одной, которой подвержены все люди, и живущих в этих условиях среди беспрерывного труда, бдения и грязи. Из?за креста, из?за названия, из угрозы не могут принять люди эти ужасные условия: должна быть другая, высокая побудительная причина. И эта причина есть чувство, редко проявляющееся, стыдливое в русском, но лежащее в глубине души каждого,? любовь к родине. Только теперь рассказы о первых временах осады Севастополя, когда в нем не было укреплений, не было войск, не было физической возможности удержать его и все?таки не было ни малейшего сомнения, что он не отдастся неприятелю,? о временах, когда этот герой, достойный древней Греции,? Корнилов, объезжая войска, говорил: «Умрем, ребята, а не отдадим Севастополя»,?и наши русские, неспособные к фразерству, отвечали: «Умрем! ура!» ? только теперь рассказы про эти времена перестали быть для вас прекрасным историческим преданием, по сделались достоверностью, фактом. Вы ясно поймете, вообразите себе тех людей, которых вы сейчас видели, теми героями, которые в те тяжелые времена не упали, а возвышались духом и с наслаждением готовились к смерти, не за город, а за родину. Надолго оставит в России великие следы эта эпопея Севастополя, которой героем был народ русский…
Уже вечереет. Солнце перед самым закатом вышло из?за серых туч, покрывающих небо, и вдруг багряным светом осветило лиловые тучи, зеленоватое море, покрытое кораблями и лодками, колыхаемое ровной широкой зыбью, и белые строения города, и народ, движущийся по улицам. По воде разносятся звуки какого?то старинного вальса, который играет полковая музыка на бульваре, и звуки выстрелов с бастионов, которые странно вторят им.
Севастополь. 1855 года, 25 anpeля.

В русской литературе существовало и существует немало гениев, поражающих мастерством и глубиной познания мира. Среди них заслуженно находится Лев Николаевич Толстой, чье творчество стало уникальным явлением не только в отечественной, но и мировой культуре. Многомудрый Литрекон предлагает ознакомиться с анализом известного цикла классика «Севастопольские рассказы» по плану ниже.

История создания 

Известно, что в качестве материалов для написания нового произведения Толстой использовал личные наблюдения. Во время Крымской войны, которая длилась с 1853-го по 1856-й год, Лев Николаевич не раз посещал Севастополь и даже принимал участие в его обороне. Близость к местам боевых действий, возможность наблюдать за жизнью солдат и страшные картины гибнущих под обстрелами людей — все это оставило неизгладимый след в душе восприимчивого классика и подтолкнуло к созданию целого цикла рассказов. 

Увиденное собственными глазами Толстой фиксировал в дневнике. Туда же он вносил возникающие в голове философские мысли о характерах людей и многом другом.

Публикация первого рассказа цикла состоялась в 1855 году в знаменитом литературном журнале «Современник». Эта и последующие за ней части настолько понравились широкой публике, что вернувшегося в том же году в Петербург автора читатели и критики встречали с восторгом. 

К слову, царская семья тоже дала высокую оценку циклу. Так, Александр II и вовсе потребовал, чтобы Льва Николаевича срочно увезли с 4-го бастиона (где проходили самые ожесточенные сражения) в другое, более безопасное место. 

Жанр, направление

Некоторые особенности (ограниченное число главных действующих лиц; внимание, сосредоточенное только на важных эпизодах; единство тематики) позволяют говорить о таком жанре как рассказ. Рассказов здесь несколько, и это видно из названия. Они связаны местом, временем действия и мотивом.

Часть исследователей отмечает присутствие элементов иных жанров — очерка и репортажа — из-за достоверности, осмысления происходящего самим автором, обращения к историческим событиям и проблемам.

Направление произведения «Севастопольские рассказы» — реализм, так как Толстой задействует типичные образы и рисует мир, который видит вокруг себя.

Смысл названия

С помощью названия «Севастопольские рассказы» автор одновременно обозначает и место, где развивается сюжет (Севастополь), и форму произведения (рассказы, собранные в один цикл). 

Севастополь — город на юго-западе Крымского полуострова, блокада которого стала настоящей кульминацией в войне между Россией и коалицией в составе Французской, Османской и Британской империй, а также Сардинского королевства. Осада тянулась целых 11 месяцев; на защиту любимого города встали не только солдаты, но и мирные жители.

Толстой и сам присутствовал среди оборонителей, активно создавая короткие информационные заметки о том, что в те моменты происходило в обществе. 

Суть: о чем?

В первом рассказе («Севастополь в декабре месяце») читателя знакомят с городом и его обитателями. Подробно описываются погода, улочки, настроения жителей. Затем дорога приводит в госпиталь, где содержатся раненые. Тут и старый солдат с ампутированной ногой, и женщина, которая нечаянно оказалась рядом с бомбой, когда несла мужу обед, и другие несчастные.

Далее — опасное путешествие к четвертому бастиону, возле которого земля дрожит от постоянных пушечных обстрелов. Под конец читателя возвращают в центр города. Откуда-то доносится музыка, так странно сочетающаяся со звуками выстрелов с бастионов.

Во втором рассказе («Севастополь в мае») повествование сосредоточено на представителях военной аристократии и штабс-капитане Михайлове, который хочет когда-нибудь войти в этот элитный круг. Он грезит о наградах и уважении со стороны вышестоящих, но демонстрирует нерешительность как на поле боя, так и в общении со знатью.

Во время сражения Михайлова ранят в голову. Несмотря на это, мужчина отказывается от лечения.

В третьем рассказе («Севастополь в августе 1855 года») появляются Михаил и Владимир Козельцовы. Случайно встретившись на станции, они вместе отправляются в осажденный город. Владимир мечтает о том, как будет воевать бок о бок со старшим братом, но по прибытии в Севастополь его одолевает страх.

Вскоре героев определяют на Малахов курган, где они героически погибают.

Главные герои и их характеристика

Характеристика героев в произведении «Севастопольские рассказы» представлена в списке:

Штабс-капитан Михайлов — тщеславный, самонадеянный, страдающий от внутренней неуверенности. Автор называет его не слишком умным, но рассудительным. Планирует быстро подняться по карьерной лестнице. В глубине души очень боится умереть.

«Потом очень легко я в этому же году могу получить майора по линии, потому что много перебито, да и еще, верно, много перебьют нашего брата в эту кампанию…»

Михаил Козельцов — опытный, мужественный боец, его уважают солдаты. Не страшится опасности, рвется обратно в полк после ранения, не желая оставаться в стороне. 

Владимир Козельцов — энергичный, честный юноша. Мечтатель, стыдится своей робости. Чувствительный, так как переживает за их с братом отношения.

Автор — тот, чьими глазами видится все происходящее. Он неоднократно высказывает собственное мнение, сквозь призму его взгляда воспринимаются события военных лет. Предстает неким проводником для читателя.

Народ — простые севастопольцы и солдаты, ведомые единым порывом: отдать все ради спасения города. Благодаря общности перед лицом врага их также можно выделить в отдельный центральный образ.

Темы

Основная тема в произведении «Севастопольские рассказы» — конечно же, война. Ужасная, калечащая судьбы и, по сути, бессмысленная. Но к ней люди, как ни удивительно, довольно быстро привыкают, и это безразличие хуже настоящей смерти. Автор подробно описывает поведение горожан, для которых мертвые тела и вражеские снаряды на улицах становятся обычным явлением. 

«Напрасно вы будете искать хоть на одном лице следов суетливости, растерянности или даже энтузиазма, готовности к смерти, решимости, — ничего этого нет: вы видите будничных людей, спокойно занятых будничным делом…»

Раскрывается и тема патриотизма на примере всего русского народа и героев книги в частности. Конечно, они могут испытывать страх перед неизбежной кончиной, но все же возможность обеспечить будущим поколениям счастливое, мирное существование толкает их на настоящие подвиги.

Проблемы

Раскрывая указанные выше темы, автор затрагивает следующие проблемы:

1. Жестокость и ненужность войны — она уносит жизни невинных, разлучает семьи и заставляет людей страдать. Да, в этот сложный период можно узнать, каков на самом деле человек (трус он или храбрец, есть у него понятие чести или нет и прочее), но все же для большинства война является настоящей трагедией. Подобные события не проходят бесследно, и возвратиться к привычному образу существования после них совсем не просто. Рассуждая о возможности сокращения потерь, Толстой предлагает неожиданный компромисс: пускай от каждой противоборствующей стороны вызовется по одному солдату, столкновение которых и решит исход войны. По мнению писателя, подобный способ позволит избежать массового кровопролития.
2. Героизм — здесь он показывается совершенно с разных сторон. Например, без труда можно различить героизм истинный и ложный. В «Севастополе в мае» описываются аристократы, цель которых — не защитить родной город, а прославиться и получить высокую награду. Таков штабс-капитан по фамилии Михайлов, мечтающий о признании. А при обстреле его желания далеки от возвышенных. Горячо молясь Богу, Михайлов вспоминает родных и просит лишь об одном — уцелеть. Совсем иными предстают перед читателями братья Козельцовы из «Севастополя в августе 1855 года». Они храбры, готовы к активным действиям и стремятся на поле боя не ради медалей. Их гибель действительно героична, хоть и напрасна — французы все равно захватывают Севастополь.

Основная идея

Изображая происходившее крайне реалистично, без прикрас, Лев Николаевич показывает, к чему может привести ненависть, и призывает отказаться от нее. Политические распри и амбиции власть имущих, по его мнению, не должны губить людей. Война противоестественна и лишь обнажает худшие качества личности. Она неразумна, нелепа и всем вредна. Таков смысл произведения «Севастопольские рассказы».

Примечателен эпизод, в котором русские солдаты и их противники, стоя под белым флагом, мирно разговаривают о чем-то отвлеченном и улыбаются друг другу. Это лишний раз подчеркивает абсурдность войны. В этом и заключается главная мысль в произведении «Севастопольские рассказы». Подобные антивоенные настроения будут встречаться и в дальнейшем, в более поздних произведениях классика.

О чем заставляет задуматься?

Произведение «Севастопольские рассказы» заставляет задуматься о ценности жизни, взаимоотношениях с окружающими, любви к Отечеству и человечеству в общем. Возможно, если бы люди стали более сострадательными, то подобных трагедий бы больше никогда не случилось.

«Одно из двух: или война есть сумасшествие, или ежели люди делают это сумасшествие, то они совсем не разумные создания, как у нас почему-то принято думать» — выражает свою позицию Толстой.

Художественные особенности

Толстой задействует различные литературные приемы с целью воспроизвести необходимую атмосферу как можно более ярко и точно. В тексте имеются эпитеты («величественные звуки», «громкий смех», «подленький голос», «вонючей грязью», «в уютной комнатке»). Особую важность представляют цвета: красный, белый, голубой, серый, зеленый и прочие — классик использует целую палитру красок («черное пространство», «в синем небе», «розоватые лучи»).

Несложно отыскать сравнения («визжащие, как струна», «жужжащие, как пчела») и метафоры («взвизгнет ядро», «бомбы свистели и лопались»).

Для придания речи живости писатель обращается к восклицательным предложениям и риторическим вопросам: «Счастливого пути!», «Черт возьми!», «Господи, Господи!», «А я заколол одного!», «Что значит смерть и страдания такого ничтожного червяка, как я, в сравнении с столькими смертями и столькими страданиями?».

Критика

Современники приняли произведение тепло и с удовольствием отмечали мастерство Толстого. 

Тургенев был в полном восторге, Писемский говорил о тяжелой эмоциональной составляющей, Чернышевский похвалил удивительную психологичность внутренних монологов. 

«Из числа всех неприятельских держав, войска которых были под стенами нашей Трои, ни одна не имела у себя хроникера осады, который мог бы соперничать с графом Львом Толстым» — отзывался Александр Дружинин.

А редакция «Санкт-Петербургских ведомостей» и вовсе возвела Толстого на один уровень с величайшими русскими авторами.